Кровавое шоу - Александр Горохов

Еще не включив свет, она почувствовала, что в квартире что-то изменилось, потом сообразила, что вместо тонкого запаха изысканных одеколонов и духов теперь смердило густым ароматом дешевых сигарет и каким-то еще казенным духом присутственного места.

Но в остальном все было по-прежнему. В прихожей и на кухне все стояло на тех же местах. Только сливочного торта на столе не было. Сожрали-таки его мильтоны, огорчилась Надя, и распахнули холодильник. Найдя пачку пельменей в морозилке, она поставила на огонь кастрюльку и присела к столу.

Тяжесть невыносимой усталости опустилась ей на плечи. Девушка почувствовала, что вот-вот заснет, и потому как во сне видела, что в кухню легко и беззвучно прошел высокий широкоплечий человек в черных очках, медленно поднял правый кулак в черной перчатке (в этот момент за его плечом мелькнуло тонкое лицо с огромными испуганными глазами), а потом Надя ощутила мгновенную обжигающую боль над переносицей и словно взлетела в воздух; от удара затылком об стенку сознание померкло.

Очнулась она от острого запаха перегретого металла, что-то шипело и трещало — то ли в собственной голове, то ли где-то рядом. Ломило затылок, а во лбу была такая боль, будто там вырастал бычий рог.

Оказалось, что она лежит на прохладном линолеуме, упершись головой в кафельную стенку.

На газовой плитке дымила почерневшая эмалированная кастрюля, на глазах покрываясь трещинами. Надя подползла, выключила конфорку и попыталась встать.

Вся кухня плавала в сизом дыму, в горле першило, Надя поняла, что сейчас задохнется.

Она распахнула окно и свесилась наружу, едва не вывалившись во двор.

Придя скоро в себя, девушка подумала, что висит на подоконнике весьма удобно для пинка ей под зад — сбросить вниз, на асфальтовый двор. Но уйти с подоконника не было сил, хотелось глотать и глотать свежий воздух.

Мильтоны проклятые, подумала она, оглушили, как барана перед освежеванием, торт сожрали, пельмени не сварили, кастрюльку испортили. Ну, что за мерзавцы! Потом она сообразила, что мильтоны в данном случае совершенно ни при чем.

Лежа на подоконнике, Надя увидела, как во двор вышла женщина с маленькой ушастой собачкой, которая заметалась в поисках местечка для своих нужд.

Надо уходить, на поиск кассеты не было никаких сил.

Надя сползла с подоконника и оглянулась.

На столике лежал ее пакет, вывернутый наизнанку, а рядом разбросаны парик, платье с туфлями, все было цело.

Надя машинально сложила свое барахлишко в пакет, натянула парик (решив, что это уймет боль в затылке), из холодильника в тот же пакет перекинула полбатона колбасы и кирпичик сыра, из деревянной хлебницы на столе достала батон хлеба и тоже присвоила, и в этот момент вспомнила, кому принадлежало бледное лицо с огромными глазами, — то, что на миг вынырнуло из-за широкого плеча молотобойца, сокрушившего Надю жестоким ударом промежду глаз.

Она подхватила потяжелевший пакет, выключила свет на кухне, потом в прихожей и уже собралась выйти, как услышала грохот дверцы лифта. Послышались шаги. Надя сжалась.

Но потом стукнули двери рядом, и стало тихо — кто-то вернулся домой.

Лифт стоял в своей коробке и ждал ее. Надя заперла квартиру на один замок и спустилась вниз.

Во дворе опять никого не было, даже старухи с собачонкой, которых она видела из окна.

До тошноты хотелось есть. Надя приметила под чахлым, полузасохшим деревом скамейку, уселась и принялась рвать зубами то колбасу, то хлеб, то пахучий сыр. На душе был ожесточенный покой. Теперь было ясно, с чего начинать свою жизнь в Москве было так же ясно, кто похитил ее кассету, по чьему желанию убили Акима Петровича и оглушили ее саму. Все козыри в этом подкидном дурачке были на руках у Нади, и следовало лишь продумать правильные ходы, чтоб не прокидаться.

Колбаса исчезла в минуту, Надя даже не ощущала во рту ее вкуса, будто сглотнула, не жуя, как голодный пес. Остатки хлеба и сыра сунула в пакет, стряхнула с колен крошки и пошла со двора.

У тротуара стояла темная высокая машина, немного похожая на вездеход, а больше на какого-то могучего зверя; парень в светлом костюме возился в моторе. Надя поравнялась с машиной, дверца со приоткрылась, и девичий голос окликнул:

— Девушка, можно вас на минутку!

Надя остановилась.

Из машины высунулась девушка с длинными волосами, сильно накрашенная, в открытом платье, светились голые плечи. Размазанные губы то ли улыбались, то ли дергались от непонятного волнения. С шеи свисали яркие бусы, а глаз под челкой не было видно.

— Ну? — приостановилась Надя.

