Кольцо Фрейи - Елизавета Дворецкая

Однако, хотя брак с кем-нибудь другим и мог бы исцелить ее от любви к Харальду, от замужества в ближайшее время Гунхильда решительно отказалась. Обрадованный «бегством» Харальда Олав думал, что Сигурд все же увезет ее в Норвегию, но Гунхильда решительно сказала «нет». Боги явно против ее замужества – смерть одного жениха и нападение на посольство другого вполне ясно указывают на их волю! Боги желают, чтобы она, внучка Асфрид, и дальше была хранительницей Кольца Фрейи. С этим Олав спорить не стал, и между ними было условлено, что до следующего лета разговоров о замужестве больше не будет. Ингер без возражений вернула ей священный браслет, и Гунхильда вновь утвердилась в правах Госпожи Кольца.

Лето проходило, торговые гости разъезжались. К осенним пирам закончатся морские путешествия, и до весны никаких новостей больше не придет. Гунхильда уже сейчас томилась от неизвестности: ее мучила тревога за жизнь Харальда, и она с большим вниманием выслушивала рассказы каждого, кто приезжал в Хейдабьор с севера и мог хоть что-то сказать о Кнютлингах.

Приглашение Горма и Тюры, переданное старым знакомым – Фроди Гостеприимным, который перед окончанием летних плаваний собрался на торг Хейдабьора, и обрадовало, и смутило ее. Фроди уверял, что Горм и Тюра очень хотят видеть всю семью Олава без исключения, а значит, и ее. По ней скучают и в Эбергорде, и в округе: люди успели полюбить невесту Кнута, приветливую и веселую, и очень жалеют, что она не станет их королевой.

Но просто так уехать на осенние пиры в чужой край было нельзя: ведь и о своем хозяйстве надо заботиться, и в Хейдабьоре нужно приносить жертвы перед началом зимы. Раньше всем этим заправляла фру Асфрид, а ныне лишь тетка Одиндис могла помочь советом двум молодым хозяйкам. Правда, теперь, при угасании солнца, главные обязанности принадлежали пожилой вдове, а не девушке и молодой жене. Одиндис распоряжалась заготовкой мяса, вместе с Олавом приносила жертвы, а Гунхильда лишь вынесла и положила на жертвенный камень Кольцо Фрейи, чтобы потом забрать назад и бережно отчистить от засохших кровавых брызг. Вик Хейдабьор опустел – торговые гости, летом оставлявшие не менее половины его населения, разъезжались, дома запирались, перед дверями сохли, привлекая тучи сонных мух, остатки жертвенного мяса, выложенного хозяевами перед дальней дорогой к зимнему жилью.

Зато в усадьбах, да и в домах хёвдингов зашумели пиры – праздновалось совершеннолетие сыновей, в связи с чем устраивалось много воинских состязаний. В священных местах, в кругах белый камней, разводились огромные костры, словно люди пытались заменить ими угасающее солнце, осветить мир, обреченный полгода пребывать во мраке. Свет костров бросал кровавые отблески на железо обнаженного оружия – со времен глубокой древности осенью мальчики доказывали свое право называться мужчинами, а те, кто успешно проходил испытания, могли жениться. С тех пор остался обычай именно осенью справлялись свадьбы тех, кто был обручен весной, тем более что был завершен сбор урожая, заготовлено мясо, привезена добыча из летних походов – самое время пировать.

Олав не пропускал почти ни одного пира и охотно принимал приглашения. Гунхильда подносила подарки жениху и невесте, благословляя их Кольцом Фрейи – и при этом сдерживала слезы, стараясь улыбаться и не думать о том, что именно в эти дни она должна была стать женой Кнута! Но погибшего жениха она вспоминала со светлой грустью и нежностью, будто брата. Мысли ее вновь и вновь возвращались к Харальду. Конечно, она увидит его в усадьбе Эбергорд. И какой будет эта встреча? Что принесет – радость или лишнюю боль? Да и жив ли он?

Но вот отшумели пиры, и хотя снег еще не шел, наступила зимняя половина года. Запасшись подарками, Олав конунг с дочерью, племянником и невесткой отправился вдоль восточного побережья Йотланда на север. Шли на четырех кораблях – на одном Олав с дочерью, на другом Эймунд с молодой женой, еще на двух хёвдинги Хейдабьора со своими дружинами: Торберн, Альвбад с сыном и Оттар Синий.

