Наполеон - Нечаев Сергей Юрьевич

Затем Баррас, сделавшийся одним из членов Директории, предполагал назначить Наполеона военным министром, но не встретил сочувствия у других директоров. Баррас же, как уже говорилось, явился посредником между молодым генералом и вдовой де Богарне, и он же устроил назначение Наполеона главнокомандующим Итальянской армией.

Главнокомандующим Наполеон был назначен через день после свадьбы, а 11 марта он уже отправился в поход, временно распростившись со своей молодой супругой.

Конечно же, старые генералы были недовольны таким назначением, но скоро вынуждены были признать превосходство военного гения Наполеона.

Итальянский поход 1796–1797 гг. покрыл этого совсем еще молодого человека славой.

Он нашел Итальянскую армию в жалком состоянии, то есть голодной и оборванной. Противник превосходил ее числом. Несмотря на это, Наполеон немедленно из оборонительного положения перешел к наступательным действиям. Его итальянская кампания была рядом блестящих успехов (при Монтенотте, Миллезимо, Дего, Лоди, Кастильоне и др.).

Историки считают первые битвы генерала Бонапарта («шесть побед за шесть дней») одним сплошным большим сражением. Основной военный принцип Наполеона вырисовался уже в эти дни: быстро собирать в один кулак большие силы, переходить от одной стратегической задачи к другой, не затевая слишком сложных маневров, а главное – бить противника по частям.

В результате австрийцы, несмотря на численное превосходство и сильное подкрепление, были вытеснены из Северной Италии.

Многие историки отмечают, что страстное корсиканское сердце Наполеона, впервые полюбившее истинной любовью, невыносимо страдало в то время в разлуке с Жозефиной. Он посылал ей в Париж письмо за письмом и практически в каждом умолял приехать к нему в Италию, чтобы разделить с ним славу и счастье.

Например, 3 апреля 1796 года он писал:

Моя единственная Жозефина, вдали от тебя весь мир кажется мне пустыней, в которой я один <…> Ты овладела больше, чем всей моей душой. Ты – единственный мой помысел; когда мне опостылевают докучные существа, называемые людьми, когда я готов проклясть жизнь, тогда опускаю я руку на сердце: там покоится твое изображение; я смотрю на него, любовь для меня абсолютное счастье <…> Какими чарами сумела ты подчинить все мои способности и свести всю мою душевную жизнь к тебе одной? Жить для Жозефины! Вот история моей жизни…

Посылая своего адъютанта Жюно в Париж для передачи Директории захваченных вражеских знамен, Наполеон в очередной раз написал Жозефине. Вот это письмо от 24 апреля 1796 года:

Ты должна приехать с ним, слышишь? Если, на мое несчастье, он вернется один, то я буду безутешен. Он увидит тебя, мой обожаемый друг, он будет дышать с тобой одним воздухом! Может быть, ты удостоишь его единственной, бесценной милости поцеловать твою щеку!

А вот его письмо от 17 июля 1796 года:

С тех пор, как мы расстались, я все время печален. Мое счастье – быть возле тебя. Непрестанно думаю о твоих поцелуях, о твоих слезах, о твоей обворожительной ревнивости, и прелести несравненной Жозефины непрестанно воспламеняют мое все еще пылающее сердце и разум. Когда освобожусь я от всех тревог, всех дел, чтобы проводить с тобой все минуты моей жизни; когда моим единственным занятием будет любить тебя и думать о счастье, говорить тебе и доказывать это? Я пошлю тебе твою лошадь; все же надеюсь, что ты скоро сможешь ко мне приехать <…>

Ах, молю тебя, открой мне какие-нибудь твои недостатки! Будь менее прекрасна, менее любезна, менее нежна, и прежде всего – менее добра! Никогда не ревнуй и не плачь; твои слезы лишают меня разума, жгут меня. Верь мне, что теперь у меня не может быть ни одной мысли, ни одного события, которые не принадлежали бы тебе.

Поправляйся, отдыхай, скорей восстанови свое здоровье. Приезжай ко мне, дабы мы, по крайней мере, могли сказать раньше, чем придет смерть: «У нас было столько счастливых дней!»

