Отрок-4 - Евгений Красницкий

— Ты четырех-то найди.

— Угу. А со скотиной что?

— Прохор подскажет, он в этом деле мастер. Можешь для начала разобраться с конским загоном, сколько его с места на место переставлять? Пусть Прохор с мастером Гвоздем посоветуется, потом Демьяну Лавровичу выбранное место покажете, решите как и когда строить. Не пытайся сам все решить, вокруг тебя люди, и каждый из них в своем деле лучше тебя разбирается, вот и пользуйся их знаниями и умениями.

— Угу. Разберемся.

К Мишкиному удивлению Матвей отнесся к расширению круга его обязанностей совершенно спокойно, даже, как будто, равнодушно. Что-то Мишке в его спокойствии не понравилось, и он уже собрался каким-нибудь вопросом прояснить ситуацию, но Матвей объяснил все сам:

— Как я понимаю, ты мне поручаешь пригляд за всем живым, что в крепости и вокруг нее обретается? Так?

— Так.

— Ну, тогда, два условия: первое — ты приказываешь всем, чтобы по лекарским делам все подчинялись мне так же, как лекарке Юлии…

— Согласен. — Торопливо ответил Мишка, чувствуя, что первое условие мелочь, по сравнению с тем, что последует дальше.

— …Второе — продолжил Матвей — я возьмусь за это дело только с одобрения лекарки Настены. Если она скажет «нет», не обессудь.

— Тебе старшина приказывает! — возмутился Дмитрий.

— А хоть бы и сам князь! — спокойно парировал Матвей. — Вы, вот, тут о воеводском наследстве толковали, а лекарка Юлия унаследует от матери, самое меньшее, власть над Ратным, над нами, над Выселками и еще над несколькими селищами. Это — самое меньшее! А если подумать, то неизвестно еще: кто после Нинеи Великой волхвой станет — Красава или Юлия?

— Да ты что?! — Роська аж подскочил на лавке. — Она крещеная! Христианка!

— Когда тебе в бою кишки выпустят, — ледяным тоном отозвался Матвей — тебе наплевать будет: христианка она или язычница, лишь бы брюхо зашила и помереть не дала.

Сказано это было так, Роська застыл с раскрытым ртом, остальные тоже как-то ссутулились, словно на плечи им опустилась невидимая тяжесть, а Мишка вспомнил, как удивило его полгода назад то, что Мотька взялся помогать Юльке пользовать раненых, не пугаясь ни крови, ни ран.

— Нинея уже сейчас с Юлией справиться не может, — продолжил Матвей — а когда она в полную силу войдет, под нее все Погорынье согнется. А тех, кто не согнется, того мы в мечи возьмем! Кто-нибудь из вас приказу Юлии противиться сможет? Ну? Сможете?

Матвей поочередно глянул на каждого из советников Академии, и все, один за другим, опустили глаза, даже Роська. Один лишь Мишка выдержал взгляд ученика лекарки, но тошно ему от этого стало так, что хоть вой. И не только оттого, что он вдруг понял: видел Матвей выпущенные кишки (и не раз), знает, как умирают в муках люди (и не понаслышке), а кровь, боль, раны — не самое страшное, что пришлось узнать этому подростку в жизни. Гораздо хуже было то, что расклад противоборствующих сил оказался гораздо сложнее, чем Мишка себе представлял, вовсе не таким однозначным, как выходило со слов деда, матери, Нинеи, боярина Федора. Что-то темное, сильное и страшное обозначилось за словами и поведением Матвея… Единственное сравнение, которое Мишка сам для себя смог подобрать — жуткий негритянский культ Вуду, угнездившийся внутри внешне благопристойной, политкорректной Америки.

Матвей, недолго поиграв с Мишкой в гляделки, не отвел глаза, а слегка кивнул, полуприкрыв веки, и констатировал, будто отвечая каким-то своим мыслям:

— Не зря тебя Юлия изо всех выделяет… и Нинее ты люб. Все правильно понимаешь, а если понимаешь…

— Встать! — лязгающим голосом оборвал Матвея Мишка. — Встать, ворох драный!!!

Охватившая его злость не имела ни малейшего отношения к лисовиновскому бешенству — Михаил Андреевич Ратников вспомнил, как в далеком ХХ веке его то смешили, то злили попытки сына изображать из себя взрослого мужчину, хотя для этого не было никаких оснований, кроме, в сущности детского, желания самоутвердиться.

Матвей уже второй раз, за весьма непродолжительное время, перешел границы дозволенного — пользуясь наличием знаний, отсутствующих у собеседников, позволял себе менторский тон и подчеркнутую независимость от старших. В первый раз, это случилось у постели раненого Мишки, когда Матвей принялся рассуждать на тему: что надо и что не надо делать старшине Младшей стражи. Тогда чувство реальности Матвею вернул дед, но урок, как видно, не пошел в прок. Теперь проводить ту же операцию пришла Мишкина очередь.

