Возвращение, или Свободу попугаям! - Юлия Фирсанова

— Совсем? — разочарованно вздохнул Фаль, лизнул кончиком язычка белый краешек таблетки, проглядывающий из надорванной бумаги, и убедился: — Совсем!

— Хорошо, что у нас такой опасной дряни нет, — глубоко впечатлившись, заметил Кейр, — и с дурной травой и вином бед хватает.

Проявляя абсолютную солидарность с телохранителем, поддакнул Сарот.

Устроившись поудобнее на моем плече, сильф не без превосходства заметил:

— Глупые люди! Зачем кушать всякую опасную гадость, когда вокруг столько вкусного! Самый лучший наркотик — это медовые булочки и конфеты!

— Я разве спорю, — улыбнулась я. — Только, дружок, с конфетами тоже меру знать надо, а то опять пестреньким станешь! — кончиком пальца я аккуратно коснулась остренького носика сильфа.

— Трю-ю-ю-фели, — мечтательно взмахнул крылышками Фаль и погрузился в сладкие кондитерские грезы. Розовые пятнышки на теле не отвратили его от иномирных сладостей.

— Угодили ль мы магеве? — дождавшись очевидной паузы в нашей таинственной беседе, пробухтел над ухом кряжистый широкоплечий мужик, перешагнувший середину жизни лет десять или около того назад. Такие заматерев, очень долго сохраняют неизменный вид.

Пока мы ели, он сидел смирно за столом слева от нас за кружкой с элем. Я вообще-то по сторонам не зыркала. Его запомнила только потому, что ни у одного другого человека в трактире не было такой осанистой черной с легкой проседью бороды. Она гордо топорщилась, маскируя владельца от губ до середины груди.

Поскольку никто не пел, ни плясал, подарков не дарил, я сообразила: мужик имеет в виду пищу. Вот только почему об этом спрашивает он, а не трактирщики? Повернула голову, пригляделась, так и есть рубашка на вопрошавшем покраше, чем у прочих, с вышивкой в цветах и петухах, сапоги начищены, и достоинство на морде лица внушительное. Ставлю десять к одному, сей тип — какой-то местный авторитет, как вариант — староста или мэр деревни.

Метод дедукции дал следующую цепочку выводов: раз бородач полез с вопросами вперед хозяина трактира, стало быть, завязать разговор желает. А поскольку болтать с магевой у простого люда в хобби не числиться, "староста" не для развлечения над ухом зудит, бородой рискует. Выждал, пока от стола отвалюсь явно, и подкатил, торопился, пока в комнаты не пошла спать.

— Я наелась, — согласилась я и, поглядев прямо в настороженно-вежливые карие глаза под кустистыми бровями, сказала: — давай, вещай, с чем пришел. Ты "может сказать что хочешь или попросить об чем"?

— Хочу, — с облегчением подтвердил мужик и неловко, не слишком привычен видать, поклонился. — Суда твоего справедливого матушка просить хочу!

— Меня зовут магева Оса и такого величания вполне достаточно, — поморщилась я от великовозрастного словечка "матушка". — Кого судить-то надо? Говори толком, да не стой столбом, садись, — я подвинулась, освобождая бородачу место на скамье подле себя.

Тот не заставил себя упрашивать опустился на самый краешек скамьи, которую мы с Лаксом делили. Повеление магевы исполнил осторожно, не нагличая. Откашлялся, то ли простудой страдая, то ли мысли в слова укладывал, и брякнул:

— Виновный, нет ли охотник Викша в кончине супружницы своей, спросить хочу. Ответишь ли, магева?

— Ответить нетрудно. "Да" или "нет" наобум я тебе хоть сейчас ляпну, а вот правильно ответить смогу, только если все толком расскажешь, — изрекла я, мысленно послав очередную порцию "комплиментов" Гарнагу. Вот везет, так везет мне на судилища. Второе за три дня! Придется разбираться, поскольку я богу обещала, хоть и не знала тогда, что меня в судьи на каждом перекресте записывать станут. Лакс утешительно потрепал меня по руке и подмигнул, я улыбнулась своему марету. На сердце сразу стало тепло и чуточку щекотно. Если я быстро разберусь с этим женоубийцей, мы найдем, чем заняться вечерком.

Не то от моей вдохновляющей близости, не то от массажа скамьей пятой точки, где, вопреки научным выкладкам ученых у массы народа находится главный думающий орган, мужчина заговорил живее:

— Дармон я, опечитель Котловищ, магева Оса. А Викша охотник в наших краях из лучших, стрелой зверю в глаз бьет, капканы мастерски ставит, все тропки тайные в лесах знает, да и удачлив. Даже в худой год без добычи не остается. Меха все отборные, волосок к волоску! Баронесса наша, леди Ивельда, треть податной от деревеньки шкурами берет!…

— Что-то не пойму, Дармон, — усмехнулась я, — ты хвалить вашего Векшу или судить просишь?

— Судить мату…, почтенная магева, — на ходу исправившись, заверил меня опечитель и огладил бороду рефлекторным жестом успокаивающим нервную систему, — судить.

— Тогда излагай по существу, — посоветовал Кейр. — Какого нраву охотник? Как с женой жил?

— Спокойный мужик Векша, молчаливый, слова лишнего не вытянешь. С женой своею Салидой мирно жил, даже не поколачивал. Он, правду сказать, когда лишка хлебнет, побузить любит, силушку молодецкую показать, бывает, из забора такие оглобли выворачивает, раз бочки, которые мужики втроем у трактира с подводы сгружали, на другой конец Котловищ однова ночью во хмелю перетащил. Ладно еще скоренько выпивка Векшу укладывает, побузит чуток, а потом его сморит, сутки спать может. Но руку на Салиду сроду не поднимал. Она у него и сама норову крутого, может… эх, теперь уж могла и ухватом причесать поперек спины. Зато хозяйка знатная. Пироги лучше, чем у Апарисы, — Дармон кивнул на дебелую трактирщицу, — выходили, а за настойкой на травках и из других деревень наезжали. Хорошо жили, только деток Лела Милостивая не дала, думали уже какого сироту пригреть…

— Настойку говоришь? А сама Салида пила? — снова перебила я старосту наводящим вопросом.

— Чарку-другую пропустить не брезговала, — признал опечитель. — Так разве ж это большой грех? После денька трудного — истинное души отдохновенье! Главное норму знать!

— С расплывчатого понятия норма начинается бытовое пьянство, а там и до алкоголизма не далеко, — констатировала я, поймала затуманенный от умных слов взгляд Дармона, и прибавила: — Это мысли вслух, ты дальше рассказывай.

— Так почитай все сказал, магева, — взъерошил бороду опечитель и действительно коротко закончил. — Утром сегодня Милица, соседка ихняя за солью заглянула и вой на всю деревню подняла. Векша на лавке в горнице храпит, а Салида на полу, стылая уже. Милица сказывает, ввечеру спорили они чего-то громко, только у Сали голос завсегда громовой был, вот она и не подумала худого….

— А что говорит подозреваемый, Векша твой? Признался в убийстве?

— Не помнит он ничего, — всем телом вздохнул Дармон. — Мы пока его в сарае у дома заперли, чтоб проспался, думали, может, к утру вспомянет, чего приключилось.