После осенних пиров по морю уже не ходят. Строго говоря, и большой необходимости в этом не было, поскольку от Хейдабьора на север через весь Йотланд шла древняя дорога под названием Ратный Путь, а у Олава имелось достаточно лошадей, чтобы перевезти семью и все дорожные припасы. Сопровождавшие его хёвдинги тоже могли бы поехать верхом, а хирдманы и пешком дойдут, им не привыкать. Однако Олав не внял голосу благоразумия: вновь утвердившись в правах владения, он жаждал явиться к недавним врагам, как положено богатому и прославленному владыке, на многочисленных кораблях с дружиной. Здесь было, при удачной погоде, лишь несколько дней пути, и он надеялся, что обильные жертвы на осенних пирах обеспечат им эту малость.

И поначалу казалось, что он был прав – первый день дул попутный ветер, и боевые корабли летели с сумасшедшей скоростью. Но на второй начались приключения. Ветер внезапно стих, парус повис, будто тряпка. После обычного шума тишина показалась оглушающей, и Гунхильда высунулась из палатки на корме, где прикорнула во время перехода от скуки. Поскольку корабль шел под парусом, весла были убраны, гребцы дремали кто сидя на скамьях, кто лежа.

– Рею долой! – рявкнул во весь голос Олав конунг. – Троллевы дети, шевелись, йотуна мать!

Гунхильда вскинула глаза и ахнула. До того на небе плыли лишь легкие облака, но теперь, откуда ни возьмись, повисла огромная черно-синяя туча. Она распростерлась по небу, изогнувшись, сама напоминая надутый ветром парус, и грозно нависала уже над самыми кораблями. Граница между ней и довольно ясным небом была так хорошо видна, что туча напоминала плащ кого-то из богов, брошенный над морем. И этот плащ приближался, несомый ветром, грозя вот-вот накрыть корабли своей губительной тенью. Море стало такого же черно-синего цвета, и все вместе это напоминало челюсти исполинского чудовища, зажавшие крохотную скорлупку-кораблик и уже готовые сомкнуться!

Гребцы вскочили, задвигались; над судном зазвучали выкрики, ругань, сразу вспомнили всех троллей и турсов по именам и родственным связям. Налетел резкий порыв ветра – с противоположной стороны, встречный. Живо убрали парус, спустили на воду весла и принялись грести изо всех сил. Море вспенилось, казалось, за несколько мгновений, поднялись волны, корабль начало швырять из стороны в сторону. Вокруг потемнело – плащ бури расстилался уже над головами – Олав конунг орал, но за шумом моря и ветра его почти никто не слышал. В воде за бортами бесились все морские великаны; волнение было такое, что то и дело случались «холостые гребки» и кто-то из хирдманов, не найдя воды нижним концом весла, летел кувырком от собственного усилия.

– Якорь! – кричал Олав конунг.

Корабль развернуло по ветру. Сбросили якорь – большой камень, обвязанный веревками. Глубина была небольшая, и он лег на песчаное дно, однако зацепиться ему было не за что и корабль по-прежнему тащило назад. Судно плясало на волнах, Гунхильда и ее служанки вцепились во что смогли, от страха не имея сил даже визжать, а мужчины передвигались по судну почти ползком. Ветер выл, как сто великанов, судно скакало, будто дикая лошадь. Зажмурившись, Гунхильда всем существом ощущала, как носятся рядом злобные духи стихий, норовя погубить их; мельком подумалось, что если они сейчас утонут, Кольцо Фрейи пропадет вместе с ними и навек ляжет на морское дно.

Кольцо Фрейи! Свое сокровище она не оставила дома, и сейчас оно висело у нее на шее, в том же красном шелковом мешочке. Отцепив одну руку, Гунхильда сунула ее под кафтан и стиснула мешочек. О Фрейя! О Тор, помоги нам! Усмири великанов, прогони злобных морских троллей!

И вдруг ей стало жарко, будто от прикосновению к Кольцу Фрейи в тело влился огонь. Вспомнилось, как ее обнимал Харальд, ощущение его силы и тепла; в миг смертельной опасности, когда все чувства ее пришли в возбуждение, вспыхнула такая жажда жизни, что Гунхильду с невероятной силой потянуло к Харальду – казалось, еще немного, и мощь этого желания поднимет ее и понесет над волнами, будто валькирию. Казалось, в его объятиях она могла бы укрыться от бури, ветра, дико беснующегося моря, от всех опасностей и невзгод. В этот миг она думала, что если она только останется жива, никакие раздоры не смогут разлучить ее с Харальдом, ибо все это мелочь и суета; она готова была простить все и примириться с чем угодно, лишь бы быть с ним. Буря смыла и отбросила все внешнее, сила собственной любви предстала перед ней во весь рост, и она поняла, что только с Харальдом она сможет жить по-настоящему, а без него придется лишь притворяться, будто живет – отведи ей судьба еще хоть сорок лет! Только бы не пойти на дно вместе с кораблем, только бы выжить, увидеть его снова!