Каторга - Влас Дорошевич

- Вы что-то хотели сказать мне?

Она отвечала мне сразу.

- Постойте... Постойте... Дайте собраться с духом... Я так давно не говорила об этом... Я думала только, всегда думала, а говорить не смею. Он не велит... Помните, я вам говорила, что хотелось бы в Россию. Вы, может быть, подумали, что опять за теми же делами... Я уже стара, я больше не в силах... Мне только хотелось бы повидать детей.

И при этом слове слезы хлынули градом у "Золотой ручки".

- У меня ведь остались две дочери. Я даже не знаю, живы ли они, или нет. Я никаких известий не имею от них. Стыдятся, может быть, такой матери, забыли, а может быть, померли... Что ж с ними. Я знаю только, что они а актрисах. В оперетке, в пажах. О, Господи! Конечно, будь я там, мои дочери никогда бы не были актрисами.

Но подождите улыбаться над этой преступницей, которая плачет, что ее дочери актрисы.

Посмотрите, сколько муки в ее глазах:

- Я знаю, что случается с этими "пажами". Но мне хоть бы знать только, живы ли они, или нет. Отыщите их, узнайте, где они. Не забудьте меня здесь, на Сахалине. Уведомьте меня. Дайте телеграмму. Хоть только живы или нет моя дети... Мне немного осталось жить, хоть умереть-то, зная, что с моими детьми, живы ли они... Господи, мучиться здесь, в каторге, не зная... Может быть, померли... И никогда не узнаю, не у кого спросить, некому сказать...

"Рокамболя в юбке" больше не было.

Передо мной рыдала старушка-мать о своих несчастных детях.

Слезы, смешиваясь с румянами, грязными ручьями текли по ее сморщенным щекам.

Полуляхов

Убийство семьи Арцимовичей в Луганске - одно из страшнейших преступлений последнего времени.

С целью грабежа были убиты: член судебной палаты Арцимович, его жена, их сын 8-летний мальчик, дворник и кухарка.

Меня предупредили, что убийца Полуляхов производит "удивительно симпатичное впечатление", и все-таки я никогда не испытывал такого сильного потрясения, как при виде Полуляхова.

- Полуляхова из кандальной привели! - доложил надзиратель.

- Пусть войдет.

Я сделал несколько шагов к двери, навстречу "знаменитому" убийце и отступил.

В дверях появился среднего роста молодой человек, с каштановыми волосами, небольшой бородкой, с отпечатком врожденного изящества, даже под арестантским платьем, с коричневыми, удивительно красивыми глазами.

Я никогда не видывал более мягких, более добрых глаз.

- Вы... Полуляхов? - с невольным удивлением спросил я.

- Я-с! - отвечал он с поклоном.

Голос у него такой же мягкий, приятный, бархатистый, добрый и кроткий. Такой же чарующий, как и глаза.

В его походке, мягкой, эластичной, есть что-то кошачье.

Полуляхов принадлежит к числу "настоящих убийц", расовых, породистых, которых очень мало даже на Сахалине. Эти "настоящие убийцы" среди людей, это - тигры среди зверей.

Мы много и подолгу беседовали потом с Полуляховым, и я никак не мог отделаться от чувства невольного расположения, которое вселял во мне этот человек. Мне вспомнился один владивостокский офицер, привязавшийся к пойманному тигренку, державший его при себе, как кошку, и плакавший горькими слезами, когда тигр вырос и его пришлось застрелить.

Голос Полуляхова льется в душу, его глаза очаровывают вас, от него веет такой добротой. И нужно много времени, чтобы разобрать, что вместо чувства этот человек полон только сентиментальности.

Но первое впечатление, которое производит этот человек, - вы чувствуете полное доверие к нему, и я понимаю, что несчастная госпожа Арцимович, когда он вошел ночью в ее спальню, могла доверчиво говорить с ним, не опасаясь за свою жизнь.

- Разве такой человек может убить?

Полуляхову нет еще тридцати лет.

Он вырос в уверенности, что будет жить богато. Он рос у дяди, старого богатого торговца, который постоянно говорил ему:

- Умру, - все тебе останется.

Полуляхов учился недолго в школе, но настоящее воспитание получил в публичном доме.

Взяв из школы, дядя поставил Полуляхова в лавку, чтобы сызмальства приучался к торговле. Приказчики, чтобы им удобнее было красть, начали развращать хозяйского племянника.

С двенадцати лет они начали его брать с собой в позорные дома. Полуляхов был красивый мальчик, женщины ласкали и баловали его.

- Конечно, они были мне не нужны. Но мне нравилось там. Каждый день приказчики говорили: а тебе такая-то кланяется, тебя опять просили привести.

Это льстило мальчику, и он таскал из кассы, чтобы ходить туда.

- Музыку, танцы, женщин, - это я очень люблю! - с улыбкой говорит Полуляхов.

