Пока чародея не было дома. Чародей-еретик - Кристофер Сташеф

Сэр Бейсингсток, наследник баронета Раддигора, пробормотал:

— Оставь его, Гибелли. Они, видно, так расхорохорились, пока гнали зверя, что подзабыли о том, что на самом деле — пленники короля, которых держат в узде, дабы обеспечить повиновение отцов.

Он встряхнул в кулаке кости и бросил их на стол.

— Я уж лучше буду заложником, нежели обезглавленным лордом, — буркнул д’Огюст, плюхнулся на стул в форме песочных часов, дотянулся до кувшина с вином и налил себе полный кубок. — Таков был выбор моего отца, и ничего не имею против этого. И должен признаться — это довольно-таки приятный плен. Не станете же вы спорить с тем, что с нами обращаются, как с почетными гостями.

— Угу, разрешают охотиться под охраной дюжины рыцарей Туана, — проворчал Гибелли и, отвернувшись, устремил взгляд на шахматную доску. — Кроме того, я заметил, что ты, благородный сын Бурбона, вернулся с пустыми руками.

— Какая разница, если волк удрал? — Это сказал виконт Лланголен, сын герцога Тюдора, усевшись рядом с д’Огюстом. Он тоже налил себе вина. — Не сомневаюсь, нынче ночью он заляжет так, что его ни один смертный не найдет.

— Ничего, завтра поутру мы, его поднимем и заполучим, — с ухмылкой заявил граф Грэз, усевшийся напротив него. Он также потянулся за кувшином. — Хватит, Лланголен! Тебе все равно не выпить больше одного кубка!

— Может, и так, но почему не попробовать? — ухмыльнулся Лланголен. — А ты, как все Габсбурги, вечно пытаешься все вино себе присвоить.

— Вы так предаетесь развлечениям, что, похоже, забыли о своем происхождении! — осклабился Гибелли. — Вы что, ослепли? Не за волком вы гонялись, а за диким гусем[8]!

Мадцжоре, сын герцога Савойского, гневно зыркнул на Гибелли. Его глаза налились кровью. Прикоснувшись к одной из стрел в колчане, что висел у него на плече, он выпалил:

— Вокруг меня полным-полно диких гусей — их так много, что я готов забыть о дурных манерах Медичи!

При упоминании об отце глаза Гибелли метнули молнии. Он грозно поднялся со стула.

— Спокойствие, милорд, — торопливо проговорил д’Огюст и схватил Мадцжоре за руку. При этом он не сводил глаз с Гибелли. — Ну а твой гусь где затаился?

— О, в голове у Туана Логира! — фыркнул Гибелли. — А еще вернее сказать — в голове у его женушки. А вы! Неужто вы так погрязли в усладах, что не видите, что все эти охоты, игры и прочие развлечения — всего лишь пелена, наброшенная вам на глаза. Вы ничего не видите, а их величества тем временем отнимают у вас то, что дано вам по праву рождения!

Грэз зарделся и был уже готов что-то ответить, но Огюст накрыл его руку ладонью.

— Отвечу коротко и по сути дела. То, что дано нам по праву рождения, — это правление нашими вотчинами, которые покуда в руках у наших отцов. Те развлечения, которые нам предоставляет король, воспитывают в нас полезные черты: способность управлять собой и мудрость. Что же до волка, то мы нашли задранную им овцу и оставленные им следы. Затем, вскоре, мы увидели, как он бежит. Он скрылся в скалах у подножия холма, а верхом на конях мы не смогли долее гнаться за ним.

— Вот-вот — не смогли, а то ведь ты бы перепачкал свой роскошный плащ! — съязвил сын герцога Маршалла.

Д’Огюст, на самом деле одетый просто — в грубую одежду из холста и кожи, выразительно глянул на расшитый золотом дублет Маршалла.

— Вряд ли зверь выскочил бы из засады, а солнце клонилось к закату, — продолжал он невозмутимо. — Однако мы разыскали его логово и завтра непременно прикончим его.

— Прикончите, и что? — презрительно сощурился Гибелли. — Вы всего лишь окажете услугу врагу ваших отцов — тем, что избавите его от опасности, грозящей его подданным. Стало быть, вы готовы подсобить ему в том, чтобы его скот и домашняя птица множились, готовы крепить его могущество, чтобы в один прекрасный день он изничтожил всех особ благородной крови?

— В твоих глазах я не вижу ничего, кроме жажды власти! — взорвался Грэз.

Гибелли оскалился. Его рука метнулась к рукоятке ножа.

Д’Огюст схватил и крепко сжал руку Грэза, которая легла на рукоять кинжала. Он с трудом сдерживался, но все же сумел улыбнуться Гибелли.

— Король хочет единого закона для всего Грамерая, справедливости и мира для всех своих подданных — даже для тебя. И в этом нет ничего дурного, хотя это и лишает наших отцов определенной роскоши.

— Какая уж тут роскошь, когда он урезал собираемую лордами дань!

— Верно. На одну пятую долю. Более мы не можем отбирать каждый грош у наших крестьян, чтобы потом швырять деньги на ветер, не можем и держать большое войско — и все же у нас остается вполне достаточно для того, чтобы жить богато, строить замки за крепкими стенами и держать в войске столько воинов, сколько нужно для того, чтобы отгонять разбойников. И я не вижу в этом большого вреда, а, наоборот, вижу много пользы. Куда как лучше и богаче все мы будем жить, когда простой народ живет в безопасности и с надеждой на завтрашний день.

— Ну а насчет назначения священников в твоей собственной вотчине ты что скажешь, а?

— Ничего не скажу, — отмахнулся д’Огюст. — Какое мне дело до того, кто проповедует в моих владениях. И между прочим, приходских священников назначает не король, а аббат.

— Только потому, что он не без труда добился этого от королевы, а та в свое время отобрала это право у наших отцов!

— Королева вела себя дерзко, — признал д’Огюст. — Но король Туан усмирил ее норов.

— О да, теперь она только рассыпает искры, а прежде изрыгала пламя! И что же, ты готов поклоняться таким сюзеренам?

— Я никому не поклоняюсь, — сверкнув глазами, ответил д’Огюст. — Но я готов идти за королем Туаном.

— Он превратил тебя в лакея! — брызжа слюной, выпалил Гибелли.

Д’Огюет приподнялся, гневно взирая на Гибелли, но почему-то замер.

— Ну, что же ты остановился? — стал подзуживать его Гибелли. — Боишься, что король рассердится?

— Не-ет, — промурлыкал Маршалл. — Он ведь волочился за хорошенькой леди Мэб, а та скоро родит. Не король украл его гордость, а женщина отняла у него мужество.

Гневный взор д’Огюста метнулся к Маршаллу, его рука невольно легла на рукоять кинжала, но он ощутил пожатие руки Грэза и совладал с собой.

— Верно, вскоре я стану отцом, — негромко проговорил он. — Но я горжусь этим.

— Тебя обуздали, — издевательски произнес Маршалл. — Обуздали и оседлали.

— Пусть так, — согласился д’Опост с горечью в голосе. — Я взвалил себе на плечи ношу, которую призван нести каждый из нас, а иначе, если не нести ее смиренно, увидишь, как твой дом будет разорен.