История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 1) - Уильям Теккерей

И Пен, следуя за его жадным взглядом, с интересом окинул глазами помост, где три старых джентльмена стояли у стола перед десятком блюд под серебряными крышками, в то время как клерк дребезжащим голосом читал предобеденную молитву.

Лоутон извлекал из обеда все возможное. Он всегда старался занять за своим столом председательское место, и ему доставалась тринадцатая рюмка портвейна. Он же резал жаркое, выбирая себе самые лакомые куски, и так проворно подливал себе соуса, что Пен, глядя на него, веселился от души. Бедный Джек Лоутон! Эпикуреец, чьи запросы не превышали полутора шиллингов! Твои удовольствия были поистине безобидны.

Пен был постарше многих из своих товарищей, и в облике его, как мы уже говорили, было что-то дерзкое и надменное, что придавало ему некую исключительность, резко отличая его и от бледных юношей, толковавших между собой на юридические темы, и от завзятых денди в спортивных рубашках и сногсшибательных булавках и жилетах, составлявших праздную часть этой маленькой общины. Незаметному, добродушному Лоутону Пен сразу понравился своим высокомерным видом, и, очутившись с ним за одним столом, он первый завязал знакомство.

— Нынче нас, кажется, кормят вареной говядиной, сэр, — сказал Лоутон.

— Право, не знаю, сэр, — отвечал Пен, с трудом удерживаясь от смеха, но тут же добавил: — Я здесь человек новый, недавно приехал. — И Лоутон немедля стал осведомлять его о местных знаменитостях.

— Вон судья Буси — тот лысый, что сидит под портретом и ест суп… наверно, из черепахи, им часто подают черепаховый суп. Рядом с ним Болз, королевский адвокат, и Светтенхем — знаете, контора "Ходж и Светтенхем". Вон тот — старый Грамп; он, говорят, уже сорок лет здесь обедает. На их стол часто достается рыба от старейшин. А вон там, напротив нас, видите — сидят четверо? Это молодые люди первый сорт, уж вы мне поверьте: мистер Трэйл, сын епископа Илингского, достопочтенный Фред Рингвуд, брат лорда Синкбара. Он-то получит хорошее место, будьте спокойны. И Боб Сосунок, он от него ни на шаг не отстает, тоже замечательный человек… Ха-ха-ха! — неожиданно расхохотался Лоутон.

— Что это вы? — удивился Пен.

— Эх, хотел бы я с ними столоваться! — сказал Лоутон, хитро подмигивая Пену и наливая себе вина.

— Почему?

— Как почему? Они ведь сюда не обедать приходят, они только делают вид, что обедают. Очень нужны им здешние обеды! Они ездят обедать в какие-нибудь важные клубы, а не то в гости. Их имена печатаются в "Морнинг пост", в списках гостей на всех званых обедах. Пари держу, что вот и сейчас Рингвуда ждет на углу Эссекс-стрит наемный кеб, а Трэйла — его выезд (он, скажу я вам, малый не промах, умеет транжирить папашины денежки). Обед! Эти будут обедать еще часа через два!

— Но раз они не обедают, почему вам хотелось бы с ними столоваться? спросил Пен, все еще не понимая. — Вам что, своего обеда мало?

— Эх, молодо-зелено! — сказал Лоутон. — Простите меня, но вы, право же, наивны. Поймите, они не пьют вина, и если сидеть с этой тройкой за одним столом, можно одному выпить всю бутылку. Потому-то Коркоран к ним и примазался.

— Вы, я вижу, хитрец, мистер Лоутон, — сказал Пен, в восторге от своего нового знакомого, на что тот скромно отвечал, что почти всю жизнь прожил в Лондоне, ну, и кое-что соображает; а затем продолжал свой перечень.

— Ирландцев здесь — хоть отбавляй. Коркоран первый, и не могу сказать, чтобы он мне нравился. А вон и еще один — видите, такой красавчик в розовой рубашке и желтом жилете, а платок синий: это Моллой Малони из Баллималони, племянник сэра Гектора О'Дауда. — Лоутон попробовал изобразить ирландский акцент и сам рассмеялся. — Он все хвалится своим дядей. А сюда в первый раз явился в штанах с серебряным кантом… Тот, что сидит рядом с ним, — брюнет, длинноволосый, — смутьян и бунтовщик. Послушать его речи — кровь стынет в жилах. А дальше сидит тоже ирландец, Джек Финьюкейн, — журналист. Они крепко держатся друг за друга, эти ирландцы. Ваша очередь наливать. Что? Не хотите портвейна? Никогда не пьете портвейна за обедом? Ну, ваше здоровье.

И то обстоятельство, что Пенденнис не пил за обедом портвейна, еще возвысило его в глазах этого славного малого.

