Рассказы - Сергей Есин

Или телевизор взять. Вот мы смотрим Изауру, рабыню, после Марианну. Теперь Просто Марию. Я, например, Санту Барбару очень люблю, про Си-Си...Смотрим, сынок, и переживаем, как будто это нас касается. Да? А ведь у нас самих разве нет горя? У нас же, слушай несчастный, то понос, то золотуха. Что, не так разве?"

Они проходили мимо сожженного недавно приватизированного ларька, овощного магазина, выкупленного уголовником. Жители поселка были возмущены--раньше там хоть иногда можно было купить огурцов или помидоров, а теперь только портвейн Три семерки. Хорошо хоть этого уголовника, владельца магазина, потом наказали рэкетиры. Устроили ему катастрофу. Он ехал на своей "Волге"--разбился сразу насмерть. В девушке при нем лет шестнадцати отняли обе ноги.

--А Мишки Черного больше нет, сынок,--продолжала пожилая женщина,--под Пасху выпивал он с мужиками и говорит им, что никакого бога фактически нет: ну, как это, его прибили гвоздями, а он воскрес. Вот прибейте меня, оживу я или нет?! А те, недолго думая, пригвоздили его к стенке свинарника. И вправду не воскрес Мишка.

Я сама только что с похорон, слушай. Брата родного хоронила. Ты понял, ай нет, что я говорю? Нашли в ментовке забитого насмерть. Череп проломали ему, гады. Жена утром пришла забирать его из клоповника, бутылку с собой принесла, чтоб охмелить человека. Приходит, говорит: вставай, Миша. А он и не дышит.-

"Хватит",- подумал доктор с некоторым даже ожесточением в сердце,-"пора кончать". Взял женщину решительно за руку, Потащил, Тяжелый товарняк не спеша приближался к станции. Железнодорожница дерзко глянула на хирурга своими косящими голубыми глазами: что ты, мол, спешишь, как голый ебаться, погуляли б еще вдоль путей, подышали б свежим воздухом. И тут он резко и сильно пихнул ее под надвигающийся поезд.

Несчастную перерезало аккуратно пополам. Причем верхняя ее часть улетела ввысь, через переходной мост, куда-то в сторону депо, а нижняя половина туловища упала на платформу и забилась у ног молодого человека. Он судорожно схватил дрожащую плоть, прижал к груди и кинулся со всех ног к туалету при станции. Что стоял неподалеку от стенда "СССР - оплот мира и социализма". В руках он держал то, что несколько минут назад было неосторожной железнодорожницей.

КОНЕЦ

Я НЕ ПОЭТ

На остановке объявление:

"Хуейте с нами!

Хуейте быстро!

Хуейте правильно!

Хуейте с умом!"

Это вместо "худейте с нами". Буква" Д "стерта.

Две бабы мирно между собой о собаках. Одна, та что потолще, рассказывает:

Меня соседний пес заколебал просто, Зина, абсолютно достал. Пошла за водой к колодцу - прижал к забору, оборвал всю фуфайку. Это Полкан соседкин. Она многодетная, у них с питанием плохо. Все деньги, что за детей дают, детские эти несчастные, пропиваются моментом, А за собакой не смотрит. Иду я это по улице - опять нападает, бросается прямо, тварюга. Мне себя не жалко, Зина, пусть кусает, а жалко шубу порвет новую! Ну, это ж немыслимо. Если у тебя собака, то за ней следить надо, так же? Пошла я к участковому. А тот мне: "что я могу поделать?" "Ах так",- думаю, - "ну, ладно". Встречаю знакомых ребят, говорю; "ребята, я вам бутылку ставлю, убейте только эту собаку, пожалуйста." И ушла в дом.

Они ее поймали, Зина, привязали к дереву. Я выхожу, а они ей уже топором всю голову разрубили. Меня вырвало тут же.

За собаками следить нужно, так же? Вот у моего деда аж четыре собаки и у него три на привязи, а только одна бегает, потому что она безопасная....

Эта толстая тетка, мне показалось, без конца могла бы болтать о собаках, затронув такую злободневную тему, если б в этот момент к двум бабам не приблизился некий мужичонка довольно доходяжного вида. Худенький, обносившийся в конец, с почерневшей от бухалова рожей. Бабы только его увидели, как накинутся тут же с ходу, словно на паршивую собаку.

Михеич, ты что ж это делаешь? Совесть у тебя есть ли? Ну ты подумай, мамка дома мертвая лежит, нехороненная, а он, блядь, взял деньги, которые соседи собрали на похороны, сказал, что поедет за гробом и вот уже три дня как пропадает. Где ж ты был, змей ты паршивый? Черт! Мамку теперь в мешковине хоронить будем!

Жалкий мужичонка, пропивший похоронные деньги, мямлил в ответ что-то невразумительное и при этом жалко улыбался, как идиот, обнажая при этом два желтых остаточных клыка. Вместо совести у него давно уже вырос хуй.

