Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По описанию измены в летописи, дело было так, что воеводы Басманов, братья Голицыны и М. Гл. Салтыков провозгласили царем Самозванца «в совете» с «городами» Рязанью, Тулой, Каширой и Алексином, то есть по соглашению с детьми боярскими названных городов. Одна разрядная книга подтверждает это, указывая, что «своровали рязанцы и иные дворяне и дети боярские», именно «Прокофей Ляпунов с братьею и со советники своими из иных заречных (т. е. на юг от Оки) городов втайне вору крест целовали». И в другой разрядной говорится, что именно «рязанцы и украинные городы изменили и приложилися к расстриге». «Сказание о Гришке Отрепьеве» также на первом месте ставит «воинских людей рязанцев», а «Повесть 1606 года» присоединяет к ним еще «детей боярских новгородских». Наконец, Гонсевский свидетельствовал в 1608 году, что ему лично ржевские и зубцовские дворяне выражали в 1606 году живейшее удовольствие по поводу торжества Самозванца. Из всех этих указаний можно вывести то лишь одно заключение, что затея Голицыных и Басманова была сочувственно принята и поддержана отрядами детей боярских, принадлежащих к более высокому слою служилого класса, чем пограничная служилая мелкота. Помещики и вотчинники «больших статей», какими были, например, Ляпуновы на Рязани, впервые выступают здесь на поле действия всей массой, «городом», и выступают против Годуновых, а не за них, хотя, казалось бы, именно этим провинциальным служилым земледельцам Борис благоприятствовал всего больше. Напрасно будем мы искать в памятниках изложения мотивов, по которым дети боярские «своровали» под Кромами, «собрався, приехали к разрядному шатру, где бояре и воеводы сидели» и, повязав их, стали присягать царю Димитрию Ивановичу. Никто нам не объясняет поведения дворян. Имели ли они твердое понятие о том, что делают, или же полусознательно дозволили увлечь себя в смуту, доверяя своим вожакам и воеводам и искренно почитая Самозванца подлинным царевичем, – это остается в пределах простых догадок. Правдоподобнее, впрочем, второе предположение. Состояние умов в войске было так смутно, настроение так неопределенно, среди ратных людей обращались такие противоречивые слухи, что достаточно было одного решительного толчка, и вся масса готова была податься по данному ей направлению. Братья Голицыны и Басманов дали ей этот толчок через таких удобных для агитации людей, как Ляпуновы[83].
До той поры, когда Прокопий Ляпунов поднялся на степень борца за национальность, то есть до 1610 года, семья Ляпуновых не вызывает симпатий. Современник Грозного, Петр Ляпунов, с пятью сыновьями, Григорием, Прокопием, Захаром, Александром, Степаном и с племянниками Семеном, Василием и Меншиком были очень заметны в своем Рязанском краю. Рязань тогда отличалась очень постоянным и сплоченным составом служилого населения благодаря своему обособленному положению между «диким полем», болотными пространствами так называемой «мещерской стороны» и сплошными лесами Цны и Мокши. В этом углу давно обжились и перероднились, ссорились и мирились между собой зажиточные и многолюдные семьи детей боярских «выборных» и «дворовых»: Ляпуновых, Сумбуловых, Ржевских, Биркиных, Кикиных, Измайловых, Колеминых, Шиловских, Коробьиных, Осеевых и многих других. Хорошо поставленные в отношении служебном и землевладельческом, люди этого круга были притязательны и отличались гонором. В 1595 году один из Ляпуновых, Захар, был жестоко осужден за местнические претензии; в другой раз все Ляпуновы «родом» местничались с князьями Засекиными, с которыми их родня имела «недружбы многие про землю». Очень рано, еще в 1584 году, обнаруживается наклонность молодых Ляпуновых к смуте и самоуправству. Они вместе с Кикиными «пристали к черни», когда она после смерти Грозного встала на Богдана Бельского и пошла на Кремль. Есть интересные указания на близость Ляпуновых к «дворовому дьяку» Ивана Грозного, Андрею Шерефединову. Этот отъявленный негодяй и насильник, пользуясь личной близостью к Грозному, присваивал самым наглым образом чужие земли и чужих людей на Рязани, а пособником ему служил в этом деле Александр Ляпунов. Заметим, что осужденный и отставленный от дел после смерти Грозного Шерефединов оказался одним из первых сторонников Самозванца и был в числе убийц жены и сына Бориса. В 1603 году опять слышим о Ляпуновых: Захар Ляпунов был уличен в том, что посылал на Дон казакам «заповедные товары», то есть предметы вооружения и вино. За это он снова понес наказание, как и в 1595 году. Наконец, есть слух, что бояре тайно посылали какого-то племянника Прокопия Ляпунова к королю Сигизмунду с просьбой помочь Самозванцу. Весьма вероятно, что этого и не было на самом деле, но не лишено значения, что к подобному слуху возможно было привязать одного из Ляпуновых. Может быть, самого его к королю и не посылали, а, говоря старым языком, «имя его посылали». Итак, Ляпуновых видим против Бельского, который был приятелем Бориса, и Ляпуновых видим в некоторой близости с Шерефединовым, который Годуновым был удален от двора. Соображая эти обстоятельства, можем заключить, что Ляпуновы при Борисе должны были чувствовать себя не особенно удобно. Строгие же наказания, которым, без сомнения, подвергли Захара Ляпунова, должны были озлобить его род против Годуновых. Отсюда можно объяснить решимость Ляпуновых изменить правительству Федора Борисовича[84].
Прокопий Ляпунов среди рязанских детей боярских играл большую роль, потому что был на первом месте в числе окладчиков Окологородного стана на Рязани. За ним, как за избранным и доверенным лицом, должна была пойти вся дружина рязанцев не только Переяславля-Рязанского, но и других рязанских городов, например Ряжска, где у Прокопия были также знакомцы, даже обязанные ему поручительством по службе. Когда же рязанцы вошли в «совет» к Басманову и Голицыным, за ними легко увлеклись служилые люди и других южных городов. По картинному описанию Ис. Массы, когда заговорщики 7 мая бросились на воевод и стали переходить через р. Крому на соединение с гарнизоном Кром, то в лагере поднялся ужасный беспорядок: «Никто не знал, кто был врагом, кто другом; один бежал в одну сторону, другой – в другую, и вертелись как пыль, вздымаемая вихрем». Далеко
