Паломники Бесконечности - Семен Слепынин

— Ничего, дедушка. Валяй. Я уже ко многому привык.

— А чайку! — спохватился дед и, вскочив на ноги, забегал, засуетился. — Ах я, ротозей! Забыл!

Руди и не заметил, как наступила ночь. Листья тополей серебрились под ливнем лунных лучей, а на стволах плясали розовые отсветы угасающего костра. Дед, все еще поругивая себя, сел и подал Руди кружку, сделанную как будто из древесной коры. Дед понюхал чай, отпил два глотка и сказал:

— Чай неважнецкий, но пить можно.

Дед явно скромничал. Чай получился у него отменный — сладкий, пахнущий шалфейными и медовыми ароматами полей. Дед пил и жмурился — не то от удовольствия, не то его просто клонило ко сну. «Устал он», — подумал Руди и начал поторапливать.

— Итак, ты был раньше профессором. Но не в виде же дерева?

— Конечно. Я и мои друзья-деревья были раньше обыкновенными людьми. Умерли мы кто когда, но давненько. Ой как давненько… Бессмертными духами летали мы по Вселенной. И занесло нас наконец на эту странную планету, и наши бессмертные личности нашли свое вещественное пристанище вот в этих, еще более странных деревьях.

— Бессмертие? — прошептал Руди. — Бред какой-то.

— Бред?! — Дед до того обиделся, что Руди испугался, как бы он сейчас не ушел.

— Нет, дедушка, нет! Говори. Я слушаю. Постараюсь понять, найти в твоих словах рациональное зерно.

— Рационалист он, видите ли, материалист, — пробормотал дед и замолк.

— Ты куда это клонишь? К Богу? Дед, а дед!

— Ась? Извини, чуток вздремнул.

— Что же получается? Мы с тобой бессмертны?

— Господи, до чего устал, — позевывая, сказал дед. — Сон сморил меня. Иду спать. Да и тебе пора.

Какой там сон! Все перевернулось в голове вверх тормашками. Дед «ушел», рассеялся в ночной мгле, а Руди побежал к своему дому-кораблю, подошел к темнеющим на холмике могилам родителей и молитвенно сложил руки: «Помогите! Научите, как думать и что делать?» С щемящей грустью вспомнил он папу и маму и будто услышал их голоса. И легче стало на душе, наваждение улетучилось. Врет все дед! Да и был ли он на самом деле? Не пригрезился ли?

— А ты разве не пойдешь сегодня к своему тополю-старикану? — с улыбкой спросила утром сестра.

Руди махнул рукой.

— Нет, хватит с меня… — Чуть было не сказал «галлюцинаций», но спохватился и подумал: «А что, если посоветоваться с ней?» — Хочу провериться в твое кабинете.

— И ты доверяешь моим знаниям?

— Доверяю. Ты была у мамы старательной ученицей. В медицинском кабинете Руди сел в кресло и поморщился, сейчас вцепятся «пиявки»! Многочисленные датчики-«пиявки» зашевелились, змеями поползли к запястьям, к груди, к вискам и присосались. На табло заплясали цифры, кривились какие-то цветные линии.

— Все то же самое, — глядя на табло, сказала Катя. — Все внутренние органы в порядке, но вот сердце…

— Опять ты о моем сердце, — недовольно прервал Руди. — Меня интересует голова. Не могут ли возникать у меня какие-нибудь галлюцинации?

— Ни в коем случае. Психика уравновешенная, но чувствуется усталость. Такое впечатление, что сегодня ты не выспался.

— Вот это верно, мысли одолевали, — признался Руди.

— Твои мысли тяжко отзываются на сердце.

— Да не причитай ты над моим сердцем, — рассердился Руди и сорвал с себя датчики. Увидев обиженно поникшую Катю, он вскочил, обнял ее и с захлестнувшей душу нежностью зашептал: — Прости, сестренка. Не очень-то я ласков с тобой. Ну прости, родненькая. Одна ты у меня.

