Горбачев - Ельцин: 1500 дней политического противостояния - Л. Доброхотов

— Совершен прорыв на пути демократических преобразований. Реальными стали свободные выборы, свобода печати, религиозные свободы, представительные органы власти, многопартийность. Права человека признаны как высший принцип;

— Началось движение к многоукладной экономике, утверждается равноправие всех форм собственности. В рамках земельной реформы стало возрождаться крестьянство, появилось фермерство, миллионы гектаров земли отдаются сельским жителям, горожанам. Узаконена экономическая свобода производителя, и начали набирать силу предпринимательство, акционирование, приватизация;

— Поворачивая экономику к рынку, важно помнить, что делается это ради человека. В это трудное время все должно быть сделано для его социальной защиты, особенно это касается стариков и детей.

Мы живем в новом мире:

— Покончено с «холодной войной», остановлена гонка вооружений и безумная милитаризация страны, изуродовавшая нашу экономику, общественное сознание и мораль. Снята угроза мировой войны.

Еще раз хочу подчеркнуть, что в переходный период с моей стороны было сделано все для сохранения надежного контроля над ядерным оружием.

— Мы открылись миру, отказались от вмешательства в чужие дела, от использования войск за пределами страны. И нам ответили доверием, солидарностью и уважением.

— Мы стали одним из главных оплотов по переустройству современной цивилизации на мирных, демократических началах.

— Народы, нации получили реальную свободу выбора пути своего самоопределения. Поиски демократического реформирования многонационального государства вывели нас к порогу заключения нового Союзного договора.

Все эти изменения потребовали огромного напряжения, проходили в острой борьбе, при нарастающем сопротивлении сил старого, отживавшего, реакционного — и прежних партийно-государственных структур, и хозяйственного аппарата, да и наших привычек, идеологических предрассудков, уравнительной и иждивенческой психологии. Они наталкивались на нашу нетерпимость, низкий уровень политической культуры, боязнь перемен.

Вот почему мы потеряли много времени. Старая система рухнула до того, как успела заработать новая. И кризис общества еще больше обострился.

Я знаю о недовольстве нынешней тяжелой ситуацией, об острой критике властей на всех уровнях и лично моей деятельности. Но еще раз хотел бы подчеркнуть: кардинальные перемены в такой огромной стране, да еще с таким наследием, не могут пройти безболезненно, без трудностей и потрясений.

Августовский путч довел общий кризис до предельной черты. Самое губительное в этом кризисе — распад государственности. И сегодня меня тревожит потеря нашими людьми гражданства великой страны — последствия могут оказаться очень тяжелыми для всех.

Жизненно важным мне представляется сохранить демократические завоевания последних лет. Они выстраданы всей нашей историей, нашим трагическим опытом. От них нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах и ни под каким предлогом. В противном случае все надежды на лучшее будут похоронены.

Обо всем этом я говорю честно и прямо. Это мой моральный долг.

(…) Я покидаю свой пост с тревогой. Но и с надеждой, с верой в вас, в вашу мудрость и силу духа. Мы — наследники великой цивилизации, и сейчас от всех и каждого зависит, чтобы она возродилась к новой современной и достойной жизни…

Мнение политиков, политологов, публицистов

Анатолий Карпычев. Тайная операция — «декабрьский поворот»[239]

(…) Нынешняя официальная пропаганда старательно утверждает, что в декабре принято единственно верное решение, что ликвидация Советского Союза есть не что иное, как «попытка устранить затянувшееся двусмыслие и лицемерие, правовое и политическое», что наступил час «учиться компромиссам».

(…) Мне официально внушают: обиды за державу не должно быть, кончина СССР — печальная необходимость. Ее никто не хотел, но надежд к декабрю не осталось. Почему же не осталось? И сразу вспоминается пресс-конференция членов Госсовета в Ново-Огареве, где Борис Николаевич Ельцин, к слову которого люди прислушиваются, громко и спокойно сказал: «Союз — будет».

И другие президенты вместе с М.С. Горбачевым серьезно сказали: «Союз будет». Это было в ноябре 14-го числа. Пожалуйста, запомните дату. Потом вы сопоставите ряд признаний уважаемых политиков, и тогда придется сделать вывод, что нас, мягко говоря, порою водили за нос. Вот только во имя чего неизвестно.

