Милорадович - Александр Бондаренко

«3 сентября Милорадович стоял еще с арьергардом в Вязовке и имел разговор с Мюратом»[1079]. Вот что рассказывал он Михайловскому-Данилевскому: «Я устроил арьергард в боевой порядок и, объезжая передовую цепь, увидел впервые Неаполитанского короля: сближаясь понемногу, мы подъезжали друг к другу. "Уступите мне вашу позицию", — сказал он. "Ваше величество", — отвечал я. "Я здесь не король, — прервал он, — а просто генерал". — "Итак, г-н генерал, — продолжал я, — извольте ее взять, я вас встречу. Полагая, что вы меня атакуете, я приготовился к прекраснейшему кавалерийскому сражению: у вас конница отличнейшая, а сегодня решится, которая лучше, ваша или моя: местоположение для конного сражения выгодно, только советую вам с этой стороны не атаковать, потому что здесь болота". И после сего я повел его туда, что его крайне удивило»[1080].

Чтобы решиться на такой контакт, надо было пользоваться воистину бешеной популярностью у своих солдат. В те дни, когда в воздухе буквально витало слово «измена» — в предательстве подозревали не только Барклая, но и самого Кутузова, — военачальник, встречающийся с противником за передовой цепью, мог даже поплатиться жизнью. Понятно, что встреча происходила не на виду у всей армии, но ведь хоть кто-то да видел, и, значит, слух о ней должен был разлететься по всем полкам в считаные часы.

«На следующий день противники опять съехались в передовой цепи, и Мюрат предложил арьергарду отступить без боя; на это Милорадович ответил отказом и, в свою очередь, предложил Мюрату личным осмотром убедиться в причине такового…»[1081] — обрываем историка на полуслове, ибо дальше следует вообще фантастический эпизод, о котором лучше расскажет лично Милорадович: «…поехали мы через нашу цепь: король немного оробел и оглянулся на свиту свою, оставшуюся позади. "Не бойтесь ничего, — сказал я, — вы здесь безопасны"…

Я показал ему часть моей позиции, он просил меня уступить ему часть деревни, бывшей впереди оной, а потом всю деревню, на что я согласился»[1082].

«Милорадович уступил деревню, удерживать которую не представлялось необходимым…»[1083] Но когда маршал хотел проехать далее упомянутой деревни, Михаил Андреевич его удержал, «…указав ему на наших гренадер, сказал, что этим храбрым солдатам неприятно будет, есть ли они увидят нас вместе»[1084].

Ну да, будто бы гренадеры не узнавали их издалека или с кем-то путали!

«Генерал Милорадович не один раз имел свидание с Мюратом, королем Неаполитанским. Из разговоров их легко было заметить, что в хвастовстве не всегда французам принадлежало первенство. Если бы можно было забыть о присутствии неприятеля, казалось бы свиданье их представлением на ярмарке или под качелями. Мюрат являлся то одетый по-гишпански, то в вымышленном преглупом наряде, с собольей шапкой, в глазетовых панталонах. Милорадович — на казачьей лошади, с плетью, с тремя шалями ярких цветов, не согласующихся между собою, которые, концами обернутые вокруг шеи, во всю длину развевались по воле ветра. Третьего подобного не было в армиях!»[1085]

Итогом этих встреч и переговоров было то, что начальник французского авангарда напрочь потерял бдительность, чем и воспользовался начальник русского арьергарда: отходящая армия оторвалась от противника и… исчезла! Неаполитанский король был одурачен, обведен вокруг пальца, выставлен на всеобщее посмешище! Вот уже действительно, «du sublime au ridicule…». Свершить подобное было под силу только Милорадовичу, к которому маршал Мюрат не мог не проникнуться доверием всей душой, ибо, как уже сказано, «третьего подобного не было»… При этом француз не мог не отдать должного воинскому искусству русского арьергардного начальника, и по этой причине их последующие отношения оставались столь же доверительны.

«7 [сентября]. Армия продолжала свое движение на старую Калужскую дорогу и заняла лагерь при деревне Красной Пахре на левом берегу реки Пахры. Генерал Милорадович, оставив полковника Ефремова с значащим отрядом кавалерии и частью пехоты на правом берегу реки Москвы при Боровском перевозе, дал ему повеление на случай приближения неприятеля отступать к Бронницам и тем заставить его думать, что главная наша армия отступила в сем же направлении. Сам же генерал Милорадович со вверенным ему арьергардом двинулся скрытно влево, распространяясь партиями своими по разным дорогам, ведущим к Москве, по которым никакого не открыл неприятеля»[1086].

Так начинался знаменитый Тарутинский маршманевр, в результате которого французы оказались фактически заперты в полусгоревшей, окруженной «летучими отрадами» Москве, а русская армия получила возможность отдохнуть, организоваться, пополнить свои ряды и подготовиться к переходу в наступление. Противник никак не мог ожидать, что отступление наших войск будет осуществляться в западном направлении — навстречу его движению. Но при отсутствии сплошного фронта подобный маневр стал вполне возможным.

«Тем временем, когда вся армия наша пробиралась от Боровского моста к городку Подольску и Красной Пахре, на Рязанской дороге пред французским авангардом оставался один Донской полк, отступавший по Коломенскому тракту в таком порядке, как следовало прикрывать арьергард большой армии ретировавшейся. Король Неаполитанский Мюрат, туразя за этим казацким полком, оказал весь свой мишурный гений, подобный его театральному наряду. Наконец, 5 сентября и тех потерял из виду, ибо они рассеянно отлетели в сторону своей армии к Серпуховской и Калужской дорогам, оставив Рязанскую чистой; так что после такого достославного преследования армии русской, состоявшей из нескольких сотен казаков под предводительством войска Донского полковника Ефремова, он, Иоахим Мюрат, медлил полтора суток, не зная, куда девалась наша армия и что с ней…»[1087]

«До сих пор получаю я сведения об успехе моего фальшивого движения, ибо неприятель последовал частями за казаками, — доносил Кутузов Александру I. — Сие дает мне ту удобность, что завтра армия, сделав фланговый же марш 18 верст на Калужскую дорогу и послав сильные партии на Можайскую, весьма озаботить должна тыл неприятельский. Сим способом надеюсь я, что неприятель будет искать мне дать сражение, от которого на выгодном местоположении равных успехов, как при Бородине, я ожидаю»[1088].

«Неизвестность направления, избранного князем Кутузовым, озабочивала Наполеона, и он не трогал своей армии из окрестностей Москвы»[1089].