Теория небесных влияний. Человек, Вселенная и тайны космоса - Родни Коллин

Бенедикт создал форму, специально приспособленную для того, чтобы пройти этот интервал. Монастырь представлял собой семенную коробочку. В нее были вложены и запечатаны гены новой культуры. При этом максима «orare et laborare»[93] позволяла каждому монастырю быть самодостаточным, целым миром в миниатюре, окруженным стенами, делавшими его наполовину тюрьмой, наполовину крепостью. Здесь из прошлого сохранялось все, имевшее ценность: копировались греческие и римские рукописи, византийская символика переносилась в живописные миниатюры, сохранялись секреты музыки и медицины, делались попытки «opus dei»[94], то есть велись работы возрождения. Материальное величие древнего мира было будто переведено на молекулярную шкалу, как память в клетки коры головного мозга, до времени, когда оно сможет вновь проявиться открыто.

Во Франции за два века возникло около тысячи таких монастырей. Как водится, лишь множество самодостаточных единиц было способно пройти через хаос[95].

Вокруг же них условия становились все хуже. Сарацины с юга, мадьяры с востока, норманны из-за Ла-Манша проносятся по долинам рек, сжигая деревни и урожаи, разрушая древние города. Авторитет и защита центральной власти полностью исчезают. «Три человека не могут встретиться с двумя без того, чтобы не предать их смерти».

Но с течением веков стареет и монастырская система. Она становится легкомысленной. Правила забыты, интерес к учению пропал, женатые светские аббаты – живущие как феодальные владельцы – наполняют обители стражей и охотниками. Безопасность и защищенность, те самые условия, которые позволили цивилизации спастись, теперь расслабляют и разрушают ее.

В XI веке для школ вновь наступает время идти в мир. Монастыри были их ковчегом, и теперь, подобно Ною, они должны заново возродить землю после того, как отступили воды потопа.

Рождается средневековая христианская цивилизация. Так же внезапно, как всегда, огромная волна надежды, энергии и усилий за время одной человеческой жизни полностью меняет лицо Франции. Момент ее появления поразителен. В 1095 году в закрытом аббатстве Клюни в Бургундии освящается огромная церковь в новом стиле, предвестница всех средневековых готических соборов, и величайшая – за исключением собора Святого Петра[96] – из когда-либо построенных. За одно поколение этот необычайно новый образ Вселенной, доведенный до совершенства в тишине монастыря, был воспроизведен в каждом городе и городке Западной Европы. Эта работа была проведена не церковниками, но анонимными франкмасонами. Школа вновь вышла в мир.

Так сами материальные памятники указывают на свой источник. Но в данном случае у нас есть возможность изучить более детально тот огромный труд – продолжительностью в два века – оказавшийся необходимым для подготовки их рождения. Монастырь Клюни был основан в 910 году, когда, как было сказано на совещании в Тросли, «люди уничтожали друг друга, как рыбы в море». Местом для его строительства была выбрана забытая долина, одинаково удаленная от беспокойных дворов Парижа, Аахена и Павии; а учредительный устав грозил проклятием длиной в 30 строк любому, даже самому папе, кто нарушит его абсолютную независимость. Пришедшие туда 12 монахов перенесли эту традицию по прямому наследованию из самого Монтекассино.

Значение этой преемственности и традиции проявляется не сразу. Вначале монахи Клюни преобразуют лишь окружающую сельскую местность: улучшают агрикультуру, высаживают виноград, наполняют реки рыбой. Вскоре их начинают приглашать для реформирования других монастырей. Где устанавливался мир, там сразу появлялись новые монастыри. Через 100 лет они управляли уже 1,5 тысячами квадратных километров и имели дело прямо и на равных с герцогами, королями и самим императором.

Именно монахи Клюни около 1000 года предприняли первые эффективные шаги против анархии и насилия. Шаг за шагом они добились принятия Божьего перемирия[97]. Вначале появился запрет на сражения с пятницы до понедельника, позже было запрещено нападать на безоружного монаха, на мужчину, с которым рядом находится женщина, а также на идущих в церковь; все могли искать убежища у алтаря. Далее перемирие было расширено на половину недели и все святые праздники. За его нарушение мятежные бароны публично отлучались от церкви. Но обычай насилия умирает нелегко. Рыцаря, который из своего родового замка терроризирует проезжающих и всю округу, переубедить трудно. И в 1095 году вновь именно монахи Клюни, с расчетливостью, может быть, их самих погубившей, объявляют Первый крестовый поход, который одновременно дает Франции целое королевство на Востоке и, отвлекая неисправимых грабителей, приносит, наконец, домой мир.

