Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе

«Спящую красавицу» мы с Ниной станцевали очень прилично, это был вообще МОЙ спектакль, тут даже у недоброжелателей не оказалось повода для возмущения. Уланова выглядела просто счастливой.

Той же ночью мы улетали в Египет. Это были последние гастроли, на которые поехала Галина Сергеевна. Повезли туда «Щелкунчика». Все было как обычно, я открывал и закрывал гастроли, поскольку это считается самыми ответственными моментами, приходят важные персоны, пресса. А потом меня отправляли танцевать Французскую куклу, зарабатывать деньги давали другим, более покладистым артистам.

Не обремененный репертуаром, я проводил много времени с Улановой. Египет был для нее особенной страной: здесь она когда-то последний раз выступала, танцуя «Умирающего лебедя». Это была и последняя в ее жизни гастрольная поездка. Все у нее заканчивалось на Египте. Галина Сергеевна неважно себя чувствовала – несмотря на апрель, стояла настоящая жара. Ей, наверное, не надо было ехать, 86 лет все-таки. Но, когда ее самочувствие позволяло, мы гуляли, даже на пирамиды ездили.

Еще очень интересный момент тех гастролей. Утром я танцевал генеральную репетицию «Щелкунчика». Естественно, в костюме и полном гриме. В зале сидела публика, имевшая отношение к искусству. Спектакль шел просто на ура, аплодировали бурно, кричали «браво».

Вечером на тот же «Щелкунчик» пришел президент Египта Хосни Мубарак, официальный спектакль. В Каирскую оперу без костюма и галстука не пускают. Я уже говорил, что было очень жарко, а наши руководители вечером пришли в костюмах, без галстука, их в театр и не пустили.

Во время этого спектакля зрительный зал смотрел не столько на сцену, сколько на ложу, где сидел Мубарак. Если он три раза ударял в ладоши, весь зрительный зал делал точно так же – три раза. Не больше. Танцевать при таком зрителе было невероятно тяжело, гнетущая тишина висела в воздухе в тех местах, где обычно публика просто взрывалась аплодисментами. В течение одного дня: утром триумф – вечером мертвая тишина. Страна-то восточная, но я в таких тонкостях тогда не разбирался.

Моя гастрольная жизнь в тот период сосредотачивалась вокруг школы, Большого и Мариинского театров. Самостоятельно я выбрался на выступление только один раз, в Самару, бывший Куйбышев, – танцевал там в концерте.

Тогда в театральной ложе меня познакомили с Аллой Яковлевной Шелест. Она сказала мне очень добрые слова, было очень приятно. Шелест, как и ее соученицы по классу А. Я. Вагановой, просто так комплименты не раздавала.

Самара мне запомнилась каким-то вымершим постсоветским пространством, страшной бедностью, но Волга там потрясающе красивая. И еще. Все время хотелось есть, а в ресторане гостиницы «Волга», где я жил, давали какие-то деревянные котлеты. Я пошел в город, чтобы купить хоть какую-нибудь колбасу. Но вместо еды в продуктовом магазине продавались вещи и книги. В результате, вместо колбасы, которую нигде так и не удалось обнаружить, я купил «Историю проституции», написанную в конце XIX века и переизданную сразу после распада СССР.

Кроме книги, я купил какие-то конфеты в железной коробке с изображением красивого ребенка на крышке. Храню эту коробку в память о той поездке до сих пор. Не зря мама за мое пристрастие к «собирательству» называла меня «сыном Плюшкина от Коробочки». Кстати, в Самаре мне впервые заплатили гонорар за выступления.

В том же сезоне я впервые в жизни оказался в Париже. Весь мир отмечал 125-летие со дня рождения С. П. Дягилева. В российском посольстве решили дать гала силами звезд Мариинского и Большого театров. Под это святое дело в Париж съехалось едва ли не все театральное руководство, взяв с собой и некоторых артистов. А. Баталов с Э. Тарасовой танцевали «Шехеразаду», У. Лопаткина – «Умирающего лебедя», А. Уваров с женой – «Седьмой вальс», а я, как обычно в таких случаях, исполнял самое «легкое» – «Нарцисса». Сцена в зале заседаний оказалась шириной два метра, длиной метров восемнадцать. Танцуй как хочешь. Когда я это увидел, тоскливо поиронизировал: «Слушайте, товарищи, ну, почему опять я буду мучиться? Почему у меня нет номера „Умирающий лебедь“? Я бы его исполнил даже на крышке гроба!»

Но благодаря этому концерту я посмотрел Париж в апреле. И благодаря папе одной девочки – тоже.

Незадолго до приезда во Францию я со школой ездил в ЮАР и Намибию. Летели долго, пересекли экватор, по такому случаю «Аэрофлот» выдал нам памятные грамоты. В Африке мы провели больше месяца. Там с Олей Суворовой я впервые станцевал Принца во II акте «Лебединого озера».

Среди учащихся была девочка – Лола Кочеткова. Ее папа по ЮАР тоже с нами путешествовал, он был дружен с С. Н. Головкиной. Мы с ним во время этой поездки много общались, очень симпатичный человек.

А в ЮАР самый популярный сувенир – фигурка жирафа, вырезанная из цельного куска дерева. И, когда мы оказались на базаре, мне один жираф очень приглянулся. Но Софья Николаевна возмутилась и сказала, что с этим жирафом меня никто в самолет не пустит. Лолин папа ее поддержал: «Коля, да не надо тебе это, не надо!» Я приуныл и был просто сражен, когда через пару дней он подарил мне жирафа. Да какого! Не рыночного, а какого-то уникального, редкой породы дерева, который наверняка, стоил целую кучу денег. Жираф оказался выше меня ростом. Я летел с ним в Москву в обнимку, в бизнес-классе, не выпуская из рук свое сокровище. Довез жирафа до двери своей квартиры и полез за ключами. Тут-то и произошла катастрофа. Жираф вдруг скользнул вдоль стены и с грохотом свалился на пол, отбив оба уха. Но я его подлатал, и теперь он в полном порядке, работает «вешалкой» для моих наград.

Когда Лола узнала, что я еду в Париж, где жил ее папа, попросила передать ему какие-то подарки. Она принесла мне пакет: «Он тебя встретит прямо в аэропорту».

Прилетаем в Париж рано утром. В аэропорту меня встречает шикарный лимузин. Все едут в российскую резиденцию, а меня везут в фантастические апартаменты, где жил Алик, Алимжан Тохтахунов, для меня – Лолин папа.

И первым делом, не заезжая домой, мы направились к Théâtre des Champs-Élysées, завтракать в кафе «L’Avenu» на улицу Монтень. Там некогда жила Марлен Дитрих и сегодня живут многие звезды.

Париж буквально опьянил меня: апрель, тепло, солнце, всюду цветущие деревья, зеленые газоны. Мы завтракали роскошно какими-то несусветными круассанами, черной икрой… В общем, я наелся так, что казалось, из-за этого стола уже не вылезу никогда. А впереди концерт с «Нарциссом»…

И тут Алик уговаривает меня остаться в Париже еще на три дня. Мне тут же поменяли билет. Все живут в российском посольстве, а я – у Алика дома. Лежу на кровати, Эйфелеву башню