Я ехал в трамвае, сидя на своем любимом месте, где на спинке сиденья вырезано гвоздем довольно резко: я не поэт. Мне эта надпись очень нравилась.

Рядом со мной сидела толстощекая девочка лет четырнадцати. Из ее сумки скромно выглядывала эротическая газетка "Двое". Рядом лежала книжка "Пора любви". На коленях у герлицы сидел парнишка с короткой стрижкой и тремя булавками в ухе. Рожа у пацана была довольно дебильная тоже.

Стоящие надо мной две старушки рассуждали меж собой на злободневную тему: распадется ли Россия?

-Кто нас упорядочит, а? Только иностранцы могут нас упорядочить. Немец или американец? Скорее всего, что американец все-таки.

Напротив меня сидел вонючий узбек или таджик, кто их разберет чертей узкоглазых. Одет в тонкий грязный халат. Рядом с ним девочка затрапезного вида. Ёбаные беженцы. Я вспомнил по этому поводу стишок из детской книжки: у москвички две косички, у узбечки - двадцать пять. Нищие узбечки, таджички или вообще киргизки, хуй их там проссышь желтолицых, сидели в ряд в подземном переходе, выставив вперед свои будто окаменевшие черные руки. Они любили сесть в самом проходе, не то что русские нищие, которые скромно прижимались к стенке. Азиатки внаглую путались под ногами. Так и подмывало пнуть их, чертей нерусских, врезать им как следует с ноги. Но какие замечательные расшитые золотом и серебром штаны были на этих бедных женщинах. "Дать им что ли денег",- думал я порой, проходя мимо, - "чтоб сняли штаны прямо здесь в переходе".

Однажды со мной произошел такой забавный случай. Я перекусывал в привокзальном буфете и вдруг чувствую страшную вонь. Такой вони я не ощущал ни до ни после. Огляделся по сторонам - вижу возле стеночки тихонько стоит чуть живая бичевка. Еле дышит причем сама, но воняет, падла, на весь вокзал. Я тогда спокойно доедаю свой гамбургер, подхожу к ней, с трудом сдерживая отвращение, задираю ее жалкие лохмотья и ебу бабу в стояка. Кончаю и ухожу гулять по вокзалу, поджидая свой поезд. А когда возвращаюсь к тому месту, где жрал свой гамбургер, бичевки там уже нет. Ее, по видимому, увели амбалистые омоновцы, что проходили тут недавно. Однако, запах этот специфический остался. Очень стойкий такой оказался аромат. У меня аж хуй встал непроизвольно.

Вагоновожатая между тем гнала, как это часто бывает с ебнутыми вагоновожатыми, без всяких остановок, а сидящий за моей спиной явно задроченный тип в стареньком сером пальто и грязной кепке обижался на это и все кричал хриплым голосом:

--Эй, товарищ, надо предупреждать остановки. И запомни: каждая остановка должна останавливаться.

У кричавшего мужика, я заметил, обернувшись на голос, было под обеими глазами по здоровенному фингалу, а рожа вся посиневшая и опухшая.

-Да что финалы, брат,- тронул он меня за плечо, так что я не смог его не выслушать чисто по человечески, - посмотри один глаз красный какой, ничего не видит и не проходит никак. Труба дело. А как получилось. Пришли ко мне на днях двое - требуют денег. Как, почему, за что? Без понятия. Слово за слово, хуем по столу. Ну и получи, короче. А за что, почему, с какой стати? Я хуй его знает, братан. Не при делах. Веришь-нет?

У меня работа такая, земляк, пойми правильно - я пришел, проверил журнал, расписался, если заказов нет, то пошел домой. Прихожу к себе и в люлю. Поспал, встал, поел, газетку почитал, и опять поспал, проснулся, пожрал, попил, посмотрел телевизор, брат, похавал, поссал, почитал книжку, обратно поспал, встал, посрал... и так кажный божий день. Правда. И получаю слезы. Такая, друг, жизнь.

А тут у меня, как назло, брат родный умер. Хотел к нему поехать. Двадцать человек, прикинь, обзвонил - никто ни копейки не дал. Ни одна падла! Ну разве это люди, земляк? Сегодня, блядь, килограм ливерки купил с горя. А что эта ливерка? Зато у нас зарплату вовремя получают, землячок, не задерживают, как на заводах. Там по пол года не платят.

Я голосовать не ходил и не пойду, братан. Что толку? У нас, пойми, столько харь еще осталось от предыдущего режима и все, друг, хотят себе хапнуть - и дачу, и машину, и квартиру. Что толку голосовать, я тебя спрашиваю?

Сейчас предложит выпить, скажет: есть тут у меня, земеляк, грамм двести, на хапни. Так я подумал и не ошибся. Сколько вот таких же задроченных типов постоянно предлагают мне по ходу свои кровные пять капель, отрывая, кажется, от самого сердца, доставая пузырь из-за пазухи, а потом охотно открывают душу нараспашку и рассказывают все самое заветное.

"Эх, рассказать тебе что ли, братан, свою историю",-подумал я, " чтоб ты, земляк, вообще охуел целиком и полностью".