НФ: Альманах научной фантастики 35 (1991) - Евгений Войскунский

Непонятное и страшное, что представало перед Оланом, холодной дрожью приближающейся опасности проникло в него.

Он побежал к висящему в центре Деревни надутому крокодильему пузырю и ударил по нему колотушкой. Ухающие звуки разносились далеко по окрестности, и жители стали собираться.

Олана поразила их полнота, лоснящиеся щеки и ленивые глаза. В воздухе явственно ощущался запах дьявольского корня. Судя по виду, у многих женщин должны были родиться дети. Олан вглядывался в людей. Они были те же и одновременно совсем Другие. Олан их не чувствовал и не знал, что этим — другим — сказать.

— Братья… я сделал Рубильщика листьев Тхе! — Олан вложил в это всю радость и надежду, которые у него оставались. Толпу охватило веселое оживление.

— Мы верим в тебя, Великий Олан! — выступил вперед Поридам. — Ты сделал Великого Рубильщика и сделаешь Великого Тхеопама и Великого Ловца крокодилов. Ведь это правда, Олан?

Олан кивнул.

— Мы счастливы! Мы больше не таскаем камни для Моста, не пасем тхеопамов и не отдаем ничего Азиму! Посмотри! — Поридам простер руку.

На месте Храма чернела горелая проплешина.

— Великий Олан! — завопил Поридам, и жители стали опускаться на колени. — Великий Олан! Пусть поскорее появится механический тхеопам, потому что живые несут все меньше яиц!..

— Где Азим?

— Он… мешал нам сбросить пелену!

Олан содрогнулся. Он слепо шагнул вперед, и толпа расступилась, давая ему дорогу. Он брел к дому и чувствовал, что его Машина ужасна. Она дала сытость и довольство, но не счастье, нет, а распад всего, что он знал и любил!..

Он стоял перед Машиной и чувствовал, что она прекрасна. Вопреки непогребенному Мультазариму, вопреки Юоле, вопреки запаху адского корня и мрачному пепелищу Храма. Она была прекрасна, но не принадлежала этому миру, как не принадлежал ему уже Олан.

Он не заметил, как рядом оказался Хум и как они пошли по Дороге, взявшись за руки. Он постиг: все, что он делал, было неправильно и не так. Убогие дрова и убогий новый дух, взрывавшийся в Рубильщике. И даже то, что привиделось на днях:

разлетающиеся на разноцветные шарики большие серые массы — это тоже было не то.

Олан понял, от чего пытался предостеречь его Учитель. Но пути, ведущего к истине, не видел.

Ощущая только зов куда-то, осязая теплую ладошку Хума, Олан вошел в длинную, тесную, открытую лишь вперед темноту.

Автоматы начали сопротивляться Рефу. То капсула вместо заданного направления устремлялась в противоположную сторону. Теперь компьютер бара выдал не заказанный Тхем, а стаканчик белкового концентрата. Ладно, плевать. Лицо полубезумной Соат, которую утром двое санитаров вели под руки, до сих пор маячило у Рефа перед глазами. Откуда только люди достают Корень? Ведь он запрещен и не продается легально.

Мелкими глотками Реф пил концентрат, тоскуя от одиночества, которого прежде не замечал. Им овладевало убеждение, что он как-то перестал вписываться в привычный порядок вещей.

Домой ехать не хотелось, Центр непоправимо опустел без Зоанда, но беспокойство погнало Рефа к транспортному тоннелю. Адреса, куда он хотел бы добраться, Реф не знал. Но — невероятно — капсула тронулась без приказа, и Реф с холодным любопытством наблюдал за табло-ориентиром: куда мчит его внезапно проявивший собственную волю металл?

Еще до того как торможение вдавило его в кресло, Реф угадал: заброшенное здание 245. Реф поднимался по гулкой пыльной лестнице. Чего я хочу? И хочу ли? Да, чтобы все вокруг было не так, как есть. Все!.. Недурное желание.

Мальчик стоял посреди комнаты и пытливо смотрел на гостя.

Не было никакого проку в том, что он приехал сюда. Даже баллона с мхом не привез. Надо что-то сказать и уйти, но Реф безвольно поник, пораженный ощущением, что уйти не может. Не может возвратиться.

Все, что составляло его существование, весь скелет его бытия, все беззвучно распалось и рухнуло, превратившись в бесформенную груду. Отдалилось и смазалось, как видения сонара при пробуждении. Клочком реальности остался только мальчик, чутко подавшийся вперед и глядевший теперь сквозь Рефа, куда-то дальше.

— Зовет, — произнес он, беря Рефа за руку. — Идем.

Они шли безмолвно, и Реф слышал лишь звук шагов и осязал тепло а руке. И почему-то верил, что надо повиноваться.

Темнота вокруг была уже не просто отсутствием света, а материализованным ничто.

Чудилось, навстречу движется кто-то, эхом повторяя шаги, будто Реф с мальчиком приближались к невидимому зеркалу.

Не было верха и низа, не существовало вперед и назад. Время исчезла. Осталось движение, не расчлененное штрихами секунд… Они сходились все ближе.

Реф напрягался и вздрагивал от страха и радости в предвкушении чего-то неведомого.

Они соприкоснулись, слились. Хлынули навстречу друг другу разлученные прежде части единого, проникли друг в друга, смешались.

И стало Одно, которому распахнулась Вселенная, познаваемая в сплаве мысли и чувства и интуиции, — ее начала, ее причины и цели, ее звездный гул и потоки ее времен. И малой частью был Город, и малой частью была Деревня, разделенные и нерасторжимые, равно хрупкие перед угрозой холода и распада.

Он знал.

Он чувствовал.

Он был призван исполнить Миссию. Только он мог спасти все.

Миг наступил, и тьма содрогнулась, сжимая и отторгая его, заставив пережить боль и горечь неизбежного раздвоения.

Они стояли спина к спине, еще ощущая лопатки другого как продолжение собственного тела, но зная уже, что разлучены навсегда.

Теплая ладошка в руке Рефа шевельнулась и потянула, он покорился, слыша удаляющиеся шаги позади.

Темнота редела, забрезжил свет, повеяло теплом, насыщенным запахами осени. Неторопливо наплывали и уплывали минуты. Солнце клонилось к закату и тускнело.

Реф увидел близкую сердцу, зовущую картину. Деревня у подножия холма. Ручей среди зелени кустов. Тхеопам на Дороге. Лес до горизонта и безбрежную голубизну неба.

И дом — второй с края — где он будет жить в единстве с людьми, которым нужен и с которыми его связывает глубокое родство. И Хума, беззаботно подпрыгивающего рядом на Дороге…

…Капсула стремительно набирала скорость, Олана вдавило в кресло.

Над головой, под ногами и везде вокруг гудел и вибрировал многокилометровый мудро устроенный металл. Он работал в миллионах машин, вился паутиной коридоров, летел капсулами по тоннелям.

Олан пронизывал этот мир внутренним взором и жадно впитывал его волнующую сложность, его четкий ритм, его организованность и завершенность. И дисгармонию, лихорадочные сбои, призрак хаоса и конца.