Лицо для Сумасшедшей принцессы - Татьяна Устименко

– Сто демонов Тьмы тебе в печенку, ты кто еще такой?

– Пират! – весело ответил стройный худощавый мужчина с серьгой в ухе, чье обветренное и сильно загорелое лицо и в самом деле красноречивее слов выдавало его принадлежность к морскому промыслу. – В Рохоссе меня знают многие, под именем Маллера Справедливого!

– Кличка! – презрительно буркнул купец. – Приказываю тебе называться настоящим именем, если посмел покуситься на Хасана – аль – Ашаятта.

– Изволь, – хмыкнул пират, отпуская заносчивого богатея. – При рождении я получил имя Маллер де Вакс и происхожу из старинного рода ликерийских дворян.

При последних словах храбреца, орк почувствовал, как взволнованно напряглись плечи Ланса под успокаивающе обнявшей их рукой друга.

Поняв, что его противник принадлежит к благородному сословию, купец заметно стушевался и поумерил заносчивый напор.

– Зачем аристократу защищать какого-то чайханщика? Ты должен быть на моей стороне.

Но Маллер осуждающе покачал головой:

– Не гоже сильному да родовитому, куражиться над слабым и зависимым. Тем более, что ты сам, да и твой слуга тоже, оказались растяпами – не уследили за своим добром. Проспать кольцо с пальца, – он обидно хохотнул, – это ж надо умудриться!

Хасан снова налился красной краской гнева:

– Да как ты смеешь! Это уже оскорбление, такое только кровью смывают!

– Изволь, – снова усмехнулся пират. – Могу за свои слова в поединке ответить, – и он уверенно, но вместе с тем и без лишнего пафоса, прикоснулся к рукояти изогнутой сабли, привешенной к его поясу.

Лицо пронырливого купца исказила гримаса растерянности, быстро сменившаяся злорадной ухмылкой:

– Ты воин, а я всего лишь мирный торговец. Наши силы не равны. Предлагаю тебе божий суд. Я выставляю защитником своей правоты моего раба-телохранителя, а ты – любого другого бойца.

Народ в таверне одобрительно зашумел, признавая правильность притязаний Хасана.

– Победит мой защитник – так Расул, – тут толстый чайханщик испуганно свернулся в комок, – возместит мне полную стоимость кольца.

– А если победит мой боец? – спросил Маллер, жалостливо косясь на хозяина.

– Тогда я признаю, что был не прав! – с притворным смирением пообещал хитрый купец.

Пират расстроено почесал в затылке:

– Вроде бы и справедливое предложение, да только где ж я тебе сей же час бойца то найду, способного выстоять против твоего силача-канагерийца?

– Я здесь! – прозвучал негромкий, спокойный голос и Огвур, незаметно сунув перстень в ладонь оторопевшего от неожиданности Ланса, вышел в общий зал.

Маллер де Вакс расширившимися от изумления глазами рассмотрел внушительное телосложение орка, мгновенно оценил его по достоинству и уважительно присвистнул:

– И откуда же ты взялся, такой здоровенный?

– Родители в капусте нашли, – на полном серьезе ответил Огвур.

Довольные зрелищем посетители чайханы ответили шквальной волной восторженного хохота.

– А нельзя ли тебя как-нибудь того, обратно в капусту положить? – разочарованно осклабился купец.

– Неа, – тысячник горделиво расправил широкие плечи, разминая упругие мышцы. – Поздно!

Глава 3

Сама не знаю, сколько продолжался мой поход к Геферту. Времени я не чувствовала, направление не выдерживала. Шла словно по наитию, печально размышляя о своем, о девичьем. А вернее – вовсе и не о девичьем уже. Размеренной трусцой преодолела горные гряды, будто ловкая серна, перепрыгивая с камня на камень и даже не удивляясь собственной сноровке. Потому что невольно отметила на уровне подсознания – что-то во мне изменилось после посещения Колодца пустоты. Движения стали быстрее, точнее и экономнее, реакция достигла уровня немыслимо отточенного автоматизма. Я начала хорошо видеть холодных тварей и без помощи Зеркала истинного облика. Неожиданно пробудился кулон Оружейницы, и сейчас окутывающий меня коконом теплого света. Что-то во мне изменилось, но вот что именно и почему? Но все эти новшества я воспринимала как-то вяло и отстраненно. Ибо они несравнимо меркли на фоне постигшего меня сердечного разочарования. Как я могла, о-о-о, как же я могла! Я громко взвыла от переполнявшего меня отчаяния. О, мой возлюбленный Астор, мой прекрасный враг, демон моей страдающей души. Как же я тебя ненавижу, как же я тебя люблю! Ведь я понимала, догадывалась обо всем, но просто не хотела поверить в очевидное, поглощенная своей всепожирающей страстью, бушевавшей во мне словно пожар. А между тем – меня предупреждали, предостерегали не раз. И Эткин, и мудрый Арбиус. Я сама виновата во всем, потому что слушала их, но услышать – не захотела. И вот теперь поплатилась за собственное упрямство. Как там говорили тени в Колодце пустоты? Нужно просто жить, просто любить. Я думала – это легко, но оказалось что это – труднее всего на свете. Ибо реальная жизнь очень далека от наших идеализированных представлений о ней. Настоящая жизнь – это то, что происходит с нами в то время, пока мы упоенно строим совсем другие планы. А мои планы рухнули в одночасье, разбившись на мелкие осколки, больно порезавшие и меня, и других людей. Столько поломанных судеб, а все из-за моего глупого упрямства!

