Неизвестная «Черная книга» - Илья Альтман

Рассказы местных жителей полностью подтверждают ужасы, которые мне привелось несколько дней назад слышать из уст группы евреев партизан, вышедших из тыла противника. Большинство их были жители Каунаса. И вот что они мне рассказали.

Война захватила Каунас в первые же дни. Около тридцати тысяч евреев остались в городе, когда его захватили немцы.

Евреям не пришлось долго ожидать своей участи. Погромы и массовые расстрелы начались уже в первые дни. Уже в конце июня 1941 года на улице Линкувос на стене одного дома прохожие могли читать надпись, сделанную кровью: «Евреи, отомстите за меня» (Идн, нэмт некомэ фар мир[288]). Это написала женщина, смертельно раненная кинжалом в грудь фашистским бандитом, ограбившим еврейскую семью…

Начались повсеместные грабежи. Немецкие оккупационные власти принимали активное участие в этих грабежах. Было вывешено объявление: «О всех замеченных случаях грабежа сообщать по такому-то телефону». Кто осмеливался действительно обратиться к этому средству, тот обычно платился жизнью. На телефонный звонок по указанному пострадавшим адресу являлись немецкие полицейские, пострадавшего хватали и увозили, больше он не возвращался.

Через три недели после захвата Каунаса на стенах домов появилось первое объявление о евреях, подписанное известным палачом, имеющим огромный опыт массового истребления лодзинских евреев, бригаденфюрером Крамером. Постановление имело пятнадцать пунктов. Евреям запрещалось: ходить по тротуарам, ездить на автомашинах, автобусах и велосипедах, торговать в магазинах и на базарах, разговаривать с местным населением, въезжать в город и выезжать из города, посещать рестораны, театры, кино, посещать школы и университеты.

Еврей, появившийся на улице без желтого «моген-довида» на груди и на спине, подлежал расстрелу.

Наконец, объявлялось, что до 15 августа все евреи обязаны переехать в Слободку, на окраину города, за Неманом.

С 16 августа 1941 года были закрыты ворота гетто. С этого момента ни один еврей не имел права появляться на улицах города. Вселение в гетто сопровождалось массовым грабежом. Людям не давали взять с собой даже носильного белья, заставляли отправляться в гетто в том, в чем они были, а часто снимали с несчастных и одежду, если она нравилась разбойникам – немецким солдатам и офицерам. В эти дни на улицах Каунаса можно было наблюдать отвратительные картины драк между немецкими бандитами, не поделившими между собой награбленного у евреев добра.

16 августа 1941 года состоялась первая «акция» над обреченными евреями. Началось с интеллигенции. Референт гебитскомиссара[289] по еврейским делам палач Иордан объявил, что гебитскомиссариату требуются пятьсот еврейских интеллигентов, хорошо одетых и знающих иностранные языки, якобы для работы в архивах. Гетто выделило пятьсот человек. Никто из них не вернулся. Вскоре на Каунасских фортах были обнаружены следы расстрелов этой первой группы еврейских жертв[290].

После этого на две недели настала тишина. Евреев не трогали. По указанию бывшего при буржуазном правительстве Литвы литовского посланника в Берлине каунасский врач Элькес был выделен старостой гетто. Его немцы вызывали для разрешения всяких организационных вопросов, вернее, для того, чтобы каждый раз вымогать ценности у заключенных в гетто евреев.

В середине сентября немецкие полицейские войска окружили часть гетто. По приказу палача-офицера, командовавшего этой очередной «акцией», все евреи были выгнаны на площадь. Здесь, по заранее составленным спискам, отделили всех работоспособных или имевших какую-нибудь профессию. Остальные – две тысячи человек – были отправлены на форты и здесь расстреляны. Еще через две недели таким же путем были выведены на расстрел другие три тысячи человек.

Следующая большая «акция» состоялась 27 октября 1941 года. Накануне было объявлено: «Всем собраться к шести часам утра на площади Демократов».

Стояли осенние заморозки. Дрожа от холода и страха, стали собираться на площадь приговоренные к смерти невинные люди. Шли дети, больные, старики… На площадь было приказано явиться без вещей. Как только люди оставили свои места, где находились последние остатки их имущества, начались грабежи. Это разнузданная полицейская сволочь шарила по углам в поисках чего-нибудь, чем можно было поживиться.