Однажды, когда Пен обедал таким образом с Лоутоном, к ним присоединился рослый мужчина в адвокатской мантии, — видимо, не найдя места среди юристов одного с ним ранга, он подошел к их столу и сел на скамью рядом с Пеном. Платье на нем было поношенное, выцветшая мантия обвисла, а рубашка, хоть и чистая, совсем обтрепалась — не то что розовое великолепие мистера Моллоя Малони, который председательствовал за соседним столом. По обычаю, заведенному в Верхнем Темпле, джентльмены, обедающие в зале, должны в том расписываться, для чего на каждый стол кладется листок бумаги и карандаш. В тот день первым записал свое имя Лоутон, вторым — Артур Пенденнис, а потом к листку протянул руку мужчина в поношенном платье. Увидев фамилию Пена, он улыбнулся и поглядел на него.

— А ведь мы с вами встречались, — сказал он. — Мы оба — питомцы Бонифация: меня зовут Уорингтон.

— Как, вы — Молодч… Уорингтон? — воскликнул Пен, чрезвычайно обрадованный встречей с этим героем. Уорингтон рассмеялся.

— Да, да, Молодчага Уорингтон, — подтвердил он. Я помню вас первокурсником. Вы, кажется, и меня перещеголяли.

— В колледже вас до сих пор вспоминают, — сказал Пен, всегда отдававший должное талантам и храбрости. — Билли Саймс — помните, тот лодочник, которого вы положили на лопатки, — только и мечтает о том, чтобы вы опять наведались в Оксбридж. И обе мисс Нотли, что торгуют галстуками…

— Тсс!.. Рад познакомиться, Пенденнис. Я много о вас слышал.

Молодые люди предались университетским воспоминаниям, и Пен, еще недавно задиравший нос перед Лоутоном и уверявший его, что не пьет за обедом портвейна, увидев, с каким удовольствием Уорингтон поглощает свою долю, не замедлил последовать его примеру, чем немало огорчил простодушного Лоутона. Покончив с обедом, Уорингтон спросил, как Пен думает провести вечер.

— Я хотел съездить домой переодеться, а потом в театр — послушать Гризи в "Норме".

— Вы сговорились с кем-нибудь там встретиться?

— Нет, думал только послушать оперу. Я очень люблю музыку.

— Тогда пойдем лучше ко мне, — предложил Уорингтон. — Выкурим по трубочке. Я живу рядом, в Лемб-Корте. Потолкуем о колледже, вспомним молодые годы.

Они ушли, и Лоутон проводил их печальным вздохом. Он знал, что Уорингтон — сын баронета, а любой аристократ внушал ему благоговение.

Пен и Уорингтон стали с этого вечера закадычными друзьями. Бодрость и обаятельность Уорингтона, его трезвый ум, грубоватое радушие и всегда готовая к услугам трубка сразу пленили Пена, и закусывать с другом в дешевом трактире оказалось куда приятнее, нежели обедать в парадном одиночестве среди вежливых и безмолвных членов клуба "Полиантус".

А вскоре Пен съехал с квартиры, в которую перебрался из гостиницы; он решил, что экономнее будет поселиться с Уорингтоном в Лемб-Корте и обставить пустовавшую там комнату. Нужно заметить, что Пен с необыкновенной легкостью предпринимал всякий шаг, суливший ему что-то новое и приятное. И теперь юный Пиджен и уборщица Фланаган служили верой и правдой как Уорингтону, так и Пену.

Глава XXX

Старые и новые знакомые

Пен, вдохновленный мыслью, что узнает жизнь, побывал во многих уголках Лондона, пользующихся сомнительной славой. Ему нравилось общаться со всякого рода людьми: он наблюдал грузчиков в кабаках, боксеров в харчевнях, добропорядочных горожан, развлекающихся в пригородах или на реке; и он охотно поболтал бы с знаменитыми карманниками или выпил бы кружку эля в компании громил и взломщиков, если бы случай свел его с этой братией. Он восхищался тем, как серьезно Уорингтон слушает россказни Любимца Татбери и Брайтонского Молодца в "Гербе Чемпиона" и какое участие принимает в грузчиках, собравшихся выпить у "Лисы под Горой". Уорингтон знал чуть ли не все питейные заведения Лондона и предместий и чуть ли не всех, кто проводил там время. Повсюду он был личным другом хозяина и хозяйки и одинаково желанным гостем в буфете и в распивочной. Он уверял, что здесь ему интереснее, нежели среди людей его собственного круга, чьи манеры претят ему, а разговор невыносимо скучен. "В обществе, — уверял он, — все на одно лицо, все одинаково одеваются, все пьют, едят и говорят одно и то же; один денди в клубе и выглядит и разговаривает в точности как другой; одна юная мисс на бале похожа на другую как две капли воды. А здесь встречаешь людей самобытных. Я люблю побеседовать с первым силачом Англии, или с человеком, который может всех в Англии перепить, или с шляпником, этим ярым республиканцем, который считает Тислвуда величайшей исторической личностью. Грог я предпочитаю кларету, а посыпанный песком пол в Карнаби-Маркет натертому до блеска паркету в Мэйфэре. Да, признаюсь, те, кто не вхож в "высший свет", мне более по душе".