Центр принятия решений. Мемуары из Белого дома - Джон Болтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После встречи я провел сорок пять минут наедине с Пристайко, обсуждая внешнюю политику. Интересно, что Украина непостижимым образом додумалась до того же, что и юрисконсульт Госдепа — что наш выход из Д РСМД означает, что срок действия всего договора истек. Соответственно, как государство-преемник СССР и, следовательно, ранее теоретически связанная договором, Украина теперь могла свободно разрабатывать свои собственные ракетные системы, не соответствующие требованиям РСМД. Учитывая ситуацию с «аннексированным» Крымом и находящимся под угрозой Донбассом, это было немаловажным вопросом для Украины, Европы или Соединенных Штатов. Что бы ни думали западноевропейцы, у Украины и других восточноевропейских государств были свои представления о том, как реагировать на российский ракетный потенциал средней дальности.
Перед Пристайко я также поговорил наедине с Рябошапкой. Он почти ничего не говорил во время основной встречи, что, как я надеялся, свидетельствовало о его благоразумии. Рябошапка, как будущий эквивалент Генерального прокурора США, был чиновником кабинета Зеленского, который, скорее всего, должен был заниматься конспирологией Джулиани, а также тем самым украинским чиновником, к которому Билл Барр обратился бы по любым правовым вопросам между правительствами. Это было единственное и к счастью очень краткое упоминание теорий Джулиани во время визита. Я убедил Рябошапку говорить напрямую с Барром и Министерством юстиции, как только он вступит в должность, поскольку это лучший способ не допустить, чтобы фантазии превзошли реальность. Я сделал паузу после слов «фантазии» вместо имени “Руди Джулиани”, надеясь, что умному достаточно. Время покажет.
Встреча с Зеленским началась в половине двенадцатого и продолжалась примерно до двух. На украинской стороне были в основном все те, кто участвовал в предыдущих встречах. Билл Тейлор, чиновники СНБ и несколько сотрудников посольства представляли американскую сторону. Зеленский был впечатляющим во всем, он очень хорошо разбирался в вопросах. Он начал с того, что поблагодарил нас за сохранение наших санкций в отношении Крыма и за наше неизменное непризнание его присоединения к России. Если бы он только знал, как мы были близки к тому, чтобы все это отдать! Мы обсуждали Крым, Донбасс, провал мирного процесса в «Нормандском формате» и его желание добиться большей активности США и Великобритании в разрешении российско-украинского конфликта. Внутри страны Зеленский заявил, что борьба с коррупцией, которая является центральным элементом его президентской кампании, является его высшим приоритетом. В его партии “Слуга народа”, названной в честь его телешоу, было 254 члена Рады, и он сказал, что, когда откроется новая сессия, они внесут 254 законопроекта о реформе, по одному на каждого члена партии. Зеленский подчеркнул, что время давать обещания прошло — теперь время выполнить данные во время кампании обещания.
Он сказал, что причиной его первого звонка Путину была попытка добиться освобождения украинских моряков. Он был полон решимости вернуть Донбасс как можно скорее и положить конец войне в рамках Минских соглашений. У Зеленского были очень конкретные идеи относительно прекращения огня, начиная с одного конкретного города, а затем расширяя его. По его словам, с его стороны не будет никаких дипломатических игр, но Украине нужно видеть ответные шаги со стороны России: он хотел решить этот вопрос, а не позволить ему затянуться на годы. Мы также обсудили сложный вопрос о том, что произойдет, если будет решен вопрос Донбасса, но не Крыма. Ни у кого, включая США, не было способа обойти эту дилемму, но Зеленский подчеркнул, что Запад в целом должен сохранить санкции, привязанные к проблеме Крыма, а не только к прекращению войны на Донбассе. Потом обсуждались Беларусь и Молдова, а также их общие проблемы с Россией и коррупцией. Мы не касались Хиллари Клинтон, Джо Байдена или чего-либо еще с охотничьих угодий Джулиани. Если уж это не продемонстрировало, каковы реальные интересы Америки и что Зеленский должен обсудить с Трампом в Варшаве, я не знал, что еще сделать.
Я покинул Киев в уверенности, что Зеленский понимает масштаб стоящей перед ним задачи, как дома, так и за рубежом, как и его новая команда. Это были люди, с которыми мы могли бы работать, если бы не нас не затянула трясина. Тейлор, который присутствовал на всех моих встречах, за исключением краткого разговора с Рябошапкой, поговорил со мной наедине перед моим отъездом в аэропорт, спросив, что ему делать с паранойей Джулиани. Я сочувствовал его бедственному положению, поэтому убедил его написать Помпео “телеграмму от первого лица” с изложением того, что ему известно. “Телеграммы от первого лица” — это редкие прямые послания от главы миссии непосредственно Государственному секретарю, приберегаемые для чрезвычайных обстоятельств. Здесь были именно такие обстоятельства. Кроме того, давно пора было активно вовлечь Помпео в драку. Последующие показания Тейлора Конгрессу сделали его одним из самых важных свидетелей в расследовании импичмента Палаты представителей.
29 августа я вылетел из Киева в Молдову и Белоруссию, продолжив свои путешествия по бывшим республикам СССР. Я хотел показать России, что мы постоянно фокусируемся на ее периферии и не довольствуемся тем, что просто оставляем эти борющиеся государства один на один с Москвой. Если бы я остался в Белом доме подольше, у меня были бы более серьезные планы относительно отношений США с бывшими советскими государствами, но этому не суждено было сбыться. Особенно в Минске, несмотря на далеко не блестящий послужной список Александра Лукашенко в области прав человека, я хотел доказать, что США не будут спокойно наблюдать, как Беларусь будет вновь поглощена Россией, что Путин, похоже, всерьез рассматривал. Одним из аспектов моей стратегии была встреча, организованная поляками в Варшаве в субботу, 31 августа, с участием советников по национальной безопасности Польши, Беларуси, Украины и Соединенных Штатов. Пусть Кремль немного подумает об этом. Я имел в виду гораздо больше, чем просто проведение дополнительных встреч — это был сигнал другим бывшим советским республикам о том, что ни мы, ни они не должны быть пассивными, когда сталкиваемся с российской воинственностью или угрозами их внутреннему
