Том 4. Личная жизнь - Михаил Зощенко

Пустили мы в них несколько мин. Затихли. И не стреляют. Боятся угодить в своего фюрера.

Наконец днем они повели наступление. Вылезли из своих траншей и пошли в атаку с заданием убрать этот портрет.

Мы подпустили их ближе и открыли убийственный огонь. А они лезут и лезут, даже удивительно глядеть.

Наш командир батальона говорит:

— Они лезут потому, что не смеют ослушаться. А если ослушаются, то пулеметный огонь эсэсовцев поправит у них настроение.

Два часа шло наступление. После немцы видят — несподручно лезть. Отошли.

Целый день красовался этот портрет. А потом, махнув на свои убеждения, гитлеровцы открыли по нем орудийный огонь и тем самым дословно выполнили надпись под портретом.

Стоим в своих окопах. Наблюдаем за передним краем обороны противника.

Вдруг старший лейтенант говорит:

— Ах, мерзавцы, ну что они делают.

Спрашиваем:

— А в чем дело, товарищ старший лейтенант? Почему вы так восклицаете?

Старший лейтенант говорит:

— Поглядите в бинокль, что происходит. У меня руки дрожат от негодования.

Смотрим в бинокль. Видим — два фрица с автоматами гонят каких-то женщин. И гонят прямо к передним позициям.

И вдруг видим — это наши советские женщины, крестьянки. Скромно одетые, в платочках. И только одна среди них, видим, в шляпке. Может быть, это учительница или пианистка, попавшая в лапы к этим мерзавцам. Один из бойцов говорит:

— Удивляться не приходится. Сколько раз они уже прибегали к таким методам. И вот сегодня опять мы это наблюдаем.

Смотрим в бинокль. Видим — отряд остановился. И женщины разбирают лопаты. Начинают копать окопы.

Тут же среди работающих ходят два фрица с автоматами. И понукают работающих.

Старший лейтенант говорит:

— Они знают, что мы не будем стрелять в своих, да еще в женщин. И вот пользуются этим. Ведут оборонную работу среди бела дня.

Один из бойцов говорит:

— Товарищ старший лейтенант, у меня прямо руки чешутся. Разрешите выстрелить хотя бы вот в того фрица с автоматом.

Старший лейтенант говорит:

— Снайпер ты неплохой, но уж очень цель далекая — тысяча пятьсот шагов. И я боюсь, как бы ты своей пулей не задел женщин.

Кто-то из бойцов говорит снайперу:

— Как назло, около этого фрица работает учительница. Ну, если ты ее заденешь, я прямо не знаю, что с тобой сделаю.

Старший лейтенант говорит:

— Конечно, жаль эту учительницу, но стрелять придется. Подобьем одного фрица, потом другого. И тогда женщины разбегутся. Вот как нам надо поступить.

Снайпер нацелился. Раздался выстрел. И вдруг мы к своему прискорбию видим — учительница упала. Упала бедная учительница, и шляпка скатилась с ее головы.

Вдруг старший лейтенант, который глядел в бинокль, воскликнул:

— Боже мой! Так ведь это же не учительница. Глядите — это фриц. Вот и прическа ежиком. И усики на его лице.

Тут мы стали глядеть в бинокль. Действительно, видим, сплошь немцы. Самые настоящие фрицы, но только в юбках и в платках.

Тогда мы вызвали минометный огонь. И две мины упали прямо в толпу. И тут толпа побежала.

Видим — бегут фрицы, теряя юбки и платки.

И видим — прытче всех бежит пресловутая учительница, раненная в руку. Она падает, подымается и снова бежит, путаясь в своей юбке.

Наконец она сбрасывает с себя то, что ей мешает. И в суконных штанах и в высоких сапогах бежит дальше. И увидев все это, мы подняли такой частый и ураганный огонь, что даже сами удивились.

Мы задали им перцу — и за их нахальство, и за обман, и за то, что они в другой раз и в самом деле гонят перед собой мирных жителей, когда идут в атаку.

Позади наших траншей натянули огромный экран. И объявили — будут показывать немцам кино.

Некоторые из нас выразили сомнение, дескать, немцы сорвут сеанс — откроют огонь и погубят нашу установку.

Которые натягивали экран, говорят:

— А вы взгляните — какой это экран. Это марля. Пускай немцы в нее стреляют — с ней ничего не произойдет, и катастрофы не будет.

Когда еще больше стемнело, начали сеанс.

Сначала показали кинохронику. Немцы вели себя прилично — не стреляли.

А когда начали вертеть комическую «Как фриц корову украл» — немцы стали стрелять.

