Ложь во имя любви - Розмари Роджерс

Она ответила на его поцелуй. Его пальцы легли на ее грудь под тонким муслином платья. Она невольно отстранилась.

– Вдруг кто-нибудь войдет? – Ей едва хватило дыхания на эти слова; Филип не мог справиться с волнением. Наконец ему удалось взять себя в руки.

– Совсем скоро мы сможем уединяться и станем хозяевами своего положения.

– Филип!..

– Дорогая, – торжественно проговорил он, – я уже обо всем позаботился. Нам осталось играть прежние надоевшие роли считанные дни, если не часы. Ты меня слышишь? Ты будешь свободна. Оба мы обретем свободу!

Впоследствии эта встреча с Филипом припоминалась с большим трудом. Неужели они действительно встречались? Сначала граф, потом Филип… Оба сулили ей спасение, но только в обмен на что-то. Какой путь избрать? Одно оставалось в ее душе неизменным: ненависть и желание отомстить тому, чье имя она теперь носила и кто раздавил ее, перевернул своим грубым вторжением всю ее жизнь.

Вечером ей предстояло посещение театра в обществе знакомых, но она отказалась, сославшись на головную боль. Отослав постнолицую Симмонс, она дождалась, пока в доме установится тишина, и спустилась вниз, где располагался так называемый «кабинет». Это была весьма мрачная комната; одна ее стена была от пола до потолка заставлена книгами, другую занимал огромный камин. Между книгами и камином помещались окна за плотными занавесями.

В углу, сбоку от камина с тлеющими углями, стояла резная скамья с высокой спинкой. Мариса устроилась на ней спиной к комнате, подобрав под себя босые ноги и чувствуя себя почти так же, как в испанском монастыре, когда убегала от монахинь в сад настоятельницы, чтобы побыть одной. Странно было вспоминать сейчас тот мирный, невинный отрезок жизни, оставшийся в далеком прошлом… Неужели она была когда-то послушницей, не помышлявшей ни о чем ином, кроме вступления в отшельнический орден кармелиток? Даже тогда она проявляла свойственное ей бунтарство, с которым следовало бороться. Вот куда завело ее природное непослушание, избавив попутно от всех иллюзий!

Сначала Мариса пыталась читать при свете маленькой лампы, но слова стали расплываться. Она отложила книгу и прикрутила фитиль, погрузив комнату в полутьму. Глядя на раскаленные уголья, она пыталась привести в порядок теснящиеся в голове мысли.

Задремав, она услышала звук открываемой двери и голоса. Дверь закрылась. Не смея дышать и вжимая голову в плечи у себя в углу, она увидела Доминика. Он пересек комнату, стягивая на ходу толстые кавалерийские перчатки, и застыл перед камином, наслаждаясь его теплом. Потом, швырнув перчатки на каминную полку, он уперся в нее обеими руками, уставившись на угли, как незадолго до этого Мариса.

Волнение Доминика передалось его жене. Она наблюдала за ним не шевелясь, благо он и не подозревал о ее присутствии; Доминик предстал перед ней во всей своей красе: рослый, широкоплечий, он по привычке широко расставил ноги, как в шторм на палубе корабля. Его профиль казался в отблесках камина рельефом на медальоне – грубым и надменным. Если бы не неизменная насупленность, неулыбчивость, язвительность, он был бы бесспорно красивым мужчиной… Что за мысли лезут ей в голову! «Мы враги!» – напомнила она себе, не спуская с него глаз и пытаясь обуздать непрошеные ощущения.

Стук в дверь прозвучал так неожиданно, что Мариса в испуге зажала руками рот и спряталась за спинкой скамьи.

– Вы просили виски, милорд, – проговорил Денверс недовольным тоном.

Доминик обернулся, оторвав хмурый взгляд от огня:

– Благодарю. Поставьте здесь. Нет, можете оставить мне поднос и отправляться спать. Я сам поднимусь наверх, когда буду готов.