— Мы тут… Понимаете, заблудились… Как нам добраться…

— Я сама не тутошняя, — ответила Надя и почувствовала, как ее схватили сзади под мышки и руки неимоверной силищи оторвали от земли и сунули в машину. Навстречу, через голову девушки, протянулась еще пара рук, схватила Надю за волосы, рванула — и парик слетел с головы.

— А, черт! — выругался невидимый парень и вновь ухватился за волосы Нади и потянул на себя.

Стоявший у нее за спиной перехватил Надю за бедра, приподнял и вбил ее в машину, словно какую поклажу. Надя попыталась вскрикнуть, но ей тут же сдавили горло, почти моментально взревел мотор, машина рывком тронулась с места.

Надя принялась отбиваться руками и ногами, но ее втоптали в пол салона, навалились сверху, сдавили горло и больно нажали коленом на живот.

Она услышала, как пищала девушка, может быть, это была та — длинноволосая подсадная утка.

— Не убивайте, не убивайте нас!

Послышался глухой удар, и голос смолк, словно захлебнулся.

Мощно ревел мотор.

Клещи, зажимавшие Надино горло, чуть ослабли, в рот ей сунули горлышко бутылки, и жгучая пахучая жидкость полилась на лицо и шею.

— Пей, зараза, пей, тебе говорят! — в голосе парня слышались смех, злость и угроза. — Пей, сука, а то убью!

Надя боялась, что горлышко бутылки раздробит ей зубы. Ее ударили каблуком в висок, и крепкое зелье хлестнуло в рот, застряло в груди, комом проскочило в желудок… Она захлебывалась, задыхалась, мотала головой, но от сыпавшихся ударов глотала и глотала какую-то отраву вместе с хлынувшими из глаз слезами.

— Хватит ей бренди жрать, а то нам ничего не останется! — заржал над Надей кто-то. — Достаточно, вошла в норму!

— Пусть допивает! Перебор в таких случаях не мешает!

Удары прекратились, бутылка опустела. Надя слышала, как всхлипывает и что-то бормочет девушка, заманившая ее в машину.

— Здоровая девка! — Она почувствовала, как ее шлепнули по заду. — То, что надо. Ну-ка, дай ей курнуть для верности!

Теряя сознание, Надя почувствовала, как ей дунули в лицо кислым дымом, а потом сунули в рот замусоленный мундштук папиросы.

— Кури, сука! И не придуривайся, в затяжку, по-настоящему! Надя втянула в себя дым, надеясь, что это принесет облегчение. Голос девушки плаксиво прозвучал над головой:

— Дайте и мне зарядиться, если уж так пошло!

— Держи.

Машина продолжала безостановочно мчаться.

Водитель крикнул:

— Ну, что? Опять на кладбище?

— Давай! Там место притертое!

— Нет! Нет! — завизжала длинноволосая, но тут же смолкла и застонала от боли.

— Молчи, дура! На кладбище дохлых возят, а ты пока живая! Обслужишь компанию по первому разряду, со смаком, тоже живой останешься.

— Придется вам, девки, показать свое высокое искусство, — негромко засмеялся третий парень.

Жаркая волна растеклась в Наде от желудка по груди, ударила в голову, перемешалась с болью, и вдруг стало невыразимо весело, радостно, словно наступило просветление, распахнулись двери в неведомые миры, в которых все совершенно по-другому и нет ничего страшного.

— Дай сесть-то! Мне же больно! — крикнула Надя.

— Дошла до кондиции!

Рывком ее вздернули с пола, и она оказалась на чьих-то коленях.

Она дико захохотала и хлопнула водителя кулаком по затылку.

— Гони, извозчик! — истерично закричала она. — Что едешь, как черепаха! Гони, обормот!

Ее снова ударили, но несильно.

— Еще ей порцию, и будет в полном порядке! — крикнул через плечо водитель. — Девка что надо!

— И мне, и мне порцию! — услышала Надя крик, повернулась и увидела, что за ее спиной, в углу, сидит какая-то, кажется, знакомая девчонка с длинными волосами и голыми плечами.

Наде снова всунули в рот бутылку, и она глотала жадно, боясь, что отнимут.

Машина круто пошла вверх, на мост, почти взлетала в небо, потом обрушилась вниз, скорость упала, и померк свет фонарей. Автомобиль несколько раз тряхнуло, и он остановился.

С этого момента Надя не теряла сознания, но все, что происходило, было словно в бреду. Ее выдернули из машины, и был слышен испуганный, молящий визг длинноволосой. Потом повалили на землю, кто-то сдирал с бедер джинсы, давил зверскими пальцами грудь и раздирал в стороны ноги… Все это продолжалось бесконечно, ей кусали губы, били по щекам, перевернули и ткнули лицом в траву так, что она чуть не задохнулась, после паузы снова распластали на спине, наваливались, мяли, и наконец словно все отрубилось — наступила тишина и покой, в который Надя провалилась, не ощущая ни боли, ни тошноты. Она чувствовала, что еще жива, только не хотелось быть этой живой, не хотелось что-то понимать. Уснуть бы, а еще лучше умереть.