Итак, 14 ноября была уверенность. Даже проснулась надежда, что наконец-то президенты договорятся, не будут стыдливо отводить глаза друг от друга и дружно возьмутся за экономику, дабы накормить народ, и спокойствие, пускай пока нищенское, вернется в наш дом, а потом, глядишь, придет и достаток. Согласие, которого не хватало, вроде бы торжествовало.

(…) Через некоторое время мы снова увидели на экранах телевизоров Ново-Огарево. Было это 25 ноября. В тот день президенты и руководители республик к нам не вышли. Отвечать пришлось одному М.С. Горбачеву. Мы узнали, что парафирование Союзного договора (предварительное подписание) не состоялось. Лидеры республик отказались это сделать. Но было все-таки согласие направить договор в парламенты для обсуждения. Мы понимали, что заключение Союзного договора — дело непростое, даже щепетильное, республики в старые времена изрядно намучились под прессом всесилия центра, а потому требуется время, чтобы забыть старые и новые обиды, но одинокая фигура М.С. Горбачева перед журналистами рождала сомнение в успехе.

(…) И вот наступил декабрь. Как потом выяснится, месяц — поворотный в судьбе страны. Кравчук засобирался в Минск, и туда же отправился Ельцин. Накануне Горбачев признался, что он разговаривал с Борисом Николаевичем, позиция Украины беспокоит обоих, и вот, дескать, Ельцин поговорит с Кравчуком в Беларуси.

Вроде ничто не предвещало неожиданностей, хотя после августовского переворота позиции М.С. Горбачева явно ослабли. Иногда казалось, что он вновь обретает уверенность после «экзекуции», устроенной ему некоторыми российскими депутатами сразу же после возвращения из Фороса. Но это только казалось… Горбачева в декабре «дожимали». Российские власти вторглись в сферу полномочий союзных органов, Украина разыгрывала свою карту — словом, схватка с центром уже шла на его территории, в Кремле. Указы и постановления россиян, начатые после августа, урезали власть и влияние президента повсюду: в экономике, в распоряжении финансами, в управлении, во внешней политике.

Не собираюсь ставить все под сомнение в тех указах, хотя они объективно помогали развалу СССР, но не могу не признать — то была неплохая работа. Ее венчала принятая в Минске модель государственного устройства, где не было места центру, президенту, Советскому Союзу.

Так что же — в декабре был конституционный переворот? После Минска этот вопрос журналисты задали Геннадию Бурбулису. «Нет, это не переворот, ответил он. — Речь о процессе».

С этим же вопросом журналисты подступались к М.С. Горбачеву. Он уходил от прямого ответа. Свое отношение к Минску он выразил в заявлении, назвав недвусмысленно факт роспуска СССР неконституционным действием.

Коль наши политики роспуск СССР переворотом не считают, назовем его декабрьским поворотом. Ирония судьбы: в августе Б. Ельцин возвращал отстраненного от власти Президента из Фороса, а в декабре, когда речь шла о «процессе», он же подписал «приговор» Президенту вместе с Л. Кравчуком и С. Шушкевичем.

Вот что сказал Леонид Кравчук французскому журналу «Пари-матч» по этому поводу, приоткрывая завесу над тем, что было в Беларуси.

— Когда было задумано провести историческую встречу, на которой была провозглашена кончина СССР? — спросили журналисты.

Ответ Л. Кравчука. Где-то около 15 ноября. Место проведения встречи Минск предложила выбрать Украина. Это самая маленькая из трех столиц, и там у нас было больше шансов сохранить свою встречу в тайне. Что и произошло ко всеобщему удивлению.

— Как проходила эта встреча в белорусском лесу?

Ответ. Сейчас я сообщу вам что-то новое. Ельцин привез с собой горбачевский текст о создании Союза. Горбачев делал нам следующее предложение: Украина вправе внести любое изменение, пересмотреть целые параграфы, даже составить новую редакцию при единственном условии — она должна предварительно подписать этот договор. Ельцин положил текст на стол и передал вопрос Горбачева: «Подпишете ли вы этот документ, будь то с изменениями или без них?» Сам он сказал, что подпишет только после меня. Таким образом, судьба договора целиком зависела от Украины. Я ответил: «Нет». Сразу стал вопрос о подготовке нового документа. Специалисты работали над ним всю ночь.