Рецепт Мастера. Спасти Императора! Книга 1 - Лада Лузина

— Вы что, идиотки! — вскричала Наследница. — Я ж вам объясняю! Ваша Маша не поняла самого-самого важного. Я не хочу быть Киевицей! Не хочу побеждать вас, не хочу убивать. Я хочу, чтобы моя мама была жива! Чтоб революции не было! Вас не было. Вы никогда не рождались. А моя мать никогда, НИКОГДА бы не умирала! Иначе зачем бы, подстроив все это, я заявилась сюда?

Катя сузила глаза: она поняла… Они позабыли первый закон путешествий в минувшее!

Тот, кто способен пройти в Прошлое из ХХІ века, всегда возвращается назад в тот же самый год, день и час, когда он ушел. Ты можешь прожить в прошедшем шесть, шестьдесят, шестьсот лет, можешь жить вечно, не состарившись ни на год, ибо время, которому принадлежит твое тело, остановилось и преданно ждет тебя.

Они ушли в 1911 год 11 июля. И хотя сейчас 1917 год, вернутся назад в то же самое 11 июля. А Киевица Кылына умерла 4 числа… Для Акнир ее мать умерла не шесть лет, а всего лишь шесть дней назад!

— А почему ты сразу не сказала нам все? — въедливо уточнила Даша.

— Ну нет, совсем больные! — девчонка вскочила на ноги. Ее перепады от мудрой взрослости к вопиющей детскости были столь резкими, что сбивали с толку. — Вот я бы пришла к вам и сказала: «Привет! Я очень хочу вернуть маму. Поэтому давайте вы, пожалуйста, откажитесь от власти, бросайте все и переселяйтесь в другой век. Заодно революцию ликвидируете». Что б вы мне ответили?

Вопрос был риторическим.

— Так оставила б нам сразу две тетради, — неуверенно предложила Чуб.

— Ага. Сейчас! Второй мамин план совсем не плевый. Знали б вы заранее, что вам предстоит, ни за что б не ввязались. Это теперь вам есть за что бороться. За славу, за деньги, за поклонение, за любовь, наконец. Сейчас вы обе здесь — королевы! Нормальные, людские, а не ведовские. И ведь, если честно, вам давно наплевать на равновесие между Землею и Небом. Вам и раньше было плевать. Просто вам нравилась власть. Она всем нравится, это понятно. Но ведь человеческая власть вам нравится куда больше, чем власть Киевиц?

— Ну, в общем… — протянула Чуб.

А Катя отметила, что, видимо во избежанье конфликта, девица старательно не употребляет слово «слепые», призванное подчеркнуть непримиримое отличие между людьми и чистокровными ведьмами — ведающими, видящими, знающими все.

В то время, как сама ситуация красноречиво подчеркивала это! Шесть лет шестнадцатилетняя ведьма водила их, как поводырь водит слепых, чтоб подвести к нужному ответу.

— А позволь поинтересоваться, во что, собственно, ты нам предлагаешь ввязаться? — сдержанно спросила Катя.

— Не бойтесь, я вам помогу, — улыбнулась девчонка. — Это еще одна причина. Без меня вы могли б и не справиться. И не приняли б мою помощь, если б получили сразу обе тетради. Ведь тогда я была вашим врагом. А теперь то, что я принесла эту тетрадку, — как бы залог нашей дружбы. Верно? — она говорила, как сущий ребенок.

Только маневр юной ведьмы был слишком уж тонок, чтобы его совершил сущий ребенок!

— Как там тебя зовут?

— Акнир, — представилась девушка. — Нетрудно и позабыть за шесть лет.

— Скажи, Акнир, — попросила Катерина Михайловна. — Ты ж видела Машу?

— Позавчера.

— Позавчера?!

— По нашему времени, — быстро сказала Акнир. — По вашему, в 1911 году. Потом я на денек махнула в Настоящее решить кое-какие дела. И вот, вернулась…

Катя на мгновенье умолкла — раньше они Трое так же легко могли перемещаться из года в год, словно из комнаты в комнату. Могут перемещаться! Ведь…

«Вы все еще Киевицы!»

— Но отчего Маша бросила нас? — спросила она. — Она что-то узнала? Почему она ничего не сказала?! Она хоть жива? Ее можно найти? Где она?

— Я не знаю. — Акнир коротко вздохнула, так, словно самое трудное осталось позади и тяжкий груз свалился с ее плеч. — Я искала ее. Безрезультатно. Я даже спросила Мать-Землю, но… Маша точно провалилась под землю. Ее словно и нет на земле.

— Понятно. — Катерина Михайловна отвернулась к окну. — Не обессудь, Акнир, нам нужно подумать.

— Думайте. — Девчонка затушила окурок о подошву ботинка. — Но прежде чем вы что-то надумаете, я должна сказать вам еще одну вещь. Я правда не знаю, где ваша Маша. Но точно знаю: она еще жива.

— Как ты знаешь? — всколыхнулась Дображанская.

— Потому что я знаю, — подчеркнуто значимо сказала Акнир, — точную дату ее смерти. Она прописана в новой истории. Сейчас ее смерть еще можно предотвратить. Но знайте… Если вы откажетесь отменить революцию, 13 числа ваша Маша умрет!

* * *

В общем, по всему выходило, что следует сказать «да». Катя и сама толком не понимала, зачем она попросила отсрочку.

Прежде чем вернуться домой, Дображанская заехала на Крещатик, в кондитерскую Балабухи, и купила три фунта сухого варенья. Как и ее тезка Екатерина ІІ, с чьей легкой руки сухое варенье поставляли к царскому столу аж до теперешнего — 1917 — года, Катя любила сию сугубо киевскую сладость, рецепт коей был безнадежно утерян в ее Настоящем. Но сладкое не смогло подсластить горечь дум.

Сказать «да», и есть свое варенье до скончанья времен. Иначе не будет ей ни варенья, ни первейшего на Киеве дома…

Когда-то, будучи тринадцатилетнею девочкой, Катя мечтала, что подрастет и много лет спустя купит себе этот дом. А вышло иначе: не много лет спустя, а много лет назад. И вот теперь, Катерина ходила по дому, меряя шагами узорный паркет, зажигая повсюду электрический свет, разглядывая тысячи изящных вещиц, украсивших ее жизнь. Милый друг Митя находился в отъезде и обещался вернуться не раньше 10-го.

Когда-то, будучи тридцатипятилетней, Катя соблазнила легендарного убийцу Столыпина, Дмитрия Богрова, чтобы спасти премьер-министра и отвратить революцию. А вышло иначе: так обрела свою самую большую любовь…

Странно, ей-богу, устроена формула Бога! Стоило изменить всего один факт его биографии, и не ценящий свою жизнь ни на грош, пылающий ненавистью революционер, разработавший гениальный план убийства и повешенный на Лысой Горе, превратился в не менее гениального дельца, довольного жизнью, бесконечно влюбленного в свою красавицу ведьму. Вот вам и формула Бога! Шесть лет они живут душа в душу. Не будет у нее больше такой любви. Никогда…

Тишина.

Катерина попыталась было заняться бумагами: ничто не успокаивало ее так, как деловые бумаги в кристальном порядке. Когда-то, еще в прошлой жизни, ее успокаивала программа телепередач, самая безэмоциональная из всех газет, которую Дображанская просматривала утром от корки до корки, несмотря на то что почти не смотрела телевизор. И вот теперь бумаги шуршали, свидетельствуя об идеальном состоянии Катиных дел, а на душе становилось все горше и горше. Не знавать ей больше такого богатства… Стоит изменить всего один факт своей биографии и сказать «нет».