История Французской революции с 1789 по 1814 гг. - Франсуа Минье

9 термидора было первым днем революции, когда пали те, кто вел активную борьбу и наступление. Уже это одно указывает на то, что восходящее революционное движение достигло своего предела. С этого дня должно было начаться движение в обратную сторону. Всеобщее восстание всех партий против одного человека должно было уничтожить гнет, давивший на них. Комитеты в лице Робеспьера потерпели поражение от самих себя, и децемвирное правительство потеряло тот престиж террора, который составлял его единственную силу. Комитеты освободили Конвент, а он, в свою очередь, мало-помалу освободил республику. Комитеты при этом полагали, что действуют исключительно ради поддержания революционного правления, а большинство их союзников имели целью покончить с диктатурой и восстановить независимость Конвента и законный порядок. Уже назавтра после 9 термидора победители стали раскалываться на две противоположные партии — партию комитетов и партию монтаньяров, которую отныне стали называть термидорианской партией.

Партия комитетов была лишена половины своих сил; она потеряла не только предводителя, но также и Коммуну, семьдесят два принимавших участие в мятеже члена которой были отправлены на эшафот и которая после своего двойного поражения, при Эбере и Робеспьере, более не смела сорганизоваться и далее не имела сколько-нибудь значительного влияния Однако в руках этой партии, в лице комитетов, продолжало быть сосредоточено управление делами. Все ее члены были приверженцами революционной системы: одни, как Бийо-Варенн, Колло д'Эрбуа, Барер, Вадье и Амар, видели единственно в ней свое собственное спасение, другие, как Карно, Камбон, два Приёра (депутаты Марны и Кот д'Ора) и еще некоторые, боялись контрреволюции и наказания для своих сотоварищей. В Конвенте партия считала на своей стороне всех, когда-либо посылавшихся комитетами с поручениями комиссаров, многих проявивших себя 9 термидора монтаньярами и остатки бывшей партии Робеспьера. Вне Конвента к ней примыкали якобинцы; она находила, кроме того, поддержку в низшем классе и в предместьях.

Партия термидора была составлена из большей части членов Конвента. К ней принадлежали: весь Центр Конвента, все, что еще осталось от Правой, и монтаньяры, отказавшиеся от прежних своих крайностей. Союз умеренных, Буасси д'Англа, Сьейес, Камбасарес, Шенье, Тибодо с дантонистами — Тальеном, Фрероном, Лежандром, Баррасом, Бурдоном (от Уазы), Ровером, Бентаболем, Дюмоном и обоими Мерленами, дал Конвенту несколько иной характер. Партия термидора после 9 термидора начала с того, что утвердила свое господство в Конвенте; затем она проникла в правительство, вытеснив из него прежних членов. Поддержанная общественным мнением, Конвентом и Комитетами, партия шла с этих пор открыто к намеченной цели; она подвергла преследованию главнейших из децемвиров и некоторых из их агентов. Но так как у них в Париже было немало приверженцев, то она искала поддержки у молодежи против якобинцев, а у секций — против предместий. Рядом с этим для еще большего увеличения числа своих членов партия провела в Конвент всех тех депутатов, которые были изгнаны из него Комитетом общественного спасения, т. е. сначала 73-х, протестовавших против 31 мая, а потом и тех из жирондистов, что оставались еще в живых в изгнании. Заволновались якобинцы, партия настояла на закрытии их клуба; попробовали произвести восстания предместья — их разоружили. Наконец, ниспровергнув революционное правительство, партия задумала создать другое и при помощи Конституции III года установить общественный уклад либеральный, вполне выполнимый на деле, правильный и постоянный, взамен того выходившего из ряду вон и переходного состояния, в котором Конвент находился с самого начала своей деятельности. Все это, однако, можно было совершить только постепенно.

Одержав совместно победу над общим врагом, обе партии не замедлили помериться силами между собой. В особенности сильное отвращение во всех возбуждал Революционный трибунал; 11 термидора действия его были приостановлены Конвентом, но в том же заседании по настоянию Бийо-Варенна возобновлены снова. Он подействовал на Конвент указанием на то, что нет других виновных, кроме сообщников Робеспьера, и что судей и присяжных следует удерживать в их должностях, так как большинство из них люди выдающейся нравственности. Проект декрета был составлен Барером на таких основаниях: триумвиры ничего не сделали для революционного правительства, — напротив того, они зачастую даже противились его мерам, ибо их единственная забота была наполнить правительство своими креатурами и вызвать его на действия лично для них полезные; в силу этих соображений Барер настаивал на усилении революционного правительства и требовал сохранения закона против подозреваемых, Революционного трибунала и даже именно прежнего его состава, не исключая и Фукье-Тенвилля. Произнесение Барером этого имени вызвало в Конвенте всеобщий ропот. Фрерон, выражая накопившееся негодование большинства, воскликнул: „Я требую, чтобы очистили, наконец, землю от этого чудовища. Пусть Фукье убирается в преисподнюю протрезвиться от опьянения пролитой им кровью“. Словам Фрерона аплодировал весь зал, и тотчас же был декретирован указ о предании Фукье суду. Барер не счел себя, однако, побежденным; он продолжал разговаривать с Конвентом тем повелительным тоном, которым всегда говорил Комитет и который всегда так сильно импонировал ему; с его стороны тут действовал расчет и привычка; всегда легко продолжать то, что уже имело успех.