Дверь закрылась. В наступившей тишине Мариса, сама не зная почему, притаилась как кролик в силках. Доминик вернулся к камину с бутылкой в руке. Он запрокинул бутылку, сделал несколько больших глотков из горлышка, после чего резко обернулся и уставился прямо на Марису.

Глядя на него, она слышала стук собственного сердца и не находила слов. С язычками огня, отражающимися, как в серебряных зеркальцах, у него в глазах, в выжидательной позе, он казался ей застигнутым врасплох зверем, опасным хищником, способным наброситься на нее в любую секунду.

Еще больше ее пугало то, что он тоже не спешил заговорить. Ей показалось, что он облегченно перевел дух, поняв, кто сидит, сжавшись в комок, в углу скамьи. Он остался стоять на прежнем месте, не сводя с нее глаз. Она не могла прочесть на его лице ничего, кроме усталости. Наконец, не вынеся зловещего безмолвия, Мариса неуверенно проговорила:

– Я не… я не собиралась тебя беспокоить. Просто я задремала…

Он усмехнулся:

– Должен признаться, я удивлен, что застал вас дома в столь ранний час, мадам. Видимо, вы кого-то ждали? Уж не гонца ли с добрыми вестями?

Мариса выпрямилась и вскрикнула от боли: оказалось, что она отсидела ногу. Она принялась ожесточенно растирать ее, что помогло ей опомниться. Он неизменно ворчал на нее, в чем-то обвинял, хотя сам и был причиной всей боли и всех несчастий в ее жизни. Зная это, он продолжал карать и унижать ее – по каким-то своим, неведомым ей причинам. Что ж, в этот раз она не станет пригибать голову. Скоро наступит ее черед нанести удар.

– У тебя нет наготове ответа?

– Не считаю нужным отвечать на ваши глупые обвинения, сэр.

При всей ее неприбранности эти слова были произнесены с такой гордостью, что он, ожидая от нее вспышки ярости, был ошеломлен. Наклонив янтарную головку, она продолжала растирать себе ногу. Доминик помимо воли отметил, что волосы отросли у нее достаточно, чтобы в них можно было вплести ленту, и падают на плечи безыскусными кудрями. Она походила на ребенка: длинная тоненькая шейка, обиженное личико… С другой стороны, для него не составляло секрета, как много она познала за прошедшие несколько месяцев. Он догадывался, что за личности выступали в роли некоторых ее наставников. Не вызывало сомнений, что она появилась на свет с готовым набором уловок и хитростей, помогающих ей добиваться своих целей. Он не забыл, что она залезла к нему в карман в первую же их встречу, притворяясь при этом до смерти напуганной; по прошествии считанных минут она уже попыталась заманить его в ловушку. Сейчас она играла в другую игру. Он с трудом удерживался, чтобы не схватить ее за плечи и не вытрясти из нее всю правду; он не остановился бы на этом, а тряс до тех пор, пока с нее не свалилось бы платье и она не предстала перед ним нагая и покорная – такая, какой он запомнил ее лучше всего… Ни разу в жизни ему еще не попадалась женщина, которая не скрывала бы за невинной улыбкой продажную душу.

Желание наброситься на нее было таким сильным, что ему пришлось спрятать руки в карманы кожаных штанов; но и тогда дьявол, сидевший у него внутри, не перестал побуждать его взять то, что принадлежит ему по праву, заставив ее сопротивляться, а потом покориться. В следующую секунду он поморщился от боли в руке и выругался. Нет, он вполне может без нее обойтись. Ей вообще нечего здесь делать! Кто позволил ей уютно устроиться в его любимом убежище? Наверняка она чего-то ждала. Господи, чего же? К чему стремились те, кто напал на него у портовой таверны, – убить его или просто ранить, что и произошло? Каких новостей дожидалась здесь его благоверная? Что ей вообще известно?