04-Версии истории (Сборник) - Сергей Абрамов

И все это с тяжелой мужской обидой, замешенной на тяжелом мужском гневе. И то и другое — процентов на тридцать. Не в полную силу. Но с намеком: если бы в полную, то разнес бы весь театр на дрова.

И что удивительно: Бербедж поверил. Или гениально сыграл, что поверил, столь гениально, что граф ему тоже поверил, но вот он-то только — почти, потому что верить актерскому люду — последнее дело для высокородного, умного и серьезного человека, весь актерский люд по жизни — врун и болтун. Как Уилл Шекспир в описании того же Бербеджа: гений лжи.

А Бербедж, считаем, поверил и на всякий случай испугался: ну граф, ну богач, да еще заезжий, всегда безбашенньш казался и безбашенно вел себя, вдруг да и вправду — на дрова?..

— Простите меня, ваша светлость, старого дурака, — начал громко каяться Бербедж. — Я ведь и впрямь подумал, что вы захотели испытать себя в театральном ремесле. И чего б мне так не подумать? Человек вы умный, много знающий и много повидавший, а еще и легкий в общении, ловкий на слово, меткое оно у вас и острое. Да еще к театру явно неравнодушны. — Кому, как не вам, за перо взяться?.. Но упустил я, старый осел, из виду, что характер у вас прямой, открытый, что не терпите вы фальши и лжи, и уж если б взялись за перо, то не стали б скрываться от мира. Упустил, ошибся, казните! — Бухнулся на одно колено, склонил голову долу.

Аплодисменты, переходящие в овацию.

— Встань, добрый человек, — сказал явно растроганный граф, и непрошеная слеза блеснула на щеке, отразила солнце, еще заглядывающее в «яму». — Я не сержусь на тебя. Но мне самому любопытно, кто решил осчастливить вас, артистов, и нас, зрителей, новой пьесой и какова она будет.

— Так надо спросить Уилла! — вскричал Бербедж, легко поддаваясь вялым усилиям графа и вскакивая на ноги. — Он же знает!

— Увы, нет. Не знает он, — опечалился граф. — Ты не ошибся, я многое в этой жизни повидал и понимаю людей. Говорю искренне: кто-то из его высокородных знакомцев где-то как-то намекнул ему о ком-то, чем-то занятом, и вот он, доверчивый наш, поделился со мной… даже не знанием, а как раз незнанием поделился… — витиевато завернул, а от частицы «то» прямо в глазах зарябило.

(Фигурально выражаясь)…

— А вот и он сам, — просто сказал Бербедж. — Со своим замечательным незнанием.

В «яму» с улицы вошел Шекспир, вошел веселый и легкий, чего-то даже мурлыкающий себе под нос и уж точно ни о чем не подозревающий, вошел и резко затормозил, увидев для свежего, с улицы, человека странноватую, мягко говоря, картиночку. Невиданный в шестнадцатом веке режиссерский ход: актеры — в зрительном зале, зрители — на сцене. И пусть зрителей немного, пусть их всего…

(Смотритель мигом определил!)…

тридцать два человека, из них — тридцать мужчин и два юных мальчика, исполняющих в театре женские роли. Пусть так! Но и актеров-то всего — двое. Но какие! Сам папа Бербедж, властелин дум и душ, и сам граф Монферье, бонвиван и кутила — какой дуэт, однако!

И еще одно «однако»: Уилл Шекспир дураком не был, мгновенно сообразил, что происходит нечто, имеющее к нему прямое отношение, потому что как раз с его появлением все замерли, застыли…

(пьеса здесь разыгрывается, вот что, сообразил Уилл, очень жизненная пьеса с явно опасным для него, Уилла, содержанием, тем более опасным, что неизвестным)…

зрители — с четко написанным на лицах ожиданием кульминации и актеры — с не менее четко написанными на лицах чувствами.

Уточним ход мыслей Уилла по поводу увиденного. Бербедж (отрицательный герой, может быть даже — злодей) смотрел на вошедшего и ожидал какой-то фразы, какого-то (не исключено) признания, которое (наверняка!) повредит другу Франсуа. Он, Франсуа, смотрел на вошедшего тоже с ожиданием, но еще на его грозном лике отчетливо читалось предупреждение: молчи, Уилл, не болтай лишнего, потом я тебе все объясню.

Так понял представленную сцену Шекспир.

А может, на него положительно действовали какие-то толковые (новые) свойства мозга, инициированные менто-коррекцией, — кто знает!

И он произнес лучшее из того, что мог в означенный момент произнести:

— А чего это вы здесь делаете?

Будущие физики докажут, что скорость мысли соизмерима со скоростью света. Или что-то другое докажут будущие физики, но хотелось бы, чтоб это.

— Да вот поспорили мы тут с моим другом Джеймсом, — мгновенно, опережая реплику партнера (соперника?), выступил с монологом граф Монферье. — Я обмолвился о том, что кто-то пишет что-то, а кто-то тебе об этом кое-что намекнул. И будто бы ты, Уилл, догадываешься, что этот кто-то прознал про желание моего друга Джеймса заполучить в собственность славный текст пьески про некоего пьянчугу, которого опять же некий знатный лорд решил разыграть… на кой ему черт это надо?., ну и так далее. А мой друг Джеймс заподозрил меня в том, что не кто-то, а именно я решил попробовать поточить свое перо о бумагу и сочинить сию историю красивым французским слогом. Я, как ты понимаешь, отрицаю. Вот, собственно, и весь сюжет… Что ты о нем скажешь?

Уилл не знал об открытиях будущих физиков, но мыслил ловко и споро.

— Экий бред, однако, — сказал он, присоединяясь к Бербеджу и графу, то есть к нынешним лицедеям, то есть лицедеем себя и определяя в данном случае. — Ну слышал я, верно. Ну друзья что-то такое говорили. Ну пересказал графу, не отпираюсь… Не-ет, это точно, граф все от меня узнал, сам он — ни сном ни духом… А чего плохого-то я сделал?

— Да нет, все хорошо, — кротко произнес Бербедж, глядя с нежной улыбкой в честные глаза Уилла. — Я теперь жду не дождусь, пока кто-то… может, ты, Уилл?., принесет мне что-то, что будет прекрасно, и добавит «Театру» славы и денег. Хорошо бы знать, кто принесет, чтобы ему не пришло в голову… — тут он начал повышать тон, беспощадно выводя его из piano в forte, — отнести свое, черт бы его задрал, произведение кому-то еще, например, к Хэнсло, к моему заклятому дружку Филиппу в его «Фортуну».

Сам Орландо ди Лассо, маэстро из Монса, непревзойденный виртуоз контрапункта, не сочинил бы круче.

Уилл, показывая недооцененные актерские способности, легко погасил crescendo хозяина, бухнув… во что?., скажем, в барабан бухнув или в литавры.

— Запросто, — сказал этот наивный и далекий от театральных интриг парень. Лютик просто. — И уж тогда их светлости лорд-адмирал и лорд-камергер вовсю покуражатся друг над другом, а вам, господин Бсрбедж с господином Хэнсло перепадет от них так, что мало не покажется.

Собственно, пришел миг финала. Мавр сделал свое дело…

(ОПЯТЬ фигурально выражаясь, ибо до прихода в мир шекспировского мавра еще жить и жить)…