Однако Бареру не приличествовал подобного рода повелительный и непреклонный тон, ибо он за свою политическую карьеру не раз менял свои убеждения, был по происхождению дворянином и до 10 августа принадлежал к партии роялистов-фельянов. „На каком основании, — сказал Мерлен, депутат Тионвиля, — этот бывший президент фельянов присваивает себе право предписывать нам законы?“ Зал разразился аплодисментами. Барер смешался, сошел с ораторской кафедры, и этот первый его неуспех послужил началом падения влияния комитетов в Конвенте. Революционный трибунал продолжал свое существование, но уже с другими членами и другой организацией. Закон 22 прериаля был уничтожен; в судопроизводство этого органа было теперь введено столько медлительности, покровительственных форм и умеренности, сколько прежде было в нем поспешности и бесчеловечности. Страшный прежде, трибунал перестал служить орудием против подозреваемых; этих последних еще некоторое время продержали в тюрьмах, но сильно смягчили тюремный режим и, наконец, всех их понемногу выпустили на свободу, следуя тому самому методу, который проповедовал Камиль Демулен, предлагая учредить свой Комитет милосердия.

13 термидора Конвент занялся созданием правительства. В Комитете общественного спасения была нехватка в большом количестве членов. Эро де Сешель почему-то вовсе не был никем заменен; Жанбон Сент-Андре и Приёр, депутат Марны, были посланы Конвентом с особой миссией; Робеспьер, Кутон и Сен-Жюст только что погибли. На место всех этих членов были назначены: Тальен, Бреар, Эшассерьо, Трейяр, Тюрио и Лалуа, которые, вступив в состав Комитета, тотчас же ослабили влияние его прежних членов. Рядом с этими оба Комитета были реорганизованы; их поставили в более зависимое положение от Конвента и в более независимое друг от друга. Комитету общественного спасения было поручено ведение военных действий и дипломатических дел, а Комитет общественной безопасности стал во главе высшей полиции. Далее, желая не только ограничить революционную власть, но также успокоить ту всеобщую горячку, которая экзальтировала эту власть, и понемногу отстранить от участия в делах правления толпу, Конвент отменил ежедневные собрания по городским секциям и сохранил их всего раз в декаду, причем неимущим гражданам за участие их в заседаниях секции перестали выдавать ту плату в 40 су в день, что платили раньше.

После того, как эти первые меры были решены и 11 фрюктидора, т. е. месяц спустя после падения Робеспьера, выполнены на деле, версальский депутат Лекуантр выступил с обвинениями против Бийо, Колло и Барера, членов Комитета общественного спасения, и Вадье, Амара и Вуллана из Комитета общественной безопасности. Как раз накануне Тальен выступил в Конвенте против режима террора; его речь произвела известное благоприятное влияние, и, выбирая время для своего нападения, произведенным ею расположением умов воспользовался Лекуантр. Лекуантр представил против перечисленных нами членов комитетов 23 обвинительных пункта. Он им поставил в вину все те меры жестокости и тирании, в которых они обвиняли Робеспьера, и назвал их прямыми продолжателями этого последнего. Обвинение это внесло в Собрание беспокойство и подняло на ноги всех, кто поддерживал почему-либо Комитеты или кто не желал видеть в республике несогласий. „Если бы преступления, в которых нас обвиняет Лекуантр, были доказаны, — сказал Бийо-Варенн, — если бы они оказались настолько соответствующими действительности, насколько они воображаемы и нелепы, то тогда без всякого колебания всем нам надо было бы отрубить головы. Но я требую, чтобы Лекуантр документами и свидетельствами, заслуживающими доверия, доказал хоть один из фактов, в которых он нас обвиняет“. Бийо опроверг один за другим все пункты обвинения, предъявленного к ним Лекуантром; он бросил в лицо врагам упрек в том, что они подкупны, что они интриганы и желают принести его в жертву в память Дантона, этого гнусного заговорщика, надежду всех отцеубийственных партий. „Что надо, — продолжал он, — этим людям, называющим нас продолжателями Робеспьера? Знаете ли вы, граждане, чего они желают? Они желают умертвить свободу на могиле тирана“. Обвинения Лекуантра оказались преждевременными; Конвент почти единогласно признал их клеветническими. Обвиненные и их друзья шумно предавались несдержанному негодованию; будучи атакованы в первый раз, они еще сумели проявить остатки своего прежнего всемогущества; обвинителю почти не дали говорить, и никто его не поддержал; Бийо-Варенну и его приверженцам на этот раз победа далась совсем легко.