Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместе с низвержением правительства по всей Москве весь день происходил грабеж: грабили не одних Годуновых и их близких, но и людей далеких от правительства и ни к чему не причастных, например служилых и торговых немцев. Арестом Годуновых и водворением их на старом годуновском дворе руководили вельможи, взявшие дела в свои руки, грабежом же занималась чернь, у которой явился подстрекатель из числа тех же вельмож, именно Б. Бельский, допущенный в Москву после смерти Бориса. Так верх и низ московского населения произвели переворот 1 июня, после чего боярство двинулось навстречу царю Димитрию, а прочее население стало готовиться к приему царя в столице[86].
VI
Отношение бояр-князей к новому царю Димитрию. Поведение Шуйских. Недовольство московского населения, знати и духовенства. Заговор против Самозванца; его руководители и участники. Подготовка восстания и предшествовавшее ему брожение. Переворот 17 мая 1606 года и временное правительство. Воцарение князя В. И. Шуйского. Заключение
Борьба была окончена. С торжеством Самозванца, однако, не обеспечивалась дальнейшая судьба престола и не водворялся порядок в государстве. Боярство отнюдь не могло примириться с властью Самозванца, в царственное происхождение которого оно никак не могло верить. В. И. Шуйский откровенно высказывал, что Самозванца признали царевичем только для того, чтобы свергнуть Годунова. Когда же Бориса с его домом не стало, миновала необходимость и в службе Самозванцу. Служить ему было тяжело еще и потому, что новый царь не привлекал к себе своим обращением. Первое же знакомство с его личностью и приемами в Туле в мае и июле 1605 года оказалось для бояр очень неприятным. К Самозванцу привезли «повинную» от Москвы бояре князья И. М. Воротынский и А. А. Телятевский и с ними «всяких чинов люди». Столичное посольство было принято новым царем одновременно с новопришедшими донскими казаками. Царь позвал казаков к руке «преже московских боляр», а казаки при этом «лаяли и позорили» их. После такого публичного бесчестья Самозванец еще раз призвал к себе бояр и сам их бранил («наказываше и лаяше, якоже прямый царский сын»); некоторых же из них, даже самого Телятевского, послал за что-то в тюрьму. Конечно, не Воротынскому и не Шуйским с Голицыными было терпеть такое обхождение от неведомого им проходимца. Решая передать ему государство, они ждали, что он воздаст им за это подобающую честь и благодарение и что он поймет и соблюдет надлежащее положение в стране титулованной знати. Но они увидели с первых же минут, что имеют дело с человеком, которому чужды политические традиции и житейский такт. Самозванец не понимал ни того, чем он обязан московским князьям, ни того, какое положение они желают создать или, вернее, возвратить в государстве.
Особенно раздраженными и нетерпеливыми оказались Шуйские. Трудно понять причины той торопливости, с какой они постарались отделаться от нового царя. Но, во всяком случае, их отношение к вопросу о подлинности или самозванстве воцарившегося монарха было так щекотливо и сложно, что неизбежно должно было портить их положение при этом монархе. В. И. Шуйский еще так недавно свидетельствовал в Москве о том, что он похоронил настоящего царевича в Угличе, а что во имя его идет «расстрига». Как мог он объяснить свои слова Самозванцу, которому он потом принес присягу? И как мог Самозванец довериться такому боярину, который на его глазах круто переменил свои речи о нем самом и который слишком много знал о настоящем царевиче и мог и вперед злоупотреблять этим знанием? В то время как другие виновники переворота, Голицын и Басманов, получили на первых же порах служебные поручения от Самозванца и, как его доверенные лица, поехали перед ним в Москву, Шуйские оставались в стороне. Это было последствием их поведения и, может быть, причиной той поспешности, с какой они стали агитировать против нового государя. Им было основание опасаться, что при перемене придворных лиц и влияний не им достанется первое место в правительстве, а между тем они притязали на него. Переворот 1 июня устранил тот порядок, которым они тяготились, но не создал такого порядка, какого они желали. Незачем было, с их точки зрения, терпеть новое положение вещей, и опасно было в интересах их семьи дать ему утвердиться. Вот почему Шуйские очертя голову бросились в агитацию, возбуждая московское население против нового царя, еще не успевшего приехать в свою столицу. Неизвестно точно время, когда уличили и судили Шуйских, но, во всяком случае, все дело Шуйских, до «казни» князя Василия и до ссылки всей семьи опальных князей, протекло в летние месяцы 1605 года, точнее, в первую половину лета. Письмо иезуита Лавицкого из Москвы, датированное 14 июля нового стиля, уже излагает не только вины Шуйского, но и суд над ним на так называемом «соборе» (in maximo consessu senatorum etiam spiritualium cun caeteris aliis) и относит казнь его, отмененную в последнюю минуту, к 10 июля по новому стилю, то есть к 30 июня по старому. В июле Шуйские были уже сосланы в галицкие пригороды. Если мы примем эту дату и вспомним, что 1 июня произошло свержение, а 10-го умерщвление Годуновых и что только 20 июня Самозванец приехал в Москву, то убедимся, что Шуйские необыкновенно спешили и что все «дело» их заняло не более десяти дней. Очевидно, они мечтали не допустить «расстриги» до Москвы, не дать ему сесть на царстве. Разумеется, их предприятие не могло иметь успеха и должно было казаться предосудительным и странным. В Москве никто еще не имел времени убедиться в справедливости того, что говорили Шуйские, –
