Путешествие в молодость, или Время красной морошки - Юрий Рытхэу

Но день это дня это мучение становилось все сильнее. Однажды в пятницу, пересилив отвращение, Рэмкын выпил стакан водки для храбрости и отправился в магазин. Продажа вина уже закончилась, но все же некоторые жаждущие еще толпились у прилавка, обращаясь с мольбой к продавщице.

— А! И ты явился! — с каким-то радостным удивлением воскликнула Зоя, увидев Рэмкына.

— И я! — храбро ответил тот.

Потом, когда он протрезвел и вспомнил происшедшее, вместе с чувством жгучего стыда приходило незабываемое ощущение отъединения от самого себя, словно в твою телесную оболочку влез кто-то другой, который и куражился, выкрикивая:

— Золотозубая! Я тебя люблю!

И даже пытался, перегнувшись через прилавок, схватить Зою за руку.

Он вспоминал ее испуганные, широко раскрытые глаза, ее глухой шепот: да ты что? что с тобой случилось? я тебя не узнаю! Иди проспись, потом придешь…

— А и спать совсем не хочу! Послушай, Золотозубая! Такого со мной еще никогда не было! Никогда в жизни, понимаешь?

— Понимаю, понимаю, — несколько раз торопливо повторила продавщица и вдруг заторопила покупателей: — Товарищи! Магазин закрывается! Идите, идите! Больше ничего не будет!

Покупатели, ворча и вполголоса поругивая продавщицу, нехотя потянулись из магазина. А Рэмкын остался. Привалившись к прилавку, он глупо ухмылялся и время от времени заплетающимся языком произносил:

— Золотозубая! Ты — моя жизнь!

Очистив магазин от покупателей, продавщица подошла к Рэмкыну, схватила за плечи неожиданно сильными по-мужски руками, встряхнула и прокричала прямо в лицо:

— Ты что, сдурел? Захотел меня на всю деревню опозорить?

Хмель мигом сошел с Рэмкына. В голове осталась только какая-то муть, сухость во рту и страшное чувство жгучего, непереносимого стыда. Он медленно побрел в сторону двери, неловко пятясь, спотыкаясь о неровности пола, которые он раньше не замечал, Зоя давила на него своим телом, мягкими округлостями, туманя его мозг уже другим, сладко-жгучим чувством, он уже не мог сдерживать себя; подумав на мгновение о том, что ему терять нечего, зажмурился и крепко поцеловал Зою, замерев в ожидании чего-то ужасного… Но удивительно: ничего за этим не последовало. Он только услышал то ли вздох, то ли сдержанный стон.

…Зоя жила рядом с магазином, в небольшом, разделенном на две половины домике. В просторном тамбуре стоял холодильник «ЗИЛ», а кухня с большой плитой была превращена в уютную столовую, стены которой оклеены яркой цветной клеенкой.

Рэмкын молча следовал за продавщицей с видом побитой собаки, терзаясь мыслью: почему она его не прогоняет? хоть бы ударила, что ли? или сказала что-нибудь… А то ведь кроме того «пошли!», что она произнесла в магазине, не было сказано больше ни слова.

Молчала Зоя и в доме, указав жестом на табуретку возле стола, приткнутого к небольшому окошку. В окно было видно море и ледовое поле, дрейфующее все лето. Рэмкын с тоской посмотрел в окно и подумал о том, как было бы ему хорошо сейчас там, на вольном морском просторе, на светлом воздухе, пронизанном долгим вечерним солнцем, переживать случившееся, думать о том, что, быть может, он испортил навсегда то прекрасное, что, казалось, пришло к нему, озарило его жизнь и вселило надежду на будущее.

Зоя включила электрический чайник, быстро собрала на стол и ушла в комнату. В эту минуту и решил Рэмкын сбежать. Он осторожно встал, сделал шаг к двери. Но то ли еще вино действовало, то ли от тесноты, он зацепил за угол стола. На шум выглянула Зоя и спокойно, даже тихо произнесла:

— А ну, вернись на место!

Молча выпили чаю, Зоя, правда, вела себя так, словно ничего такого не случилось, и почти не замечала присутствия Рэмкына. Сначала это несколько подбодрило по потом стало обидно: что же он, вообще ничто? От этой мысли еще больше захотелось уйти, и жалко было, что упустил удобный момент, пока Зоя переодевалась в комнате.

После молчаливого чаепития, изгнавшего из головы Рэмкына последние остатки хмеля, Зоя сполоснула чашки, заперла входную дверь и ровным голосом сообщила:

— Переночуешь у меня.

С этими словами она ушла в комнату, оставив Рэмкына в недоумении и смятении. Через какое-то время он услышал:

— Иди сюда!

В полутьме, при слабом свете, пробивающемся сквозь плотные занавески, он увидел ее, лежащую на кровати, призывно улыбающуюся в сиянии прекрасных зубов.

Некоторое время он растерянно смотрел на нее, не зная, что делать: в комнате другой постели не было.

— Ну что? — тихо позвала она. — Долго будешь так стоять?

