Хромой бог - Василий Баранов

Мария добралась до своего места, спрятала под сиденье сумки. Села, безвольно опустив на колени руки. Тело раскачивалось в такт стуку колес. Стук монотонный колес будет нам петь до зари… Только о чем? О чем будет петь этот стук для нее? О потерянных надеждах? О том, что ее единственный сын, ее кручинушка, будет доживать жизнь калекой. Она будет рядом с ним, и боль за него будет сопровождать ее до конца жизни. Губы шептали: Боже, за что ты его, меня бы лучше, старую. Мне век доживать и так бы.

Вот и вокзал большого города, его беспорядочная суматоха, толпы людей. Мария, увешанная котомками, нашла троллейбусную остановку. Выспросила, как доехать.

— Вы на этот маршрут садитесь. Он вас до самого госпиталя довезет. Не быстро. Тут далеконько. Но доедете. Главное, без пересадок. Вам с вещами в самый раз.

— Спасибо вам. Спасибо. — Забралась в троллейбус, поставила сумки. Скоро она увидит своего сыночка.

Павел Павлович с утра отправился на обход. С ним лечащий врач, Константин и медсестра. Главный врач обходил, обычно. Самых тяжелых больных лично.

— Поглядим, как швы. Все нормально. Такими темпами, парень, мы скоро тебя выпишем. Дальше идем, коллеги.

Они переходили от палаты к палате. Осматривали больных.

— В тринадцатую зайдем. Посмотрим, не опоздаем ли. Долго Анатолия держать нельзя. Другого выхода не вижу.

Павел Павлович решительно открыл дверь, вошел в палату.

— Как, орлы, самочувствие? Как настроение? — Павел Павлович старался быть бодрым. Уверенность врача так нужна больным.

— Спасибо, Павел Павлович, хорошо. — Откликнулись оба.

— Сейчас поглядим, чего у вас. Начнем, Толя, с тебя. — Павел Павлович присел рядом с больным.

Он сбросил одеяло с ног больного и…

— Это… Это что? — Врач был в замешательстве. Он совершенно не был готов увидеть подобное.

— Что там, доктор. — Лечащий врач, Константин, заглянул через плечо Павла Павловича.

— Ничего, погоди. Константин, это мне кажется или на самом деле? — Павел Павлович начал ощупывать ноги больного.

— Павел Павлович, не знаю. Ноги… — Константин тоже увидел, синева отступала.

— Что у меня там с ногами? Я же не вижу. — Толя забеспокоился. Эти дни были для него самыми тяжелыми.

— Лежи ты, лежи. Они оживают. Гангрена отступает. Цвет изменился. Кровь в ноги поступает. Константин, вы когда-нибудь видели такое? — Павел Павлович обернулся к доктору. Бесспорно, Константин был поражен не менее главного врача отделения.

Алексею тоже было любопытно, что там так удивило врачей. Он сел на постель, опустил ноги, что заглянуть, что там.

— Мамочки! — воскликнул он. Алексей не думал, что сможет сесть. Тело выполнило желание само, без усилий. Как прежде. Человек не отдает мысленной команды телу. Оно само знает, что и когда делать. Спинной мозг руководит давно написанными программами.

Врачи обернулись на этот возглас.

— Мамочки, — бормотал Алексей, — я же чувствую их. Доктор, они шевелятся!

По лицу Алексея потекли слезы. Он не мог сдержаться.

— Что?! — Одновременно вырвалось у Константина и Павла Павловича.

— Ноги! Они… они… я… вот… — Алексей не знал, как объяснить, что с ним произошло. Мысли в голове скакали и прыгали, радость захлестывала. — Они шевелятся.

Алексей упал лицом на подушку и заплакал еще сильнее, безудержно. Плечи дергались, тело нервно тряслось. Сквозь рыдания можно услышать:

— Толян, он правду нам сказал. Правду!

— Кто он сказал? Кто он? Алексей! — Главный врач хотел знать, кто предсказал это чудо. Откуда здесь взялся чудотворец.

— Доктор, это он от радости. Ему паралич из ног в голову ударил. — Вмешался Анатолий. Не хотелось подводить медбрата, Романа.

— Что ударило? Алесей, прекращай истерику. Кто сказал? Кто был здесь? Посмотрим твои ноги.

Павел Павлович и Константин перешли к больному. Начали осмотр.

— Пошевели пальцами. Еще. Приподними ногу. Можешь? — Настойчиво спрашивал Павел Павлович. Сжимал ладонями до боли атрофированные мышцы.

— Могу. Могу, доктор. — Алексей воспринимал боль, как наслаждение, как величайшую радость. Он давно не чувствовал своих ног, теперь они возвращались к нему в этой боли.

— Хорошо, Очень хорошо. Все просто замечательно. — Павел Павлович взял себя в руки. — Ну, что, коллеги, на лицо прогресс. Успехи нашей медицины. Идемте. И он вышел из палаты, уводя за собой коллег.

