Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе

Октябрь. Я лежу дома, шесть месяцев после желтухи нельзя двигаться. Звонят из театра и говорят, что надо обязательно приехать. Васильев приступает к постановке своей версии «Лебединого озера». Никакие ссылки на мою болезнь и больничный лист не срабатывают.

Добрался до театра, пришел в большой репетиционный зал, и вдруг туда заходят все, кто не в Америке, педагоги-репетиторы… Открывается дверь – Уланова! Подошла ко мне, мы расцеловались, Галина Сергеевна села рядом на низкую скамейку, стоявшую вдоль зеркала. Васильев начал рассказывать о своей идее «Лебединого озера»: о том, что будут открыты музыкальные купюры в партитуре Чайковского, что не будет Одиллии, и так далее. Говорил Владимир Викторович довольно долго, а затем попросил показать классический выход лебедей. Кордебалет станцевали «из Льва Иванова».

А у Галины Сергеевны привычка была: когда ей что-то не нравилось, она соединяла ладони и начинала своими красивыми пальчиками перебирать, ударяя пальчиком о пальчик, и, чем сильнее ей что-то не нравилось, тем быстрее становились эти удары. Я скосил глаз на улановские руки, понимаю, что, в принципе, сейчас что-то будет… Посмотрев выход лебедей, Владимир Викторович воскликнул: «А неплохо ведь поставлено!» На этой фразе Уланова встала и тихо пошла к двери, тихо, не говоря ни слова. «Галина Сергеевна, – воскликнул Васильев, – вы куда?» Она повернулась: «Ты знаешь, Володя, я что-то не очень поняла содержание. Ты мне пришли либретто, я ознакомлюсь, и мы с тобой потом поговорим». И я понял: Уланову в ближайшие три месяца в театре не увидеть. Она – скала. Она вышла, и дверь закрылась – железный занавес опустился, туда прохода не было. Сквозняк туда не проходил.

До февраля следующего года Галина Сергеевна действительно в театре не появлялась. Она этот балет так и не увидела никогда.

Уже само либретто нового «Лебединого озера» вызывало удивление, в нем все не сходилось. Без Черного лебедя пропал изначальный конфликт борьбы Добра и Зла. Было непонятно, почему Король со своим сыном Принцем не ладит, имея жену – Королеву, почему-то отчаянно пристает к девушке Одетте. Мало того, было непонятно – кто такой этот Король: то ли демон, то ли колдун, то ли птица. Было непонятно, почему Принц в I акте все время танцует со своим Другом, в которого превратилась роль Шута. Друг этот во всех сценах как главный герой оказывался в центре внимания.

На балу Одетта почему-то появлялась в русском кокошнике и танцевала «Русский танец». Он был написан П. И. Чайковским в 1877 году для первой исполнительницы Одетты – Одиллии – звезды Большого театра П. Карпаковой. Она выходила на сцену и танцевала в боярском костюме русскую плясовую, отдавая дань патриотически настроенному московскому зрителю. В дальнейшем этот танец попал в балет «Конёк-горбунок», А. Сен-Леон сочинил на него вариацию Царь-девицы.

Именно эту аутентичную хореографию XIX века, с небольшими изменениями, использовал Ю. Н. Григорович в своей редакции «Лебединого», в танце Русской невесты. В 1969 году на сдаче «Лебединого» министр культуры СССР Е. А. Фурцева не приняла спектакль. Кто-то из чиновников заявил: «Как? У Принца было пять невест и одна из них русская. И он ее не выбрал?! Тогда уберите Русскую невесту!» Надо отдать должное Фурцевой, которой очень понравилась Татьяна Голикова, исполнявшая эту партию, она предложила Русскую невесту все-таки оставить в балете. Но невеста из «Русской» превратилась в «Славянскую», и называлась так довольно долго.

Получилось, что в новом «Лебедином» мечта Министерства культуры СССР воплотилась в жизнь – выбор Принца пал на Русскую невесту. И было очень смешно, когда в III акте на балу исполнители Мазурки и Венгерского, Испанского, Неаполитанского танцев, находившиеся на сцене, начинали Одетте, исполнявшей «Русскую», прихлопывать и притопывать.

Если в знаменитой «лебединой» картине мой герой – Король – все время путался под ногами у кордебалета, Одетты и Принца, то весь III акт я восседал на троне. А в его финале мне полагалось вскочить, схватить балерину – и бегом с ней в кулисы. Сидеть на троне приходилось долго, пока весь дивертисмент характерных танцев не пройдет, чтобы не остыть, я надевал под свой длинный балахон теплые репетиционные штаны.

Есть известный исторический анекдот. Когда М. И. Петипа ставил балет «Царь Кандавл», Лев Иванов, исполнявший одну из главных партий, все время спрашивал хореографа, когда же наступит его очередь что-то делать на сцене, тогда Мариус Иванович ответил: «Не волнуйся, Иванов, в последний акт у тебя будет большой мизансцен!» И действительно, Иванов появлялся на сцене и сидел там весь акт! Так произошло и со мной. В общем, этот спектакль стал большим испытанием в моей жизни.

Художником нового «Лебединого озера» выступила Марина Азизян. Как я впоследствии узнал, она много и успешно работала в кино и в драматическом театре. Мы не были с ней знакомы. Пришел я на примерку костюмов в мастерские. Какая-то женщина вынесла мне огромный плащ с боа! Увидев в зеркале свое отражение, я лихим жестом закинул один конец боа за плечо и прыснул от смеха: «Сильва Вареску!»

Пестов в годы моего ученичества так не раз меня дразнил, словно в воду глядел, что когда-нибудь я предстану перед публикой именно в таком опереточном виде. Женщина удивленно спросила: «Вам что, не нравится?!» – «А что здесь может понравиться?» – воскликнул я. Откуда мне знать, что рядом со мной художник спектакля стоит? Тем более я тогда не знал, что Азизян была художником-постановщиком музыкального телефильма «Сильва». Я и не думал ее обидеть, но и притворяться я тоже не мог.

Наверняка Марине Цолаковне хотелось сказать свое слово в оформлении «Лебединого озера», но это такое испытание на прочность, не дай бог. Из современных художников его выдержал разве что великий Сулико Вирсаладзе. Азизян, конечно, на меня обиделась, но вида не подала, после премьеры подошла ко мне с добрыми словами. Однако ее костюм Короля мне пришлось основательно переделать. Король, по эскизам, весь в черном, на черном полу, в почти черных декорациях. Спасение утопающего – дело рук самого утопающего. Надо было хоть как-то расцветить наряд моего героя. Я принес в мастерские изображение короны Елизаветы II, чтобы мне сделали такую же, потом принес знаменитый портрет Людвига Баварского, придумал себе колье на шею, массивные перстни на руках… Эскиз своего второго костюма в спектакле я нарисовал сам.

На генеральной репетиции, как главный герой балета, я кланялся последним. Но кто-то сказал Васильеву: «Володя, это же отрицательный персонаж, что же он у тебя последним выходит…» А спектакль заканчивался счастливо. Принц бегал около озера, и тут появлялся Король, то есть я. В какой-то момент, не знаю почему, Король подходил к сыну, клал ему руку на голову, типа, хотел его обнять, но