Справедливости ради, надо было, конечно, признать, что спровоцировал подобное поведение Матвея, отчасти, сам Мишка, когда отшил Роську с его попреками за обиду отца Михаила, но кто же знал, что Мотька, аккуратно выполнявший требования, предъявляемые православному христианину, так увлечется языческими делами? Положение дополнительно осложнялось тем, что Матвей, на этот раз, явно копировал кого-то, кто имел право вот так разговаривать с людьми. Кого? При каких обстоятельствах Мотька мог этому научиться?

— Встать, я сказал! — повторил Мишка, потому что Матвей, и не подумав выполнить приказ, продолжал сидеть, иронично приподняв одну бровь и нагло глядя на старшину Младшей стражи. На повторный приказ он тоже не отреагировал.

«У кобелька зубки прорезались, как изволил однажды выразиться в ваш, сэр, адрес, лорд Корней. Ну, и? Тоже пороть будете?»

— Старший урядник Дмитрий! — коротко бросил Мишка, не отводя взгляда от Матвея.

Вот тут все было надежно — мишкин голос еще не умолк, а Митька, перегнувшись через угол стола, смачно врезал кулаком в скулу ученика лекарки. Мотьку снесло с лавки, он стукнулся затылком о стену и сполз на пол. Дмитрий, отпихнув сидящего с краю Артемия, перешагнул через лавку и вздернул Мотьку на ноги. Совершенно неожиданно для Мишки, помог ему в этом Никола, но если Дмитрий поднимал провинившегося «господина советника» за шиворот, то Никола ухватил того за ухо!

«Браво, мсье бастард! Намеренья ваши понял, демонстрацию преданности оценил. Только настоящая преданность проявляется не в готовности карать врагов сюзерена, а в способности поступиться чем-то своим, причем важным, а не какой-нибудь мелочью. Ладно, с этим — потом».

Мотька вякнул от боли и попытался отмахнуться, но Дмитрий и Никола (почти синхронно!) перехватили его руки и завернули их за спину так, что ученик лекарки, согнувшись, бухнулся щекой на столешницу, едва успев повернуть голову, чтобы не расквасить себе нос.

«Блин, десятник Егор вот так же щекой на столе лежал, когда ему дед бороду секирой к столу пришпилил!»

— Держать! — скомандовал Мишка Дмитрию и Николе. — А ты, Мотька слушай внимательно, в другой раз повторять не стану. И все слушайте, потому что вижу: с первого раза ни бельмеса не поняли!

Мишка встал, выдержал паузу, дожидаясь, пока согнанный с лавки Артемий пристроится рядом с Роськой, и продолжил:

— Я что, едрическая терка, впустую вам объяснял про власть духовную и светскую? Непонятно? Объясняю для дурней еще раз: слуги божьи — только слуги, а не сами боги, и повелевать слугам невместно! Полноправные хозяева они только в церкви или на капище. На остальном же пространстве яви есть князья, бояре, воеводы, старейшины… общины, в конце концов. Истинные же хозяева жизни: обычаи, золото и острое железо! Но не слуги, кому бы они ни служили!

— А… к-к… — Шокированный, чуть не наповал Роська, попытался что-то сказать, но Мишка не дал ему такой возможности:

— Мне плевать, кому они служат: Христу, Велесу или Макоши! Подчиняться будут все! Отец Михаил попробовал тут свои порядки внедрять, так я с ним еще вежливо обошелся — из уважения. А этого недоучку, — Мишка кивнул на Матвея, — прикажу на «кобыле» разложить, да всыпать, чтоб жопа вспухла! Не смотри на меня так, Роська, нет между ними разницы, потому что творят они одинаковую дурь: думают, будто без догляда сотника Корнея, здесь все по-своему повернуть можно. Не будет этого! Мотька, слышишь меня?

— С-слышу…

— Понимаешь, о чем речь веду?

— П-пошел ты в жоп… Уй!

Дмитрий нажал на мотькину руку так, что о того в плече что-то хрустнуло.

— Один раз сотник Корней тебе уже объяснил: «Тех, кто о себе слишком много воображает, жизнь бьёт очень сильно». — Напомнил Мишка. — Ты не внял. Ну, что ж… — Мишкина рука опустилась на рукоять кинжала и извлекла клинок из ножен. — Выбор, все еще, за тобой. Поднимите его!

Дмитрий и Никола позволили Мотьке выпрямиться, но продолжали держать крепко. Мишка переступил через лавку, обошел Илью и приблизился к ученику лекарки.

— Выбор, все еще, за тобой: или ты наш и подчиняешься нашим обычаям безоговорочно, или… — Мишка многозначительно пошевелил кинжалом.

— Режь, сука шпаренная! Не боюсь! Меня уже убивали…