— Константин, я ничего не пойму. Что здесь происходит? Вы можете объяснить? — Спрашивал Павел Павлович на ходу.

— Павел Павлович, нет. Объяснений у меня нет. — Константин разводил руками. Ничего подобного в своей практике он не встречал. Не мог припомнить и сообщений в научных журналах.

— Идем ко мне. — Павел Павлович полагал, что там, в тиши кабинета, ему удастся найти решение.

Они закрылись в кабинете. А молва на быстрых ногах медсестры побежала по отделению.

Главный врач сел в кресло за своим столом. Отодвинул в сторону истории болезней. Картина болезни и лечение пациентов из тринадцатой палаты были ему хорошо знакомы. Сколько раз он пытался найти выход из страшной ситуации с этими молодыми ребятами. Все без толку.

— Я не знаю, Костя, что произошло. Я не видел ни одного случая, что бы гангрена на такой стадии отступала. Сама собой. С параличом еще можно притянуть объяснения. Нервные окончания восстановились. Не сразу реакция на хирургическое вмешательство последовала. От лукавого речи такие. Два случая одновременно в одной палате. Это перебор. Как объяснить?

— Ни как, Павел Павлович. — Константин тер лоб рукой, словно это могло ему помочь.

— Кто он? О чем проговорился Алексей? Кто мог зайти в палату? — Он видел, ребята чего-то не договаривают.

— Я вечером делал обход. Все было, как обычно. Ничего подозрительного. Никаких чудес. — В голову не приходила даже самая неправдоподобная версия случившегося.

— Свободен. Дай я подумаю. Может, какая мысль придет. Ты подумай, может, что вспомнишь. — Павел Павлович задумался.

То, что произошло, могло произойти только ночью. Посещения запрещены. Кто ночью мог проникнуть в палату? Медсестра. Санитарка. Это…. Это же был он! Конечно, на этом этаже один медбрат. Ведь Алексей сказал "он", а не она. Мужчина. Новенький. На костыле, хромой. Других больше не было. Роман. До него подобное не происходило. Это с ним связано? Павел Павлович соскочил и направился в комнату Романа.

Роман утром, ровно в восемь часов, оставил пост возле дежурной медсестры и отправился в свою келью. Умылся холодной водой. Вскипятил кофе, достал с вечера принесенные бутерброды. Решил перекусить.

Что ни говори, древний бог, а жрать охота. Кто-то солнечным ветром питается. А ему хлеба с колбаской и сыром подавай. Боги тоже жаждут. А его божество, живот, особенно. Горячий ароматный кофе и бутерброды. Было от чего подняться настроению. Не плохо бы и подремать, но надо работать. Дверь его кельи распахнулась, и через порог влетел Павел Павлович.

— Павел Павлович? — Роман отодвинул чашку с кофе, бутерброд положил на чистый лист бумаги.

— Роман, это что?! — Главврач хотел немедленно получить ответ на самый главный сейчас вопрос.

— Это бутерброд. Крошки от бутерброда. Я сейчас приберу. — Вот, начал трудовую деятельность с нарушения. Есть обеденный перерыв, есть буфет внизу. Надо будет исправляться.

— Объясни, что это? — Врач сел на стул напротив медбрата. Смотрел на того, как следователь на подозреваемого. Нет, как на преступника. Вина казалась очевидной.

— Где, Павел Павлович? — Роман немного растерялся.

— Я тебя спрашиваю про тринадцатую палату. — Павел Павлович пытался объяснить, о чем речь.

— А чего там? Я заходил, судно больному подал. Все было в порядке. — Роман понял, расплата неминуема. Но признаваться не хотел.

— Я спрашиваю про больных. — Павел уточнял свой вопрос.

— А с ними что? — Роман делал вид, что ничего не понимает. Признаваться ему не в чем. Кто съел вишневое варенье? Так это кот, забежал случайно и съел.

— Что?! Анатолий, у него гангрена. Отступила. — Павел Павлович испытующе смотрит на своего собеседника.

— Ну, так, поделом этой самой гангрене. — Роман пожал плечами. Какое отношение ко всему этому имеет он?

— Алексей. У него паралич прошел. Что ты можешь сказать по этому поводу?

— Не могу знать. Нам не по чинам. Я не врач. — Полное непонимание.

— Не прикидывайся. Ромка, говори! — Павел Павлович начинал гневаться.

— Чего говорить? — Медбрат пытался держаться прежней тактики.

— Что ты там делал? — Настаивал главврач.

— Я и говорю, судно больному дал. Спросил, может воды или еще чего. — Не пойман, не вор. Сознаваться ему не в чем.

— Не крути! Роман, Алексей, у которого паралич, от неожиданности, что чувствительность к ногам вернулась, выкрикнул: он правду сказал. Тут только одно объяснение, что ты был прав. Именно о тебе он говорил.