Американа - Пётр Львович Вайль

Оказалось, что получить гражданство еще недостаточно, чтобы стать патриотом. Что ж за хитрость быть американцем среди американцев. Только в России мы начинаем по-настоящему гордиться новой родиной. Похоже, эта гордость и есть тайная цель поездки.

Один наш знакомый, из тех, кто не может дня прожить без борща и «Нового русского слова», специально к российской экскурсии обзавелся рубахой с гигантским белоголовым орлом на спине. Здесь ему соседи- янки поперек горла. Зато по Москве он ходил полномочным и очень чрезвычайным послом американской цивилизации.

Другой знакомый поразил своих ленинградских приятелей тем, что целыми днями фотографировал мусорники.

Третий собрал однокашников и объяснил им суть американской внешней политики. При этом он демонстрировал открытку с президентом, намекая, что тот эту самую политику с ним нередко обсуждает за стаканом кока-колы.

Занятно, что нам еще не приходилось встречать эмигранта, который бы не жаловался на Америку: негры, преступность, пуэрториканцы, наркотики, мексиканцы, отсутствие смертной казни, избыток демократии…

Но это здесь. В России у Америки нет лучших друзей, чем наши эмигранты. Каждую беседу с товарищами и родственниками они начинают словами: «А вот у нас, в Соединенных Штатах» — и заканчивают тем, что мурлычут, как бы забывшись, национальный гимн.

В Америке среди эмигрантов встречаются таксисты, сторожа, пенсионеры, даже безработные. В Россию все они приезжают обладателями несметных состояний. Все те же хитрости с валютным обменом позволяют нью-йоркскому клиенту велфера выглядеть в Черновицах графом Монте-Кристо.

Когда-то мы ехали в Америку в поисках Земли Обетованной. Такой мы ее себе представляли благодаря старинной привычке читать советские газеты наоборот. Теперь мы сами целенаправленно и старательно создаем миф о райской американской жизни. При этом стараемся бескорыстно. Только странно, что эмигранты хвалятся не столько своими успехами, сколько общеамериканскими. Мы сами не замечаем, как подменяем себя Белым домом.

И вот бывшие сограждане слушают про небоскребы, особняки с золотыми ваннами и «кадиллаки» длиной в товарный поезд. Разница между уровнем жизни в России и Америке составляет эмигрантский капитал. Вернувшись на родину, третья волна получает дивиденды с не ими заработанного богатства.

Как-то все забыли, что не мы строили эти самые небоскребы, не мы вкалывали на американское процветание и вообще здешний капитализм — не наших рук дело. Не наших, не наших отцов и дедов. Мы-то как раз строили социализм. То есть строили одно, а гордимся другим. Забавно.

Но все это, видимо, вылетает из головы сразу за советской таможней. Оказалось, что стопроцентным американцем можно стать только в бывшем доме. Только гуляя по Красной площади или Крещатику, эмигрант расправляет свои мощные, как у белоголового орла, крылья. Он наконец понял, зачем уехал из России: чтобы вернуться сюда гражданином Соединенных Штатов Америки.

О НЬЮ-ЙОРКЕ

Как-то мы встретили одну пожилую эмигрантку, из тех, что живет в нашем районе уже лет десять. Увидев нас, она всплеснула руками и запричитала, впрочем, не без злорадства: «Что ж вы, так в люди и не вышли?! Все тут толчетесь. Другие-то домами обзавелись. Живут, как американцы. Говорила я — не доведут до добра эти газеты».

Мы саркастически ухмыльнулись, но потом все же огляделись по сторонам. Действительно, в нашем Вашингтон-Хайтс, некогда бурном эмигрантском районе, остались мы да пенсионеры, которых к городу привязывает не любовь, а выгода: социальные программы. Все остальные разбогатели и разъехались по пригородам. Теперь, став владельцами собственной крыши над головой, они шлют из Нью-Джерси проклятья нью-йоркской жизни и поражаются, как нас еще не съели кровожадные аборигены Манхэттена.

Российская эмиграция своей большей и лучшей частью влилась в американский средний класс и вместе с ним бросила город на поругание опасным неграм, пуэрториканцам и либералам. Механизм социальной мимикрии работает безошибочно. Если бы всем этим москвичам, ленинградцам и киевлянам предложили в свое время покинуть город ради самой комфортабельной в мире деревни, они бы ни за что не согласились. Однако в Америке иерархия ценностей стала с ног на голову, и эмигранты добровольно и поспешно расстались с городской жизнью.

Вначале селяне-новички еще чувствуют неясное смущение. Выбрав себе пригородное жилье, они хвастаются тем, что от него полчаса езды до Манхэттена. Но очень скоро выясняется, что расстояние, которое можно покрыть в эти пресловутые «полчаса», не меньше Атлантического океана. Вдруг становится пронзительно ясно, что в Нью-Йорк ездить некогда, что на дорогах — пробки, на улицах — негры и совершенно негде поставить машину. (У нас есть знакомые, которые, приехав в Нью-Йорк из Балтимора, тут же вернулись обратно, потому что не нашли паркинга.)

Но главное даже не в этом. Главное — в Нью-Йорк абсолютно незачем ездить. Пригородная жизнь окутывает своего жителя паутиной услуг, которые делают город лишним. Где бы вы ни жили, в четырех минутах езды от вашего дома найдется супермаркет, в восьми — торговый центр, где можно купить все — от порнофильма до «роллс-ройса», в двенадцати — кинотеатр. И уже без всякого передвижения — достаточно открыть окно — вы становитесь обладателем природы: дерево, куст, грядка, плюс дерево, куст, грядка у соседа слева, плюс дерево, куст, грядка у соседа справа и так далее.

Разбежавшиеся из города эмигранты ничего не придумали сами. Они просто заимствовали чужой — американский — идеал. Как только эмигранты встали на ноги, они бросились за город догонять своих новых компатриотов.

Говорят, что бегство обеспеченного населения в «кантри» привело в упадок американские города. Мол, спасаясь в пригороде от суеты и преступности, средний американец обрек на гниение городскую культуру.

Однако что тут причина, что следствие? Не проще ли предположить, что американец никогда и не хотел жить в городе? Как и наш эмигрант, он только ждал, когда у него хватит денег на обзаведение загородной собственностью, чтобы наконец вырваться на волю.

В американской цивилизации есть сугубо провинциальный привкус, который, вероятно, достался стране в наследство от ее эмигрантского прошлого. В Новый Свет всегда ехали за чем-то. Каждый привозил сюда проект своей будущей жизни, свое представление