Миры Джона Уиндема, том 5 - Джон Уиндем

Дамы приготовились, возложили пальцы на свои флейты и сосредоточились на нотах. Миссис Партленд стояла на возвышении с поднятой палочкой.

– Так, все готовы? Миссис Люббок, боюсь, что вам придется смотреть поверх листа миссис Шульц. Итак – раз, два, три…

С первого звука стало ясно – что-то не так. Одна за другой они сбились и прекратили играть, оставив удивленную миссис Клейберт с долгой, мягкой нотой, исходившей из ее инструмента. Миссис Партленд вздохнула укоризненно, но не успела ничего сказать, а белые пальцы миссис Клейберт начали изящно двигаться по темному дереву.

Мелодия – легкая, ритмичная и милая, словно майское утро, – кружилась по комнате. Миссис Клейберт начала раскачиваться, играя. Она выставила вперед ногу. Легко, как балерина, она прошла по комнате и скрылась за дверью. За ней, величаво качаясь, поплыли дамы из Культурного клуба города Плезентгров, грациозные, как нимфы на лугу…

Когда они подошли к перекрестку, горел красный сигнал. Они остановились и ждали там, будто в оцепенении. Полицейский, который славился своей невозмутимостью, вытаращил глаза. Он подошел к миссис Клейберт с выражением, в котором сострадание сочеталось с подозрением. Во взгляде же, брошенном им на инструмент, подозрение не смешивалось ни с чем – как будто это была какая-то дубинка, хотя и разукрашенная.

– Что это? Что здесь происходит? – спросил он.

Миссис Клейберт не ответила. Она смотрела на полицейского блуждающим взором, как будто не пришла в себя после сна. Некоторое время все молчали. Миссис Партленд почувствовала, что ей следует как-то уладить это дело.

– Все в порядке, не обращайте внимания. Это так, знаете ли… что-то вроде языческого танца в честь богини Кибелы, – выпалила она неожиданно для самой себя.

Полицейский оглядел всю компанию. Его веки медленно опустились и снова поднялись.

– Я об этом ничего не знаю, – признался он. – Но, леди, я бы посоветовал вам исполнить этот танец где-нибудь в другом месте.

– Хорошо, – сказала миссис Партленд необычайно кротко. – Девочки, – начала она. И тут краем глаза увидела, что руки миссис Клейберт опять поднимают инструмент. Она быстро перехватила флейту: – О нет, только не это!

Мистер Клейберт осматривал флейту. Он смотрел на нее под лампой и так, и этак. Он мог бы попытаться подуть в нее, если бы мундштук не был убран от беды подальше в сумочку миссис Клейберт.

– Да, – сказал он, – вещь старая. Но достаточно ли она стара, чтобы…

– Сколько же лет ей должно быть? – спросила миссис Клейберт.

– Я не могу быть совершенно уверен, но думаю – лет семьсот-восемьсот.

– Что ж, может быть, так оно и есть.

– Да, пожалуй. Я вряд ли могу представить себе такой возраст.

– Если это… – начала миссис Клейберт. Но оборвала свое замечание и задумалась.

– Ты можешь узнать, – заметил ее муж многозначительно.

Она не ответила. Осторожно положила флейту на стол. Последовавшее молчание прерывалось только ритмом, который он отбивал пальцами на подлокотнике кресла. Его жена раздраженно шевельнулась.

Мистер Клейберт послушно остановился, но, хотя пальцы оставались неподвижными, ритм продолжал звучать у него в голове. Там-та! Там-та! Та-та-та, та-тат, та-тат, та-та-та! Он почувствовал, что его нога начинает стучать по полу. Там! Там! Та-та-та, та-тат, та-тат, та-та-та! Он взял под контроль и ноги, но ритм не оставлял его, проникая внутрь. Вскоре голова стала кивать в этом ритме, а его губы складывали слова очень тихо:

– Крысы! Крысы! Мы должны выгнать тварей из страны! Дорогая, может быть, в Плезентгрове найдется достаточно крыс для проверки, – предложил он наконец.

Миссис Клейберт вздрогнула.

– Если ты думаешь, что я буду возиться со стаей крыс, Гарольд…

– Но мы получили бы подтверждение, дорогая.

– Может быть. Но крысы мне отвратительны.

Мистер Клейберт вздохнул:

– Беда женщин в том, что у них есть воображение, но они им не пользуются. Взгляни на это по-другому. Если это действует на крыс и действует на твоих друзей, значит, тут что-то кроется. Что-то очень значительное. Может быть, мы сможем сделать ее по-настоящему избирательной. Может быть, мы сможем сделать так, что все, кто курит «кэмел», или все, кто пользуется лосьоном после бритья, будут танцевать на улице. Какую можно дать рекламу! Ого-го! Я думаю, есть возможности и в сфере политики. Представь, что ты играешь это по радио по всем станциям…

– Гарольд! Если тебе нужен покой в этом доме, спрячь свое воображение назад в клетку и дай мне подумать, – объявила миссис Клейберт.

– Но Этель, это может быть грандиозно. Подумай о передвижке – типа фургона для…

– Гарольд! Прошу тебя! И прекрати, ради Бога, барабанить.

На следующее утро завтрак прошел даже спокойней, чем обычно. Чета Клейберт, казалось, занималась самоанализом. Гарольду Клейберту стоило больших усилий не упоминать больше о флейте. В результате она каким-то образом довлела в комнате. Он обнаружил, что его глаза постоянно к ней возвращаются. Но когда он уже собирался уходить, его решимость дрогнула. У двери он остановился в нерешительности.

– Дорогая, я не слышал, как ты на ней играешь, – сказал он. – Не могла бы ты… Ну хотя бы ноту или две?

Его жена покачала головой:

– Прости, Гарольд, но последнее, о чем я подумала перед тем, как заснуть, было – «Этель, не смей дуть в нее снова, пока она не будет в таком месте, где не сможет причинить никакого вреда». И я собираюсь этого придерживаться.

Когда муж ушел, миссис Клейберт быстро, но рассеянно сделала уборку. Приведя дом в порядок, она взяла флейту и аккуратно протерла ее тряпкой. Какое-то мгновение миссис Клейберт задумчиво смотрела на инструмент, затем взяла из своей сумочки мундштук и вставила его на место. Поднесла флейту ко рту и помедлила. Затем опустила и опять положила на стол. Она поднялась наверх за пальто. Спустившись вниз, она взяла флейту и спрятала ее под пальто, прежде чем открыть парадную дверь. Вместо того чтобы, как обычно, сесть в машину, она прошла по тропинке к дороге. Там повернула налево и пошла прочь от города. Менее чем через милю дорожка поворачивала направо через поле. За полем начинался лес. Там было тихо и спокойно. Среди деревьев она почувствовала себя укрывшейся от мира, а ее внутреннее «я» слегка почистило перышки. От дорожки ответвлялась незаметная тропинка, и, свернув на нее, миссис Клейберт вскоре вышла на' небольшую поляну. Там она расстелила пальто на солнышке, положила на него флейту и присела.

Несмотря на солнечный свет ощущалась нежная меланхолия восемнадцатого века. В своем теперешнем настроении миссис Клейберт решила, что в этом нет ничего неприятного.