Только смотрим — действительно, ничего не случается. Пульки проскакивают сквозь марлю, и сеанс продолжается.

Тогда немцы стали стрелять зажигательными пулями. Но и эти пули, видим, никакого вреда не приносят. Ну, кое-где вспыхнет экран и сразу гаснет. Марля.

Но когда стали вертеть карикатуры на их руководителей, тогда гитлеровцы открыли орудийный огонь.

Однако сеанс продолжался. И у всех у нас возникло одно желание — довертеть ленту до конца, не дать немцам сорвать сеанс, чтоб не предоставить им морального перевеса.

И под грохот орудий это было выполнено с превышением, поскольку после ленты показали еще комическую обезьяну, похожую на Геббельса.

Повели немцы наступление против нас. Шли они не особенно энергично. Припадали к земле. И мы сразу поняли, что они ведут всего лишь разведку.

В общем, они стали откатываться назад. Откатились. И на поле боя остались только убитые, некоторые раненые и те невредимые, которым уж очень не хотелось подниматься с земли под нашим губительным огнем.

И вот стоим у бойниц и наблюдаем за полем боя.

Вдруг видим, из одной воронки выскочил немецкий солдат. Он выскочил всего лишь на секунду. Помахал нам рукой. Показал для чего-то на свою ногу. И снова скрылся в воронке.

Сначала мы даже не поняли, что этому немцу нужно. Но вдруг видим, из воронки торчит его нога. Торчит его нога и немного покачивается, как бы говорит нам — давайте, стреляйте сюда.

Среди нас смех поднялся. Поскольку уж очень откровенное желание у немца.

И вот торчит его нога из воронки, а мы смеемся и вместе с тем соображаем, как нам поступить — уважить ли его просьбу или оставить ее без последствий. С одной стороны, как-то неохота выполнить его просьбу, оказать такую любезность этому арапу, пожелавшему выйти из войны. А с другой стороны, как будто полезно для дела — все-таки еще один гитлеровец будет сброшен со счетов. Да и финансовый урон нанесем фашистской лавочке, поскольку повезут этого пройдоху в тыл, начнут лечить, кормить, тратить на него горючее.

В общем, приходим к мысли — уважить его желание.

Наш снайпер Иван Андреевич Фролов — старший сержант, награжденный орденом Отечественной войны второй степени, говорит нам:

— Попробую, братки, покрепче его зацепить.

И с этими словами он стреляет.

Видим, пуля угодила сверхчувствительно. Нога аж кверху подскочила. И стон раздался.

И после долго никакого шевеления в воронке нельзя было заметить.

Уж не загнулся ли немчик, думаем. Нет, видим, не загнулся. Высовывается он из воронки и нам кулаком грозит. Выражает этим свое неудовольствие, что мы его чувствительно ранили.

Послали мы ему еще несколько добавочных пуль, но он молниеносно скрылся в воронке.

Когда стемнело, двое из нас подошли к воронке, чтоб посмотреть, там ли немец или уполз.

Оказывается, уполз. И никакой благодарственной записки нам не оставил.

По немецкой земле мы не шли, а прямо летели, как на крыльях. И хотя фашисты оказывали яростное сопротивление, но мы сбивали их и двигались все глубже и глубже.

И однажды прямо с марша зашли в одну немецкую деревню. Слов нет, чистенько у них, аккуратно. Дома хотя однообразные, но приятные. И садики около них.

Видим, на отлете стоит домик, выкрашенный голубенькой краской. Причем двери открыты. Окна распахнуты. И на одном окне лежит газета и очки. И в садике велосипед стоит.

Из любопытства решили заглянуть в этот домик, решили, так сказать, побывать в гостях у немцев.

Наш сержант крикнул:

— Не входить в сад. И в домик не входить. И велосипед не трогать. Я имею подозрение, что там все минировано. Надо знать немцев.

Среди нас были опытные люди. Они произвели проверку. Мин не оказалось. И даже велосипед был свободен от мин.

Заглянули в комнату. Там стоит накрытый стол. На столе миска с супом. На тарелках закуски. И графинчик с красным вином.

И все так аппетитно выглядит, так заманчиво, что прямо нет сил отказаться за стол сесть.

Сержант кричит:

— Пищу не трогать. Все, вероятно, отравлено ядом. Глядите, как эти подлецы нарочно все выставили, чтоб прельстить наших бойцов.

Один из нас бросил кошке кусок колбасы. Та съела и хоть бы что. Еще просит.

Мимо дома проезжал наш санитарный отряд. Докторша осмотрела пищу и тоже нашла, что отравы нет.

Мы все удивились. Говорим:

— Чем же объяснить такую гуманность со стороны немцев?

Докторша говорит: