Нездоровые люди - Вячеслав Игоревич Мешков

Спустя полчаса я приехал на место покоя своей «невесты». Я шёл к её могиле и не понимал, и что, вот я приду и скажу ей, и как вообще с ней начать диалог? Вернее, о чём мне думать или что ей пожелать? Мыслей было очень много, но сначала нужно было точно знать, где место её погребения. У входа на кладбище стояла церковь, я по привычке зашёл и зачем-то купил пару свечек. Что с ними делать, я не знал и просто поставил рядом с какой-то иконой, далее наступила внутренняя пустота, а что говорить, а кому молиться, а что просить?

Ответов не было, была только тишина внутри и пустота снаружи. По сути, было ни-че-го не ясно. Мой внутренний голос резко смолк, никто мне не мог помочь, вернее, дать совет, что теперь делать дальше? Я стоял молча напротив иконы, но что-то делать дальше я не мог, стало как-то мучительно противно от этого состояния. Я понимал, что зачем-то я сюда пришёл, и мне нужно что-то сделать… А вот что, я подавно не знал. Простояв в таком оцепенении минут 5 или 7, я медленно вышел, разузнав попутно у местной прихожанки, как найти могилу, и есть ли какой-либо список умерших, кто лежит тут? Меня отправили в цеховую к дворникам и указали дорогу.

Дорога, слава богу, была выложена асфальтом, но луж было очень много, и мне приходилось их перепрыгивать регулярно. Цеховая представляла собой обычный рабочий вагончик, но на двери висел замок, и мне пришлось идти по кладбищу в поисках уборщиков. Кладбище хоть и было новым, и вроде бы как здесь всё должно было быть лучше исходя из названия, чем на старом, но, видимо, ничего этого не было.

Спустя короткое время скитаний по кладбищу я наконец-то нашёл дворника, который помог найти место могилы и даже проводил.

С каждым моим шагом по направлению к этому месту мне становилось хуже, и сил идти было всё меньше и меньше. И дело даже не в усталости и не от того, что опять начало колоть в груди, а в том, что я скоро увижу не человека, а то, что от него осталось.

Я иду на место, где покоится близкий мне человек, который ещё месяц тому назад был рядом со мной и разделял со мной все «прелести» существования в больнице, а сейчас я приду уже не к человеку, не к личности, даже не к условной душе, а к его останкам. Не будет тепла, не будет взгляда, не будет, да к чёрту, не будет запаха этой чёртовой больницы, будет земляной холмик, будет крест и всё. Ах да, ещё будет табличка и дата смерти. Дальше пустота.

– Так, смотри сюда, – вдруг резко прервал мои размышления дворник.

– Да, да, – сосредоточенно ответил я.

– Тебе сейчас метров сто прямо, далее направо, и там ищи Софью Львовну Перову. Я её могилу на этой неделе очищал от листьев, там ещё дорожки, правда, нет, вроде в этом году обещали ту часть кладбища заасфальтировать, но, увы, так и не исполнили обещанное.

– Спасибо вам большое, – уже как-то отрешённо говорю я и иду в сторону могилы.

Дворник не обманул, и я действительно спустя пять минут стоял напротив её могилы. Земля была ещё сырая, и чувствовалось, что человека похоронили совсем недавно, деревянный крест и табличка на нём указывали, что я пришёл верно. На моих глазах начали выступать слёзы, но я резко себя оборвал и запретил плакать, так как вспомнил наше первое знакомство с Софьей. Она стояла напротив меня с утра на забор крови. Мы несколько раз пересекались взглядами, и у меня возникло ощущение, что я ей даже понравился. Дальше больше, общий стол на кухне, какие-то разговоры в коридорах, общение у койки, когда кому-то ставят капельницу, смех сквозь слёзы, поддержка, когда кому-то ужасно плохо. А дальше, дальше – побег, полиция, и, по сути, смерть нашей общей, так и не начавшейся истории. Хотя можно ли это было назвать историей, скорее всего, дерзкая интрижка, переросшая в привязанность.

И вот я стою тут, а ты там… Где там? Я не знаю, да никто не знает, никто и не может знать! И что мне тебе сказать, что пожелать? Что сделать для тебя? По сути ничего…

Я стою и смотрю на могилу, идеи, мысли льются через край, но я не могу их как-то успокоить и вырвать из всего этого вихря какое-то верное решение или хотя бы предположение… Я разглядываю крест, в нём нет ничего необычного, обычное дерево, обычные гвозди, никакой изгороди рядом нет, просто тропинка и всё. Просто земля и всё, просто человек лежит и всё. И скоро про этого человека все забудут, а спустя время никто и приходить не будет?

Я начинаю уже вслух разговаривать с собой, что-то пытаюсь оборвать, что-то гоню прочь и чувствую, как мне становится плохо, я присаживаюсь на корточки к могиле и начинаю её гладить. Я чувствую землю, она дико холодная и сырая, я сжимаю остатки земли в своём кулаке и разжимаю его, в горле становится дико больно, словно наждачной бумагой прошлись по основанию и достали до шейных позвонков, я сглатываю, и становится чуть-чуть легче. Я вспоминаю человека, который стал мне дорог, который даже заставил искать ответ на вопрос, а что, собственно, я хочу, и куда я в итоге двигаюсь, и кто я в будущем? Лётчик гражданской авиации или просто уборщик на кладбище, что я буду видеть и как в целом дальше буду жить? Буду ли я дальше смеяться над тупыми шутками одноклассников на уроках английского языка или мне стоит всё же выучить этот самый язык Уильяма Шекспира и прочесть английскую классику?

Я встаю резко и шепчу, смотря на могилу: «Софья, спасибо тебе большое… Ты заставила меня ду-мать-ть».

Мои размышления прервал чей-то голос. Я еле очнулся и резко развернулся в сторону этого человека.

– Вы что-то сказали? – смотря на старушку, в ожидании ответа замер я.

– Да, – очень медленно ответила бабушка. – Я хотела спросить, вам плохо? Вы ведь сидите прямо у могилы, у меня корвалол есть и водичка, – говоря это, бабушка заботливо начала наклоняться в сторону сумки и что-то там искать, вероятно нужную ей вещь. Её действия были медленные, но чувствовалось, что она знала