Началась сортировка людей. Большие семьи отводились в одну сторону, одиночки – отдельно. Для очередной расправы было отобрано около десяти тысяч человек. Как и до сих пор, расстрелы совершались в районе фортов.

Вслед за этим в канцелярию гебитскомиссара был вызван староста гетто, доктор Элькес. Его заверили, что больше расстрелов в гетто не будет. «Теперь, – сказали ему, – гетто очищено от неблаговидных элементов, – можете всех успокоить, чтобы занимались своими делами, больше мы вас не тронем». Одновременно от доктора Элькеса потребовали, чтобы евреи внесли деньги «на содержание аппарата по еврейским делам».

В гетто жил известный ковенский раввин Шапиро[291]. Однажды за ним пришли. Но раввина Шапиро не оказалось в живых, он умер, не выдержав тяжести режима гетто. Тогда стали разыскивать его родственников. Сын раввина Шапиро, профессор еврейской литературы, был увезен и обратно не вернулся[292].

В сентябре 1942 года стало известно, что уполномоченным по еврейским делам назначен штурмбанфюрер Геке, известный по своим зверским расправам с евреями в Риге и в Варшаве[293]. О нем иначе и не говорили, как только «рижский и варшавский палач». Этот первостепенный вешатель прибыл в Каунас с новыми полномочиями из Берлина. Он подчинялся не местным военным властям, а одному лишь Берлину.

Первым его мероприятием была новая массовая «акция». Он потребовал выставить от гетто две тысячи человек, якобы на торфоразработки. 24 октября доктор Элькес отправился к палачу для того, чтобы удостовериться, что все требуемые люди действительно будут отправлены на работу. Палач Геке принял еврейского старосту и успокоил его, заверив, что ни один человек не будет расстрелян. Однако через два дня полиция снова стала окружать гетто. К воротам подъехало пятьдесят автомашин. В несколько часов в машины были погружены 1700 человек. Требуемого количества здоровых трудоспособных мужчин для торфоразработок в гетто не хватило. Тогда две роты полицейских стали хватать подряд всех, кто попадался под руку. Таким образом были схвачены еще 1900 человек. Все эти люди были отправлены на аэродром и здесь погружены в эшелоны. При этом у них отбирали все вещи. Вся эта группа была увезена по направлению к границе. Оставшихся на аэродроме женщин и детей тут же уничтожили.

Так продолжалось до апреля 1944 года. Гетто все редело и редело. Одна из последних больших «акций» была проведена в апреле 1944 года, когда 1200 женщин с детьми были вывезены на форты и здесь зверски расстреляны.

Я говорил с одним еврейским партизаном, молодым студентом Ароном Виленчуком. Он был мобилизован в гетто среди других евреев для раскопок трупов расстрелянных. Чтобы скрыть свои преступления, палачи решили раскопать все трупы и сжечь. Легко себе представить, каково было оставшимся в живых раскапывать трупы своих близких, родных и знакомых и принимать участие в их сожжении. «Многие, – рассказывает Виленчук, – не выдержали этого позора и тут же кончали самоубийством». Сам Виленчук еще с несколькими товарищами бежал с фортов во время работы и присоединился к партизанскому отряду.

После того как Красная Армия освободила Вильно, фашисты решили ликвидировать Ковенское гетто. Семь тысяч евреев, оставшихся в гетто, были погружены в эшелоны и отправлены к немецкой границе. Разумеется, все они подверглись общей участи. Остались в живых только те, кому удалось бежать[294].

Как ни тяжелы были условия палаческого режима, в гетто все время существовали две подпольные организации: «Союз активистов» и группа самообороны. К сожалению, они были почти безоружны. Их деятельность сводилась к организации побегов из гетто и взаимопомощи. Время от времени подпольные организации связывались с партизанами и с большими предосторожностями переправляли из гетто в партизанские отряды небольшие группы евреев.

Однажды такая группа в шестьдесят человек вышла из гетто с тем, чтобы направиться в партизанские отряды, действовавшие в Августовских лесах. Группа была снабжена оружием, которое постепенно, в течение долгого времени собиралось подпольной организацией. По пути к Августову группа была почти поголовно истреблена немецким карательным отрядом. Другая группа в сто тридцать человек благополучно добралась до Рудницкой пущи, была принята в партизанский отряд «Смерть оккупантам» и удачно действовала в составе этого отряда до прихода войск Красной Армии.