Киноповести - Василий Макарович Шукшин

– Ты вида не показывай, что мы напужались или ишо чего… – учил ее дед. – Видали мы таких… Разбойников! Стенька Разин нашелся.

– Однако и приветить ведь надо? – первая же и сообразила старуха. – Или как? У меня голова кругом пошла – не соображу…

– Надо. Все будем по-людски делать, а там уж поглядим: может, жизни свои покладем… через дочь родную. Ну, Любка, Любка…

Вошли Люба с Егором.

– Здравствуйте! – приветливо сказал Егор.

Старики в ответ только кивнули… И открыто, прямо разглядывали Егора.

– Ну, вот и бухгалтер наш, – как ни в чем не бывало заговорила Люба. – И никакой он вовсе не разбойник с большой дороги, а попал по… этому, по…

– По недоразумению, – подсказал Егор.

– И сколько же счас дают за недоразумение? – спросил старик.

– Пять, – кротко ответил Егор.

– Мало. Раньше больше давали.

– По какому же такому недоразумению загудел-то? – прямо спросила старуха.

– Начальство воровало, а он списывал, – пояснила Люба. – Ну, допросили? А теперь покормить надо – человек с дороги. Садись пока, Георгий.

Егор обнажил свою стриженую голову и скромненько присел на краешек стула.

– Посиди пока, – велела Люба. – Я пойду баню затоплю. И будем обедать.

Люба ушла. Нарочно, похоже, ушла – чтобы они тут до чего-нибудь хоть договорились. Сами. Наверно, надеялась на своих незлобивых родителей.

– Закурить можно? – спросил Егор.

Не то что тяжело ему было – ну и выгонят, делов-то! – но если бы, например, все обошлось миром, то оно бы и лучше. Интереснее. Конечно, не ради одного голого интереса хотелось бы здесь прижиться хоть на малое время, а еще и надо было. Где-то надо было и пересидеть и осмотреться.

– Кури, – разрешил дед. – Какие куришь?

– «Памир».

– Сигаретки, что ли?

– Сигаретки.

– Ну-ка дай я спробую.

Дед подсел к Егору… И все приглядывался к нему, приглядывался.

Закурили.

– Да какое, говоришь, недоразумение-то вышло? Метил кому-нибудь по лбу, а угодил в лоб? – как бы между делом спросил дед.

Егор посмотрел на смекалистого старика.

– Да… – неопределенно сказал он. – Семерых в одном месте зарезали, а восьмого не углядели – ушел. Вот и попались…

Старуха выронила из рук полено. И села на лавку.

Старик оказался умнее, не испугался.

– Семерых?

– Семерых. Напрочь: головы в мешок поклали и ушли.

– Свят-свят-свят… – закрестилась старуха. – Федя…

– Тихо! – скомандовал старик. – Один дурак городит чего ни попадя, а другая… А ты, кобель, аккуратней с языком-то: тут пожилые люди.

– Так что же вы, пожилые люди, сами меня с ходу в разбойники записали? Вам говорят – бухгалтер, а вы, можно сказать, хихикаете. Ну – из тюрьмы… Что же, в тюрьме одни только убийцы сидят?

– Кто тебя в убийцы зачисляет! Но только ты тоже… того, что ты бухгалтер, это ты тоже… не заливай тут. Бухгалтер! Я бухгалтеров-то видел-перевидел!.. Бухгалтера тихие все, маленько вроде пришибленные. У бухгалтера голос слабенький, очочки… и, потом, я заметил: они все курносые. Какой же ты бухгалтер – об твой лоб-то можно поросят шестимесячных бить. Это ты Любке вон говори про бухгалтера – она поверит. А я, как ты зашел, сразу определил: этот или за драку какую, или машину лесу украл. Так?

– Тебе прямо оперуполномоченным работать, отец, – сказал Егор. – Цены бы не было. Колчаку не служил в молодые годы? В контрразведке белогвардейской?

