Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены - Светлана Багдерина

– Я правильно вас поняла? Вы, с вашим умопомрачительным магическим даром, отказываете мне в таком пустяке?

– Нет, не отказываю – я же сказал вам, что этим займется Зюгма…

– Моим садом он уже занимался, – сухо напомнила царевна.

– Вы сможете контролировать и рабочих, и его. Лично.

– С вашими этими… мертвяками… за моей спиной?

– Что? – Костей повернулся к ней и нахмурился. – Откуда вы знаете?

– Его светлейшество первый советник был так любезен, что просветил меня на этот счет, – скривила Серафима губы в гримасе отвращения – неизвестно, правда, в чей адрес.

– Мы еще побеседуем с его… светлейшеством… об этом, – мрачно пообещал Костей, и продолжил:

– Видите ли, ваше величество, за последние два-три дня я был настолько поглощен вами и вашими делами, что на свои дела времени вообще не оставалось. И поэтому сейчас для меня проще привлечь к ремонту сотню мастеровых, чем изменять мой

замок при помощи магии. Простите, но я помню, сколько у нас ушло времени на одну вашу комнату…

– А у меня их там еще две, очень мило, что вы об этом напомнили! – оживилась Серафима. – Я подготовлю пару-тройку дюжин проектов, и мы на практике проверим, который…

– Потом? – жалобно взглянул на нее царь. – Можно, мы займемся этим потом? У меня так много дел…

«Если кто-то попал в ловушку один раз, то почему бы ему не свалиться в ту же самую яму повторно?» – решила царевна и закинула наживку:

– Все дела и дела… – разочаровано повела она плечами. – А я только было подумала, что ваша магия всесильна…

– Всесильна, – поспешил подтвердить царь. – Но всему есть пределы. Если вы имеете хоть малейшее представление о том, как магия действует…

– Нет, – заинтересовано встрепенулась Серафима. – Не имею. Не могли бы вы рассказать мне, ваше величество? Я, конечно, всего лишь простая царица, и не пойму и сотой доли того, что вы мне поведаете, но это, наверное, так увлекательно, так захватывающе, так… мужественно – быть магом!

Костей набрал полную грудь (два стакана) воздуха и гордо поднял голову:

– Всегда приятно встретить человека, способного оценить гения по достоинству.

Пойдемте, ваше величество – я покажу вам наши лаборатории. Это должно произвести на вас неизгладимое впечатление.

«Если кто-то попал в ловушку один раз, то второй раз он туда уж точно свалится, если у него мозгов не больше, чем у быка, и думает он о том же», – мысленно ухмыльнулась Серафима и с готовностью поднялась с места.

– Пойдемте, пойдемте скорее. Мне так не хотелось бы отвлекать вас от ваших неотложных магических дел, я понимаю – ноблесс оближ!

– Что?.. – Костей, уже начинавший было приподниматься со стула, завис. – Я не расслышал… Кто что должен облизать?

– Облизать? – изумилась царевна. – Кто что должен…

И тут ее осенило.

Если предоставлялась возможность совместить приятное с полезным, то почему бы ей не воспользоваться?

– Ах, вы об этом! – игриво махнула она ручкой. – Экий вы шутник! Ха-ха! Я сказала – «ноблесс оближ». Это значит «положение обязывает» по-шантоньски.

– А при чем тут Шантонь? – Костей продолжил подъем и перемещение, но вопросов у него меньше не стало.

– Видите ли, ваше величество, требования этикета таковы…

– Это опять он! – злобно блеснул единственный глаз царя.

– Да, – сухо констатировала Серафима. – Это – часть правил. Все благородные люди нашего круга должны употреблять в своей речи иноземные слова.

Костей хотел буйно возразить, пока не поздно – от воспоминаний об уроках этикета за столом он еще не перестал просыпаться ночью в холодном поту, но ссылка на некий «наш круг» избранных остановила его.

И поэтому он просто спросил:

– Зачем?

– Чтобы показать всем, что они благородные. А иначе как другие, неблагородные, об этом узнают? А еще это делается, чтобы другие благородные люди нашего круга видели, что вы тоже к этому кругу принадлежите.

– Это как пароль?

– И отзыв.

– И что… благородные люди нашего круга… должны говорить? Напомните мне, я что-то подзабыл… немного…

– С удовольствием, – расплылась в хитрой улыбке царевна. – Запоминайте. В нашей речи встречается великое множество случаев, когда вместо простого и понятного неинтересного слова родного языка можно с блеском употребить такое заковыристое

иноземное, что сами иноземцы будут десять лет думать, и то не догадаются, что мы хотели сказать…

К тому времени, когда они подошли к Пауку, Костей уже потихоньку начинал жалеть о том, что вообще когда-то захотел стать повелителем мира.

– …Нервюра – это очень нервная женщина. Например, я. В балагане на канате кувыркаются не скоморохи, а экслибристы. На стенах наших залов у нас будет

роспись – по-художественному это называется «стенография». Если вам нездоровится,

то вместо того, чтобы, как простолюдины, вульгарно сказать что вы съели что-нибудь не то, человек нашего круга скажет, что у него кишечное расстройство желудка. А если зашла речь о том, что кто-то утонул, мы скажем, что произошла утопия личности. Также никогда не говорите, что вы что-то забыли – благородный человек произнесет «склероз памяти», а не «забывчивость». И «я наблюдал виртуальные оптические явления», а не «мне показалось»…

На Костея больно было смотреть.

При последнем пассаже он страдальчески сморщился в полной уверенности, что с

минуты на минуту у него произойдет склероз расстройства виртуальной личности, но только и смог произнести, что:

– Какой кошмар…

Лукавая царевна оживилась как костер, в который плеснули керосина.

– А для этого тоже есть замечательное шантоньское выражение, простенькое, но ходовое, советую его запомнить: «кель кошмар». Ну, повторяйте за мной, ваше

величество, посмотрим, как вы усвоили новый активный вокабуляр. «Склероз памяти». «Экслибристы». «Виртуальные оптические явления»…

– Кель кошмар…

От дальнейшей интеллектуальной экзекуции царя спасла только дверь Паука.

Его замученное величество, чтобы избежать новой лекции о старом ханже Этикете, быстро припомнил, что женщину надо пропускать вперед. И Серафима, довольная не столько успехом своего ученика, сколько его ужасом перед последствиями неудачи, гордо двинулась вверх, к высотам современной магии.

Сзади тихо донеслось, непроизвольное и тоскливое, «Ой, ноблесс, ноблесс – не оближь меня…».

Радость ее, однако, была недолгой, как полет Снегурочки над костром, и испарилась она с таким же печальным пшиком при неизменной, но не покидающей ее все эти три дня мысли о том, что за все время, проведенное в плену, ей не удалось сделать ничего полезного. Отравленная жизнь Костея, Зюгмы и, кажется, теперь еще и генерала, в расчет не бралась. Все это было, конечно, забавно, и так им и надо, но к достижению самого главного не было пока сделано ни единого шага.