Заговорщики в Кремле. От Андропова до Горбачева - Владимир Исаакович Соловьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если Горбачев благодаря своему покладистому характеру и искусному приспособленчеству был всеобщим любимцем в Политбюро, то Романов, напротив, многих смущал своей резкостью и жесткостью, хотя все признавали за ним его деловые качества — организационные способности, работоспособность, одинаковую требовательность к себе и к другим, верность сталинским принципам управления империей, которые в период полицейского правления Андропова приобрели особую популярность как в Кремле, так и в “посаде".
Романова, которому все доставалось его собственными, иногда тяжкими трудами, с досадными порою срывами, не мог раздражать такой баловень судьбы, как Горбачев. К тому же, он не мог не знать, что того взяли в Политбюро в противовес ему, Романову, сведя тем самым на нет его возрастное “преимущество" над кремлевскими коллегами. Будучи в Политбюро на 4 года дольше Горбачева, Романов, однако, попал в столицу на 5 лет позже его, что не мешало ему, тем не менее, смотреть на соперника свысока: он был как-никак ленинградцем, а Ленинград, если и относился к провинции, то был все-таки ее столицей — в отличие от такой глуши, как Ставрополь. Уклончивость и покладистость Горбачева также вызывали глухое раздражение у прямолинейного и невежливого Романова.
Об их соперничестве в Москве было известно благодаря тому, что каждый из претендентов торопился укрепить свою политическую базу в столице и сколотить из верных ему людей свой аппарат. Постепенно их борьба становилась борьбой их аппаратов. Горбачеву в этом отношении повезло больше. Еще при Брежневе он ухитрился перетащить в Москву своего второго секретаря по Ставрополью Николая Кручину: сначала заместителем заведующего, а потом заведующим сельскохозяйственным отделом ЦК, а еще через некоторое время перевести его на должность управляющего делами ЦК, очень важную в борьбе за власть. В то время как Романову, который был в Москве всего полгода ко времени смерти Андропова, удалось перетащить в столицу своего второго секретаря по Ленинграду Юрия Соловьева только на пост министра промышленного строительства, который в кремлевской борьбе никакой роли играть не мог.
Как секретарь ЦК Романов руководил тяжелой промышленностью и Вооруженными силами, что было, несомненно, важнее упадочного сельского хозяйства, которое было в ведении Горбачева. Но зато незадолго до смерти Андропов возложил на своего земляка дополнительные обязанности — партийные кадры и идеологию. Среди сторонников Горбачева называли министра иностранных дел Андрея Громыко, а среди сторонников Романова числился начальник генштаба маршал Николай Огарков, у обоих были одни и те же требования большего экономического упора на нужды армии.
Впоследствии опала маршала Огаркова осенью 1984 года и страстная номинационная речь Громыко о Горбачеве в марте 1985 задним числом подтвердили те позиции, которые они занимали в кремлевской борьбе за власть.
Пока Андропов был еще способен сам стоять у кормила власти, Горбачев и Романов взаимно дополняли друг друга, а после того как он заболел и окончательно слег, заменяли его вдвоем, несмотря на взаимную вражду. Увы, невозможно было поделить между ними пост Генерального секретаря, когда Андропов умер. В те 4 дня, которые прошли с его смерти до “избрания" его преемника, они дали тем большую волю своим политическим страстям, чем дольше вынуждены были их сдерживать при жизни Андропова.
Мы не знаем — и скорее всего никогда не узнаем — всех подробностей этой политической дуэли Романова и Горбачева у гроба их общего патрона. Достоверно известно только, что именно те из “младотурков", кому все равно в этой борьбе не светило призовое место — Гейдар Алиев, Виталий Воротников и шеф КГБ Виктор Чсбриков — пытались урезонить кремлевских дуэлянтов, призвать их к разумности, уступчивости и альтруизму. Не тут-то было! Оба оправдывали свои бескомпромиссные позиции не личным честолюбием, а высокими идеалами: Романов боролся под популистскими знаменами неосталинизма, национал-шовинизма и имперских амбиций, в то время как Горбачев, будучи скорее идеологически нейтрален (идеологические страсти отбушевали в нем еще в сталинские годы на студенческой скамье), хотел укрепить полицейскую империю с помощью скромных, паллиативных экономических реформ, частично памятных ему с бурных хрущевских времен, а частично заимствованных у своего учителя Андропова. И оба выступали спасителями отечества друг от друга, и ни один не собирался уступать.
Потому что каждый понимал, что уступи он сейчас, он уступит навсегда.
Не в силах одолеть один другого, каждый из них предпочел “голо-совать“ за подставного и компромиссного Черненко, чем за своего соперника, надеясь ко времени ухода с политической сцены этого брежневского денщика успеть перегруппировать свои силы и захватить власть. Вот единственная причина неожиданного исхода этой политической дуэли, из-за которой империя целых 4 дня оставалась без официального руководителя. Если бы не почтенный возраст Черненко и не многочисленные его болезни и если бы не уверенность кремлевских дуэлянтов, что дни, и уж во всяком случае месяцы, его жизни сочтены, ему не видать бы высших кремлевских постов как собственных ушей.
Приход нового лидера в Кремль каждый раз означает не продолжение линии предшественника, но движение в сторону от него, чаще всего в противоположном направлении, хотя и в рамках косной советской системы. Для Кремля характерна не преемственность, а прерывистость, не последовательность, а реакция, система переворотов и контрпсрсворо-тов, политические и идеологические зигзаги.
Вспомним “великолепную семсрку“ советских вождей — каждый, начиная с Ленина, действовал наперекор своему предшественнику и почти каждый, начиная со Сталина, следовал скорее по стопам предшественника своего предшественника.
Сталин во всех отношениях был больше похож на русского царя, чем на русского революционера. Хрущев взял курс на десталинизацию и восстановление ленинских норм партийной и государственной жизни. Брежнев начал с того, что восстановил сталинские титулы и названия (Генеральный секретарь вместо Первого секретаря и Политбюро вместо Президиума) и отказался от хрущевской “оттспели“, но далеко в процессе рссталининизации зайти не успел, поддавшись соблазну детанта с Западом. Андропов решительно обратился к испытанным полицейским методам сталинизма, хотя, по краткости своего правления, и не достиг политического оргазма типа Великого Террора 1937 года либо послевоенной “борьбы с космополитами“. У Константина Черненко времени было еще меньше, чем у Андропова, но и он попытался повернуть время вспять и пойти по стопам своего долголетнего ментора и хозяина Брежнева. Что же касается Горбачева, то образцом для него, несомненно, является его покровитель и учитель Андропов.
Более того, каждый новый советский вождь был самозванцем, ибо узурпировал власть наперекор воле предшественника. Ленину власть досталась в результате большевистского переворота 1917 года.