— А что… мне… с вами… — язык заплетался, перехватило дыхание.

— Устроить скандал в магазине у тебя хватило смелости, — насмешливо привнесла Зоя, — а вот лечь с женщиной…

Когда Рэмкын робко и осторожно улегся рядом и ощутил обнаженное, горячее женское тело, он едва не потерял сознание от нахлынувших на него противоречивых чувств. Блаженство, ощущение небывалого, сказочного счастья смешивалось со страхом, невесть откуда взявшейся робостью. Иногда он впадал в полную уверенность, что все происходящее с ним — это сон, чудные грезы, которые мигом развеются, когда придет пробуждение.

Но когда настало утро и Рэмкын открыл глаза, он увидел рядом мирно спящую Зою. Некоторое время Рэмкын боялся пошевелиться. Почему-то думал, что, проснувшись, Зоя прогонит его грубыми словами, и он старался как можно дольше продлить уходящие мгновения счастья. По свету, пробивающемуся сквозь плотные занавески, трудно было угадать время. Летом, когда стоит почти сплошной день, время только по часам можно узнать.

Рэмкын искоса поглядывал на спящую и сердце наполнялось такой горячей нежностью, что он невольным движением боялся ее расплескать. Он даже прикрыл глаза в блаженстве… И вдруг в тамбуре раздался такой грохот, что он вздрогнул от неожиданности, даже вскрикнул в испуге: кто-то колотился то ли в дверь, то ли в стену.

— Да это холодильник включился, — не открывая глаз, проговорила Зоя, — Погляди на будильник, сколько времени.

— Половина восьмого, — сказал Рэмкын, приподнявшись на локте и поймав взглядом циферблат часов.

Настороженная напряженность медленно отпускала, и Рэмкын мысленно ругал и себя, и холодильник, шума которого он раньше не замечал.

— Ты идешь сегодня на работу? — спросила Зоя.

— С половины девятого мое дежурство, — ответил Рэмкын.

Зоя лежала у стены. Она наконец открыла глаза, улыбнулась, сверкнув зубами, Рэмкыну и мягко, невесомо перевалилась через него. В смущении Рэмкын зажмурился, хотя успел мгновенным взглядом охватить обнаженное тело при ярком свете наступившего полярного дня, когда Зоя раздернула оконные занавески. Некоторое время она так стояла у окна, слегка потягиваясь, даже чуточку приподнимаясь на цыпочках, напоминая пробудившуюся от долгого сна собаку.

Потом она накинула халат и принялась готовить завтрак.

Когда Рэмкын поднялся, она подала ему чистое полотенце и новую зубную щетку в целлофановой обертке.

— А обедаешь где? — деловито спросила она.

— В столовой…

— Приходи сюда, — простым и будничным тоном произнесла Зоя.

Так Роман Рэмкын зажил у Зои Никульковой, перетащив к ней свои нехитрые пожитки.

Событие это вызвало пересуды в селении. Особенно среди женщин, которые осуждали продавщицу за якобы какие-то тайные умыслы по отношению к парню. Поздней осенью Роман и Зоя зарегистрировались в сельском Совете и переселились в новый дом, что тоже вызвало новую волну разговоров, хотя квартира эта Рэмкыну давно обещана, да к тому же беременность Зои была заметна.

Рэмкын переменился не только внешне. Он был одет по последней моде, самой непрактичной для Севера: в короткую дубленку, противно мокнущую от снега, и финские джинсы, в которых мерзли колени и незащищенный зад. Рэмкын тосковал по длинной кухлянке, матерчатой камлейке и нерпичьим штанам. Но не смел перечить жене. Молчал он и тогда, когда она подавала по утрам вместо чая ненавистный растворимый кофе, пахнущий бездымным порохом, и опостылевшие вареные яйца. Но все эти мелкие неудобства искупались огромным, ни с чем не сравнимым счастьем, праздником души и тела.

После работы на электростанции Рэмкын спешил домой, иногда по пути заворачивая в магазин, чтобы прихватить кое-каких продуктов. Поужинав, они с Зоей обычно отправлялись в кино или же усаживались на толстый ковер перед телевизором. Зоя питала слабость к коврам и без конца их приобретала, обвесив все стены в новой квартире и устлав полы. Однокашник и друг детства Рэмкына, как-то заглянув в дом, заметил: «Как в юрте Чингисхана живешь». Где он видел эту юрту? В кино или вычитал о ней в книге? По Рэмкыну неуютно стало от этого замечания. Правда, друзья Зои не оставляли вниманием гостеприимный дом, часто собирались, слушали магнитофонные записи, смотрели телевизор и угощались разными деликатесами. Рэмкын готовил строганину из жирной северной рыбы чира, а Зоя колдовала над какими-то известными только ей соусами, пекла невероятные пироги в духовке новейшей электрической плиты «Электрон-1». Сама Зоя, оберегая будущего ребенка, не брала в рот ни капли спиртного, а Рэмкын, равнодушный к вину, никогда не был пьяным, не считая того памятного дня, с которого началась их совместная счастливая жизнь.