Миллион поцелуев…

Но время шло, и в практически ежедневных посланиях Наполеона Жозефине среди множества прекрасных слов любви и нежности все чаще и чаще начало проскальзывать раздражение:

Я больше тебя не люблю… Наоборот, я тебя ненавижу. Ты – гадкая, глупая, нелепая женщина. Ты мне совсем не пишешь, ты не любишь своего мужа. Ты знаешь, сколько радости доставляют ему твои письма, и не можешь написать даже шести беглых строк.

Однако, чем вы занимаетесь целый день, мадам? Какие важные дела отнимают у вас время, мешают вам написать вашему возлюбленному? Что заслоняет вашу нежную и стойкую любовь, которой вы так ему хвастались? Кто этот новый соблазнитель, новый возлюбленный, который претендует на все ваше время, мешая вам заниматься вашим супругом? Жозефина, берегись, а не то однажды ночью твои двери будут взломаны, и я предстану пред тобой.

В самом деле, моя дорогая, меня тревожит то, что я не получаю от тебя известий, напиши мне тотчас четыре страницы и только о тех милых вещах, которые наполнят мне сердце радостью и умилением.

Надеюсь скоро заключить тебя в свои объятия и осыпать миллионом поцелуев…

К сожалению, до нас не дошли письма Жозефины, которых было написано явно намного меньше наполеоновых. Но известно одно: в конечном итоге, веселившейся в Париже Жозефине не осталось ничего, как уступить просьбам и мольбам Наполеона. Отметим, что в этом решении ее еще более укрепила взбучка, которую ей устроил всесильный в то время Поль Баррас, к которому накануне в полном отчаянии прибежал военный министр Карно и объявил, что если Жозефина тотчас не отправился в Италию, то генерал Бонапарт грозится бросить Итальянскую армию и возвратиться в Париж.

А теперь – очень важный эпизод этой кампании. Шел ноябрь 1796 года. Армия, руководимая молодым генералом Бонапартом, завязла в боях с австрийцами на северо-востоке Италии. Обе стороны несли большие потери, но отступать было нельзя, иначе можно было бы потерять плоды предыдущих побед.

4-го числа, совершенно некстати, французский генерал Вобуа был оттеснен к Риволи, а 12-го потерпела неудачу и дивизия генерала Массены, которая после этого поспешно отошла к Вероне.

В этот момент Наполеон принял решение осуществить рискованный маневр и обойти австрийцев с юга, переправившись через реку Адидже возле Ронко. Наиважнейшим пунктом в этом замысле стал так называемый Аркольский мост через реку Альпоне, преодоление которого позволило бы зайти противнику в тыл.

Первая атака моста, произведенная 15 ноября, оказалась неудачной. Войска дивизии генерала Ожеро были отброшены, но и контратака австрийцев быстро захлебнулась. И сложилась патовая ситуация: французские и австрийские войска стояли друг против друга, разделенные бурными водами Альпоне.

В этой критической обстановке Наполеону необходимо было чудо. И вот тут-то он якобы и решился на то, чтобы встать во главе охваченных нерешительностью войск и личным примером увлечь их за собой.

Произошедшее там широко известно, как подвиг, совершенный Наполеоном на Аркольском мосту 4 (15) ноября 1796 года.

Он широко освещен в исторической литературе, причем чем позднее повествования, тем они живописнее и романтичнее. Приведем лишь некоторые из них.

Вот что писал в своей «Истории императора Наполеона» Поль-Матье Лоран (Лоран де л’Ардеш): «В сражении под Арколем случилось, что Наполеон, заметив минутное замешательство своих гренадеров под страшным огнем неприятельских батарей, расположенных на высотах, соскочил с лошади, схватил знамя, кинулся на Аркольский мост, где лежали груды убитых, и вскричал: “Воины, разве вы уже не те храбрецы, что дрались при Лоди? Вперед, за мной!” Так же поступил и Ожеро. Эти примеры мужества повлияли на исход сражения»[12].