Так тянулось лет пять. Чтобы прекратить воровство приказчиков, дядя взял кассиршу. Полуляхов соблазнил эту молодую девушку, и она начала для него красть.

- Я к ней подольщаюсь: "Возьми да возьми из кассы". А украдет для меня, я туда, к своим, и закачусь.

С этой кассирши Полуляхов и стал презирать женщин.

- За слабость ихнюю. Просто погано. Все, что хочешь, сделают, только поцелуй. Чисто животные.

Женщины скоро надоедали Полуляхову.

- Понравится, - подольщаешься. А там и противно станет. Такая же дрянь, как и все: чисто собачонки, избей, а приласкал, опять ластится. Я их даже и за людей не считаю.

При наружности Полуляхова, верить в его большой и скорый успех у женщин можно.

- И противны они мне и жить без них, чувствую, не могу. Злоба меня на них на всех брала.

Полуляхову доставляло удовольствие тиранить, мучить, причинять боль влюблявшимся в него женщинам.

Когда ему было около 18 лет, дядя открыл воровство, выгнал кассиршу и прогнал Полуляхова из дому.

Полуляхов пустился на кражи, но "неумелый был", скоро попался и сел в тюрьму. Это было для Полуляхова "вроде, как университет".

- Тут я таких людей увидел, каких раньше не думал, что есть на свете. Что я раньше, как дядя выгнал, воровал! На хлеб да на квас! А тут целый мир, можно сказать, передо мной открылся. Воровать и жить. И вся жизнь из одного веселья и удальства!

Из тюрьмы Полуляхов вышел с массой знакомств, со знанием воровского дела, и с этих пор его жизнь пошла одним и тем же порядком: после удачной кражи он шел в позорный дом, кутил, в него влюблялась там какая-нибудь девица, и он становился ее "котом". Ему она отдавала каждую копейку, для него просила, воровала деньги. Потом девица надоедала Полуляхову, он опять шел на "хорошую кражу", прокучивал награбленное в другом учреждении, увлекал другую девицу.

При этом надо заметить, что Полуляхов почти ничего не пьет:

- Так, мне эта жизнь нравилась. Кругом все гуляет, веселится, и сам ни о чем не думаешь. Словно в угаре ходишь! Они пьют, а ты пьянеешь.

Эта угорелая жизнь время от времени прерывалась высидками "по подозрению в краже".

- А убивать, Полуляхов, раньше не случалось?

- Один раз, нечаянно. Ночью было. На краже попался. Гнались за мною. Все отстали, а один какой-то дворник не отстает. Я через ров, он через ров, я через плетень, он через плетень. "Врешь, - кричит, - не уйдешь!" Зло меня взяло. Этакая сволочь! Ведь не украдено, чего же еще? Нет, непременно засадит ему человека нужно. Подпустил я его поближе, револьвер со мной был, я без него ни шагу, - обернулся, выстрелил. Он руками замахал и брякнулся... Потом в газете прочел, что убит неизвестным злоумышленником дворник такой-то. Тут только имя его узнал. Ни он меня не знал ни я его. А он меня в тюрьму усадить хотел, а я его жизни лишил. И хоть бы из-за интереса оба делали. А то так! Чудно устроен свет! Здорово живешь, друг за другом гоняются, здорово живешь - друг дружку убивают! Чисто волки бешеные!

Эта "волчья жизнь" надоела Полуляхову.

- Достать двадцать пять тысяч, да и зажить, как следует. Торговлю открыть. По торговле я соскучился.

- Да ведь поймали бы, Полуляхов.

- Зачем поймать? По чужому паспорту, в чужом городе, в лучшем виде прожить можно. Разве мало такого народа в России живет? Нам в тюрьмах это лучше известно!

- Почему же именно двадцать пять тысяч?

- Так уж решил двадцать пять тысяч.

Эти породистые, расовые "настоящие" преступники удивительные "самовнушители". Им почему-то представится фантастическая цифра, например, двадцать пять тысяч, и они живут, загипнотизированные этой цифрой. Попадается им сумма меньшая:

- Нет! Мне нужно, чтоб поправиться, двадцать пять тысяч.

Они живут и действуют под влиянием одной только этой бредовой идеи. Ради нее не остановятся ни перед чем.

- Случалось, Полуляхов, "брать большими суммами"?

- Я на маленькие дела не ходил. Я искал денег, а не так: украсть, что попало! Брал тысячами.

- Куда же они девались!

- Езжу по городам и прокучиваю.

- Почему же было их не копить, пока не накопится двадцать пять тысяч?

- Терпения не было. У меня ни к чему терпения нет. Так уж решил: возьму двадцать пять тысяч, и сразу перемена всей жизни.

Нетерпеливость - их характерная черта. Они нетерпеливы во всем, даже при совершении преступления. Из-за нетерпеливости совершают массу, - с их точки зрения, - "глупостей", из-за которых потом и попадаются. Я знаю, например, убийство банкира Лившица в Одессе.