Старик часто-часто заморгал. Тут он чего-то растерялся. Чего, он и сам не знал. Слова очень уж зловещие.

– Ты чего это? – спросил он. – Чего мелешь-то?

– А чего так сразу смутился? Я просто спрашиваю… Хорошо, другой вопрос: колоски в трудные годы воровал с колхозных полей?

Старик, изумленный таким неожиданным оборотом, молчал. Он вовсе сбился с налаженного было снисходительного тона и не находил, что отвечать этому обормоту. Впрочем, Егор так и поставил свой «допрос», чтобы сбивать и не давать опомниться. Он видел в своей жизни мастеров этого дела.

– Затрудняетесь, – продолжал Егор. – Ну, хорошо… Ну, поставим вопрос несколько иначе, по-домашнему, что ли: на собраниях часто выступаем?

– Ты чего тут Микитку-то из себя строишь? – спросил наконец старик. И готов был очень обозлиться. Готов был наговорить много и сердито, но вдруг Егор пружинисто снялся с места, надел форменную свою фуражку и заходил по комнате.

– Видите, как мы славно пристроились жить! – заговорил Егор, изредка остро взглядывая на сидящего старика. – Страна производит электричество, паровозы, миллионы тонн чугуна… Люди напрягают все силы… Люди буквально падают от напряжения, ликвидируют все остатки разгильдяйства и слабоумия, люди, можно сказать, заикаются от напряжения.

Егор наскочил на слово «напряжение» и с удовольствием смаковал его.

– Люди покрываются морщинами на Крайнем Севере и вынуждены вставлять себе золотые зубы… А в это самое время находятся другие люди, которые из всех достижений человечества облюбовали себе печку! Вот так! Славно, славно… Будем лучше чувал подпирать ногами, чем дружно напрягаться вместе со всеми…

– Да он с десяти годов работает! – встряла старуха. – Он с малолетства на пашне…

– Реплики – потом! – резковато осадил ее Егор. – А то мы все добренькие – когда это не касается наших интересов, нашего, так сказать, кармана…

– Я – стахановец вечный! – чуть не закричал старик. – У меня восемнадцать похвальных грамот.

Егор остановился, очень удивленный.

– Так чего же ты сидишь, молчишь? – спросил он Другим тоном.

– «Молчишь»… Ты же мне слова не даешь воткнуть!

– Где похвальные грамоты?

– Там, – сказала старуха, вконец тоже сбитая с толку.

– Где «там»?

– Вон, в шкапчике… все прибраны.

– Им место не в шкапчике, а на стенке! В «шкапчике». Привыкли все по шкапчикам прятать, понимаешь…

В это время вошла Люба.

– Ну, как вы тут? – спросила она весело.

Она разрумянилась в бане, волосы выбились из-под платка… Такая она была хорошая! Егор невольно загляделся на нее.

– Все тут у вас хорошо? Мирно?

– Ну и ухаря ты себе нашла! – с неподдельным восторгом сказал старик. – Ты гляди, как он тут попер!.. Чисто комиссар какой! – Старик засмеялся.

Старуха только головой покачала… И сердито поджала губы.

Так познакомился Егор с родителями Любы.

С братом ее, Петро, и его семьей знакомство произошло позже.

Петро въехал во двор на самосвале… Долго рычал самосвал, сотрясая стекла окон. Наконец стал на место, мотор заглох, и Петро вылез из кабины. К нему подошла жена Зоя, продавщица сельпо, членораздельная бабочка, быстрая и суетная.

– К Любке-то приехал… Этот-то заочник-то, – сразу сообщила она.

– Да? – нехотя полюбопытствовал Петро, здоровый мужчина, угрюмоватый, весь в каких-то своих думах. – Ну и что? – Пнул баллон-другой. – Мм?

– Говорит, был бухгалтером, ну, мол, ревизия, то-се… А по роже видать