— Прощаю, — сквозь слезы улыбнулась Катя - Но не обижайся, если скажу правду. Чувствует мое сердечко, что не получится у нас с машиной времени. Папа был лучшим в мире электронщиком — и не получилось. Брось ты это. Суждено нам остаться этом времени, ну и ладно. Проживем, и неплохо проживем, еще с полсотни лет.

— Ну, насчет того, чтобы остаться, это ты зря. Я обязан проникнуть в прошлое и все сделать, чтобы вернуть нашу родную планету на прежний и нормальный путь развития. Это мой долг перед мамой и папой. Понимаешь? Святой долг.

— Долг! Долг! Посмотри, на кого ты похож со своим долгом! — Катя вцепилась в рукав брата и подвела его к зеркалу.

— Вижу, — усмехнулся Руди, впервые по-настоящему разглядывая себя в зеркале. — А по-моему, ничего. Статный, как молодой тополь.

— Ты вообще красив. Но посмотри, что сделал твой долг. Седые пряди на висках, упрямая складка на лбу и чуть ли не фанатический блеск в глазах. Ты целеустремлен, как… как…

— Как птица в полете, — с улыбкой подсказал Руди.

— Нет, как дьявол в этом… в походе. Ой, запуталась я.

— Запуталась, сестренка, запуталась! — расхохотался Руди. — Идем завтракать, а потом весь день будем отдыхать. Мы с Мистером Греем пойдем с удочками на озеро, а ты в лес по грибы.

Мистер Грей оказался превосходным рыболовом. С дьявольским чутьем он улавливал момент клева, мигом вскидывал удилище — и на крючке, серебрясь на солнце, неизменно трепыхалась рыба. И обед получился превосходным: ароматная уха, жареные грибы, свежие ягоды. Вечером Мистер Грей мешал брату и сестре слушать музыку, то предлагая сыграть в карты (он стал ловким шулером), то нашептывая Руди на ухо:

— Шеф, а шеф. Машина наша того… ржавеет. «Ну и пусть ржавеет, — подумал Руди. — Пойду завтра к деду. Послушаю чепуху о бессмертии, а потом дед, может, и научит своему умению ходить а прошлое».

Ранним утром, когда мистер Грей готовил на костре завтрак, Руди пришел в рощу и сел под древним тополем на его корявые старые корни. Под робкими лучами встающего солнца сверкнули листья на макушках тополей, медленно рассеивался туман. Тишина. Вдруг треснула сухая ветка, из редеющей дымки выступил дед и, сладко жмурясь на солнце, проговорил:

— Ах как хорошо утречком прогуляться. Ах как приятно.

— Не прогуляться ты вышел, — усмехнулся Руди. -4 Смущать мою душу явился, старый Мефистофель.

— Подумаешь, какой Фауст нашелся, — проворчал дед и сел напротив юноши. — Не Фауст ты, а жалкий трус. Бессмертия испугался, а уж на Бога… Бедненький ты мой Боженька, да он готов на тебя с кулаками наброситься.

— Не морочь голову, дед. В мире нет ничего, кроме единой материальной субстанции.

— Тьфу ты пропасть! — рассердился дед. — Вцепился в свою субстанцию и ни с места. Дай ему в качестве субстанции кусок глины, камень, вообще что-нибудь твердое, что можно пощупать. Помнится, кто-то сказал: стукнуться лбом об стену — это еще не значит изучить стену. Вот вы, люди, стукнулись лбом об свою видимую субстанцию, как об стену, и решили, что все изучили, все знаете. А ведь за этой видимой стеной невидимый мир, которому нет конца и краю. Посмотри на эту стену-субстанцию. — Дед показал на утренние поля, на небесную высь. — Видишь, как, просыпаясь от сна, ликует природа. О чем она грустит в вечерние часы и чему радуется сейчас? Она хотела бы сказать, да не может.