Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены - Светлана Багдерина

масштабные достижения – у вас ведь все это есть? Или будет? На этом чуть попозже мы обязательно остановимся поподробнее, проведем фактологическое изыскание реалий вашего бытия. Пока же в рамке нашего фокуса – орнамент вокруг окон. Для этого коридора – это тот, по которому я чаще всего хожу – я придумала нечто такое, ненавязчивое, но оригинальное и запоминающееся – розочки и сердечки. Естественно, розовые и, естественно, на розовом фоне…

Серафима на секунду остановилась, чтобы перевести дух, и Костей, напряженно слушавший и пытавшийся уловить смысл хотя бы половины из выпаленного с

пулеметной скоростью ему в ухо, получил первую возможность вставить слово. И это слово было:

– Нет!!!..

– Что – нет? – удивленно-недоверчиво, как ученый через микроскоп на говорящую инфузорию, уставилась она на царя, слегка сдвинув брови.

И Костей не выдержал.

– Розочки – нет… – опустил он глаза. – А вот сердца – это здравая идея. Со своей стороны, я бы еще посоветовал добавить почки, легкие и петли кишечника вокруг.

– А на подоконнике – вставная челюсть! – фыркнула Серафима. – Ваше величество, фи! Мы обсуждаем не учебник анатомии, а мировое наследие человечества!

– Но я не люблю розы!

– Хорошо, давайте сделаем ромашки. Тоже узнаваемый цветок, в меру символичен, в меру харизматичен…

Царь, из всего сказанного понявший только слово «ромашки», затряс головой:

– Я вообще не люблю цветы!

– А что вы любите?

– Власть.

– Это у нас будет на потолке, повторения ни к чему, – решительно замотала пером царевна. – Что еще?

Костей задумался.

– Почести.

– Это у нас в другом крыле. Еще?

– Золото, драгоценные камни, ювелирные изделия…

– В палате Даров Благодарных Народов.

– Где? – вытаращил глаз царь. – У нас нет такой палаты!

– Будет, – со спокойной уверенностью заявила Серафима. – Там будут храниться сокровища народов мира, благодарных за ваше справедливое и мудрое правление, переданные вам в подарок.

– Но мое правление не будет ни справедливым, ни мудрым! И их сокровища я буду просто забирать, а недовольных превращать в рабов!

– Это у нас в палате Свершений, – пожала плечами царевна. – А мы сейчас говорим об орнаменте окон. Ну, ваше величество, ну это же так просто! Что-нибудь занятное и веселенькое по периметру, всего-то!..

– Черепа, – в первый раз подал голос из-за плеча царя генерал Кукуй, все это время молча, но внимательно наблюдавший за дискуссией.

– Веселенькое? – с сомнением уточнила царевна.

– Улыбающиеся, – сурово добавил генерал.

Серафима окинула Кукуя изучающим взглядом.

– Какая свежая идея, – со сдержанным восхищением развела она руками. – Я от вас такого не ожидала, генерал. Храбрость в сражениях, военный гений и необычный взгляд на вещи – это сделает честь любому!

– Ты еще здесь? – ревниво обернулся Костей на своего военачальника, уже сообразившего – правда, слишком поздно – что сказал лишнее. – Кто просил тебя встревать? Я только что сам собирался предложить именно улыбающиеся черепа царице Елене!

– Хороший подчиненный должен читать мысли повелителя, – улыбнулась Серафима. – Какая замечательная, небанальная идея, какое интригующее сочетание, ваше величество – черепа и сердечки!

– Вам нравится? – довольно потупился Костей.

И тут же из уголка рта бросил Кукую:

– Свободен! Пошел вон!

Тот кинулся из зала только что не бегом, звеня шпорами как лукоморская тройка – бубенцами, прижимая к монументальному боку меч и благословляя судьбу, что легко отделался.

– Мне это чрезвычайно нравится, – удовлетворенно кивнула головой царевна. – И,

кстати, хорошо, что вы напомнили мне про вашего полководца. У меня есть проект и для него.

– Для него? – ревность, не успевшая далеко уйти, моментально вернулась на непривычное пока, но, похоже, облюбованное уже место.

– Да. Если вы помните, я обещала подумать над его мундиром.

– Да? – подозрительно прищурился царь.

– Да, – степенно подтвердила Серафима. – И вот – пожалуйста. Так он будет выглядеть в новой форме.

И она, подозвав жестом Находку, вытянула из кипы листов, еще остающихся у той в

руках, один, приметный, с загнутым для быстрого поиска уголком, и с гордым видом сунула его под нос Костею.

Тот испуганно изучал несколько секунд рисунок, потом перевел вопрошающий взгляд на царевну.

– Его придется побрить наголо, пришить ему слоновьи уши, уменьшить до точек глаза, сплюснуть нос, растянуть рот до ушей и оставить всего три тонких, как ветки, пальца?

– Что? – захлопала ресницами Серафима.

– Я хочу сказать, что это не составит труда, если вы действительно думаете, что ему так будет лучше…

Царевна фыркнула – то ли со смеху, то ли от обиды.

– Вообще-то, ваш Кукуй изображен здесь контрацептуально.

– Как?!..

– Кон-тра-цеп-ту-аль-но. Это слово придумали художники, которые очень любят что-то рисовать, но это «что-то» у них никогда не получается. Что касается меня, то я работала над его костюмом, а не над его портретом.

Костей вздохнул с облегчением, в котором, как столовая ложка дегтя в пол-литровой банке меда, просквозило некоторое сожаление.

– М-да… Я бы, вообще-то, с удовольствием это над ним проделал, но его перестали бы узнавать солдаты…

– Нет-нет. Я всего лишь придумала ему новую форму. Как вам нравится?

– Зеленый воротник колесом? Розовые пуговицы?

– С улыбающимися черепами, если он не будет возражать, – дополнила экспромтом царевна.

– А кто его будет спрашивать? – удивился царь. – Завтра утром вы увидите его таким, какой он на вашей картинке.

И он еще раз пристально посмотрел на рисунок, поворачивая его и так, и эдак.

– А вы уверены насчет носа и всего прочего?

– Д-да. Вполне.

– Ну, смотрите. Если ваше величество передумает…

– Я вам сообщу. А пока давайте продолжим с дизайном замка. Значит, сейчас вы щелкаете пальцами, и то крыло, которое мы с вами только что обговорили, примет вид, как на изображении?

Костей опустил глаза, туманно повел плечом и неохотно признался:

– Не совсем. Нет. Не все так сразу. Я отдам распоряжение Зюгме – и завтра над исполнением вашего проекта будет работать целая артель каменщиков, штукатуров и маляров. Десять артелей, если понадобится.

– Ваше величество? – капризно надула губки Серафима и обижено заморгала округлившимися глазками (одному зеркалу в ее комнате было известно, сколько

часов она билась над этим приемом на грани вывиха губ и хронического косоглазия).