Я рыдала и стонала на бегу, будучи не в силах справиться с охватившими меня раскаянием и разочарованием. Я чувствовала, как сгорает и опустошается моя душа, теряя какую-то свою часть, слишком большую и значимую. А я то наивная, полагала что умирать – больно! А оказалось, что терять любовь – намного мучительнее! И можно ли теперь жить с этой черной, выжженной пустыней, ставшей моим сердцем после того, как из него исчезла любовь? Куда и как она ушла, можно ли ее остановить, вернуть, обрести вновь? Я тщетно искала ответы на терзавшие меня вопросы.

Куда исчезает любовь?Кто даст мне искомый ответ?Я им задаюсь вновь и вновьПоследнюю тысячу лет.

В каких закоулках души,Стеная, как раненый зверь,От горя укрыться спешит,Захлопнув надежную дверь.

Тоскою затеплив огонь,Среди поцелуев трухи,Зажав крик последний в ладонь,Сжигает мечты и стихи.

Свой брачный наряд раскроив,Собравши его на струну,От ужаса дух затаив,Надгробную шьет пелену.

Уже ничего не боясь,Отринув обиду и гнев,Выходит она, не таясь,Во вдовьем плаще королев.

Быть может в святую страну,Уйдет, исполняя обет,Меня оставляя одну,Грустить еще тысячу лет.

И там, возродив чей-то дух,Она обретет новый дом,Об этом дойдет ко мне слух,Но я не жалею о том.

Я ночью открою окно,В чернила перо опущу,Мне в жизни осталось одно,Но я и том не грущу.

Такие поступки – грехи,К чернилам примешивать кровь…Но так создаются стихиО том – как уходит любовь…

Я бежала. Воздух разрывал горевшие огнем легкие, клокотал в груди, смешиваясь со слезами и невразумительными стенаниями. Я кричала и смеялась, жаловалась богам на судьбу и одновременно, проклинала их. Наверно, я подошла к самому краю безумия, своим поведением полностью оправдывая данное мне прозвище – сумасшедшая. Я стала ветром и пламенем, демоном мщения и символом отчаяния. Я более не принадлежала ни Свету ни Тьме, ни Добру ни Злу. Я утратила смысл жизни, так и не познав сущности бытия. Окутанная облаком сияющей энергии демиургов, с полыхающим холодным пламенем Нурилоном в одной руке и раскалившейся дагой Рануэль Алатора в другой, я ощущала себя бесплодным духом, призраком. Под моими ногами таяли вековые снега, передо мной испуганно отступал холодный, мертвый полумрак. Как в полусне, я различила увенчанные черепами ворота Геферта и вступила в его распахнутые створки. Меня немедленно окружило колышущееся море щупалец, оскаленных зубастых пастей и вздымающихся ледяных лезвий. Движения моих клинков слились в две размазанные полосы, когда я врубилась в ряды врагов, сея смерть и разрушение, изливая свое горе в пылу схватки. Ударила, парировала, снова ударила… Дети стужи обступали меня столь плотно, что практически любой удар достигал цели. Свет от кулона Оружейницы доставлял тварям массу неудобств, заставляя их отдергивать лапы и пятиться с болезненными подвываниями. Убитые мой противники неловко валились на снег, впитывались в него неопрятными ручейками вонючей серой жижи, тая как клочья омерзительного тумана. Но и мне досталось изрядно. Вскоре мои руки и плечи обильно покрыли раны и порезы, рубашка превратилась в лохмотья, шляпу я где-то потеряла. Не пострадало только лицо, тщательно оберегаемое и прикрытое спасительной золотой маской. Кисти онемели, устав колоть и рубить, ноги подкашивались, на виске болезненно пульсировала набухшая жилка, наполняя голову однообразным, размеренных гулом. Количество противников изумляло. Казалось, стоило убить одну тварь, как на ее место немедленно вставали двое. А потом, как-то внезапно, все закончилось… Я недоуменно опустила клинки, густо запятнанные моей собственной кровью и съеживающимися пятнами темной, клейкой субстанции. Геферт замолк, с чадящим шипением догорали фиолетовые угли в глазницах черепов, заметно потеплело, тьма понемногу рассеивалась, благоразумно уползая за колонны ступенчатых зданий и затаиваясь там до поры до времени. Разбросанные на извилистых улицах гробы и кости утратили значительную часть своего мрачного великолепия, становясь похожими на то, чем они и являлись на самом деле – на гниющую, разлагающуюся падаль. Слитки золота на глазах покрывались плесенью и патиной, превращаясь в булыжники и обгорелые деревяшки. А прямо под моими ногами, с трудом пробиваясь через каменные плит мостовой, начали проклевываться первые слабые ростки зеленой травы. И лишь обиталище Ледяного бога, упрямо высившееся передо мной черной, вызывающе враждебной громадиной, продолжал излучать потоки холодного, убийственного света. Я хмыкнула, вложила оружие в ножны, небрежно утерла грязное лицо тыльной стороной ладони и начала медленно подниматься по ступеням Храма.