Другую прямую линию традиции из классического мира сохраняли мастера острова Комачина, наследники римских коллегий, которые – согласно преданию – спаслись бегством от преследования Диоклетиана и обосновались на острове озера Комо, откуда оказывали влияние на архитектуру всей Западной Европы с IX по XI век. Кажется вероятным, что аббат Одо из Клюни, во время своих многочисленных путешествий через Альпы в Италию, установил прямой контакт с мастерами Комачины, поскольку с X века и далее Клюни становится строительным центром первой величины, и тема Комачины часто появляется в его работе.

К XI веку центры Клюни существуют уже по всей Франции, за исключением областей, находящихся под влиянием других связанных с ними школ (в Шартре – со специализацией в медицине, в Реймсе – в музыке, в Монт-Сен-Мишель – в астрономии). Совместная исследовательская миссия от Клюни и Шартра отправляется в арабскую Испанию и присылает оттуда Коран, логарифмы, работы по астрономии, алгебре и алхимии. После покорения норманнов именно монахи Клюни колонизируют дикий северо-восток Англии. Когда Санчо Великий отвоевывает Северную Испанию у мавров, именно у них он просит помощи, и они, со строительством в Компостелле на Атлантическом побережье огромного готического собора Святого Иакова, организуют 1500-километровый маршрут паломничества для перенесения идей, культуры и возможностей во вновь завоеванную дикую местность.

В самом деле, можно сказать, что монахи Клюни изобрели паломничество, создав сеть святых мест, которая впервые внесла намеренное движение в застойное общество. Для раба паломничество означало отпуск в его однообразной работе, более широкий мир, открывавшийся всем лишенным воображения. Оно означало распространение ремесел, искусств, достижений агрикультуры. Мало кто мог вернуться из Кентербери, Компостеллы или Рима без новых впечатлений, новых идей и даже, быть может, указаний на великую внутреннюю работу, стоявшую за всем этим.

Вся эта огромная работа была лишь приготовлением для новой культуры, которая расцвела в Западной Европе в XII–XIII веках. Вместе со своим расцветом она ушла из рук монахов Клюни. Iussu et imperio Hugonis, орден и империя аббата Гуго, которая на пике своего могущества включала 15 тысяч монастырских хозяйств, протянувшихся от Португалии до Польши, и управляла землями, равными по величине самым большим европейским королевствам, перезрела, была разграблена и разрушена. Мир, созданный ею, стали терзать чудовищные преследования, догматические споры, инквизиция. Суеверие и схоластика заморозили мысль. Как всегда то, что вначале являлось символом новизны и надежды, теперь само старалось подавить всякие изменения. Скрытое напряжение росло. И через 9 веков от своего основания великое аббатство Клюни было сокрушено толпами Французской революции столь основательно, что едва ли остался хоть один след от его былого великолепия.

Но внутри этой стареющей культуры уже была зачата новая. В тот самый момент, когда огни испанской инквизиции показали, как низко могут пасть средневековые идеи, новый свет появился в Италии. Местом рождения, как и раньше, оказался незаметный уголок, в стороне от громоздких воюющих империй. Но теперь, с учетом новой эпохи, отвечали условиям не аббаты и священники, но семья богатых банкиров.

Козимо Медичи был главным гражданином Флоренции в то время, когда этот маленький городок становился одновременно центром и растущей оппозиции к папскому Риму, и страстного увлечения классической античностью, статуи, храмы и рукописи которой – после тысячи лет безразличия – были раскопаны. Эти обнаженные фигуры, гладкие колонны и ясные умы – по контрасту с суеверием, запутанностью и ритуальностью позднего средневековья – открывали, казалось, окно в рай. Козимо собрал у себя лучшие из находок, а вокруг себя – плеяду вдохновлявшихся ими молодых художников: Донателло, Джиберти, делла Робья, Липпи. Он собрал греческие и римские рукописи, открыл первую публичную библиотеку в Европе и к 1440 году был признан как первый покровитель того, что уже носило название «нового учения».