Рецепт Мастера. Революция амазонок. Книга 2 - Лада Лузина

— Кстати, вы случайно не знаете, — спросила она, только чтобы заполнить неловкую паузу, — что случилось с домом на Катерининской, 13? На нем еще были розы… Когда его снесли? И при чем здесь Сикорский?

— Он погиб там, — непонятно отчего директору сразу стало легче. — В революционные годы киевляне не зря называли Катерининскую самой длинной улицей в мире. По ней можно было уйти и не вернуться уже никогда. Там была пыточная. Розы Шварц. Известной чекистки.

— Розы Шварц? Роза в доме с розами?

— И даже на улице имени Розы. В 19 году Катерининскую переименовали в улицу Розы Люксембург.

«Роза, — услужливо напомнила память Кати, — символизирует абсолютную женскую власть».

— А потом подпольщики взорвали его. Дом буквально взлетел на воздух. Загадка истории.

— В чем же загадка? — не уразумела Катерина Михайловна.

— Вы действительно никогда не слыхали? — неподдельно удивился директор. — Никто до сих пор не знает, кто это сделал. Против красных были настроены многие. Вернее, все — войска директории, Петлюры, белогвардейцы. Да и гибель нобелевского лауреата в подвалах киевского ЧК наделала в мире много шума. То был самый разгул красного зверства… Удивительно другое — кто смог сделать такое? В один прекрасный, точнее ужасный день — 13 июля 1919 года все красные были перебиты.

— 13 июля 1919, — повторила Катерина Михайловна, чувствуя, как у нее немеет спина, холодеет шея. — На следующий день после Брыксов? Петровок.

Вздрогнув, Катя взглянула на экран, где уже проявились красные буквы заголовка «Профессор А. А. Чуб. Страшная смерть Ивана Сикорского».

— Можно я распечатаю эту статью?

Директор кивнул, продолжая:

— И не просто перебиты… Растерзаны, разорваны на куски. Их тела валялись по городу. Свидетели видели, как головы Розы Шварц и ее помощницы Инесс Фарион катились по Институтской вниз. На следующий день армия Деникина взяла город. Без малейшего сопротивления. Сопротивляться уже было некому. Но в своих мемуарах Антон Деникин честно отметил, что он не может даже предположить, кто мог устроить такое?

Копировальная машина, шурша, печатала текст. Катерина Михайловна смотрела на свои руки.

Она знала, кто мог сделать такое!

Катя могла сделать и не такое, если…

«13 числа грядущего года ваша Маша умрет».

Темнота рассеялась только в гостиной дома на Большой Подвальной, 1.

Даша сидела в кресле, — напротив нее висел пронзенный стрелами дартса портрет княгини Шаховской.

— Почему я опять ничего не помню? — спросила Чуб. — Я что-то сделала?

— Правда не помнишь? Вот и хорошо… — сказала Акнир.

— Я что-то сделала? — повторила Даша.

— Ничего. Разрушила собственный памятник. Оглушила пару людей. А потом мне опять пришлось тебя оглушить. Ты чистокровная ведьма. Тобой нельзя управлять, как и нашей Великой Матерью.

— И это все?

— Все, — сказала Акнир и быстро отвернулась.

Глава девятнадцатая,

в которой Город восстал

День выдался таким солнечным, что счастье показалось неотвратимым, и даже странно стало, с чего люди берут, будто жизнь тяжела и дурного в ней больше. В дурное не верилось, так же как в снег, измучивший город. Какой еще снег, был ли он?

Март вспомнил, что он по должности весна, и мигом навел свой порядок. Сугробы осели, почернели, растеклись, зажурчали ручьями — ручьи понеслись с киевских гор. Девичьи лица стали улыбчивыми, будто всем им приснился минувшей ночью вещий сон о прекрасном суженом…

Так уж устроен человек — он неотделим от земли, и стоит земному миру улыбнуться ему солнечным счастьем, ощущает счастье вместе с Землей. Не зная, что это чувство роднит его с тысячью пращуров, не отделявших себя от Великой Матери, праздновавших свой прилив счастья — самый-самый первый языческий Новый год — в первые дни весны, когда земля воскресает после зимней смерти и все начинается вновь.

И Саня тоже об этом не знал. Просто, идя к Изиде, он то и дело ускорял шаг, спешил и даже пару раз подпрыгнул и хлопнул в ладоши — его несбыточная мечта вот-вот должна была сбыться, и никогда еще в жизни не было ничего огромнее этой радости, необъятной, как небо, обещанное ему солнечным днем и летчицей-поэтессой в обмен на адрес филера.

Пуще всего Саня боялся, что примеченный им господин больше не объявится. Но, измучив Саню бесплодным ожиданьем, тот появился. Как водится, покрутился вокруг 13-го дома, потоптался и пошел себе прочь.

Оказалось, что обитает он неподалеку — на Рейторской, напротив больницы. Чем занимается — не поймешь. Но, следуя от Малоподвальной, на порядочном расстоянии от выслеживающего — не подозревавшего, что он и сам стал объектом слежки, Саня вновь представлял себя Пинкертоном и, полностью войдя в образ, задумался, а верно ли окрестил филера — филером? Ведь царя больше нет, нет и царской охранки. Кто же тогда поручил господину следить за загадочным домом? Снова загадка.

И мужчина, ее воплощавший, Сане определенно не нравился. Был он собой ни красив, ни дурен. Волосы русые, глаза светлые, настороженные, с нехорошей безуминкой — как у породистых нервных и злых лошадей. Взгляд незнакомца непрестанно рыскал, ощупывал прохожих, автомобили, дома, так, словно проверял мир на прочность — не шатается ли.

Чего проверять — и так ясно, шатается мир. Солдаты, следуя новому закону № 1, больше не отдавали честь офицерам, а порой и провожали их недобрым словцом. Новое — Временное — правительство амнистировало всех заключенных, тюрьмы опустели, а Город наполнили самые разнообразные неблагообразные личности, немедленно прозванные в народе «птенцами Керенского». В Петрограде прошла демонстрация женщин. В петроградских газетах требовали немедленного суда над низложенным царем… И Киев тоже подбрасывало, как пароход на волнах, — то в четыре, а то в шесть-семь баллов от грандиозных демонстраций, митингов, политических лозунгов:

«Долой правительство капиталистов!»

«Требуем мира!»

«Требуем права голоса!»

«Мы требуем самостийной України!»

«Да здравствует республика!»

Проводив подозрительно господина до Рейторской, Саня занял пост у больницы. Следовало убедиться, что он проживает здесь, а не так, в гости зашел. «Нату Пинкертону» повезло — ждать пришлось недолго. Спустя полчаса господин убедил Саню в том, что проживает по данному адресу, — он появился на улице уже в новом костюме. Тут Сане повезло второй раз — господин пошел прогулочным шагом через обширную Софиевскую площадь, и гимназисту не было нужды выбирать между двумя опасениями — попасться ему на глаза или потерять из виду, видно преследуемого было издалека.