Позови меня трижды… - Ирина Дедюхова

— Кать! У тебя есть второй ключ от квартиры? Ты дай мне, я замок вечером сменю, чтобы твой платонический муж не пожаловал.

— Ты что, в самом деле, здесь жить решил?

— А то! У тебя какие-то возражения по этому поводу?

— Ой, мне, Валера, давно уже на все плевать. Можешь хоть с Наиной своей переезжать! Ключ у зеркала. Что у вас всех такая страсть к переездам-то? Ветер перемен не туда поддул что ли?

Они тряслись с дочкой в трамвае. Машка сосредоточенно молчала, а потом спросила Катю в полголоса: "Мама! А у нас теперь все время чужие дядьки жить будут?". Катя поперхнулась, горячая волна стыда закрасила лицо, она с трудом кинула взгляд на окружавших ее людей, не слышал ли кто из них этого вопроса.

— Нет-нет! Не бойся! Все будет хорошо! Мне этот… э-э… товарищ по хозяйству помогает просто, пока папы нет.

— А когда папа вернется?

— Он закончит свою работу и вернется!

Всю дорогу она косилась на дочь и силилась понять, как это она пропустила, что ее девочка стала такой большой. Машка тут же успокоилась и развеселилась. А у Кати весь день на душе из-за этого разговора был тяжелый, мутный осадок. За работой все забылось, потом надо было бежать в школу, потом они снова ехали в трамвае с замершими стеклами, на которых Катя раньше рисовала маленькой Маше кошек и собак. Вот весна-обманщица! То слякоть, то вдруг подморозит, и с тротуара из-за гололеда надо переходить на газон с оголившейся землей… Катин ключ к двери не подошел, там уже стоял другой замок, поэтому пришлось долго отчаянно стучаться. Открыл Валерий, он был в махровом банном халате с мокрыми зачесанными назад волосами.

— А вы что не звонили-то? Я звонок починил. Вы кушать хотите? Пошли, Машка, мороженное есть! Кать, ты раздевайся сама, а мы уж тут с Марьей разберемся.

Валерий по-хозяйски обустраивался в Катькиной квартире. Из-за всех предыдущих событий своей жизни и разных нервных переживаний Катя полностью запустила свой дом. А Валера любил, чтобы вещи имели свое место. Он терпеть не мог ее привычки сбрасывать с себя одежду на спинки стульев и кресел. Поэтому он решил самостоятельно завести в доме тот порядок, который затем можно было не только поддерживать, но так же строго требовать и с Катерины. Он обнаружил массу лишнего барахла: сломанных игрушек, старых книг, ненужной одежды, вышедшей из употребления утвари. С утра до вечера он перебирал все это в шкафах, антрессолях, темной комнате. И вся Катина жизнь лежала перед ним, как на ладони. За стопкой белья на верхней полке в платяном шкафу он обнаружил узелок, развязав концы смутно знакомого ему платка, он нашел в нем круглую коробку от духов «Лель» с пустым флаконом матового стекла, детскую сумочку с вышитой длиннохвостой птичкой и пачку писем с расплывшимися буквами. Письма были написаны детским подчерком Тереха, и каждое из них начиналось со слов "Дорогая Катя!". Терех писал от его имени будто бы из тюрьмы. Письма были короткие, малосодержательные, речь в них шла только об их прошлых приключениях, играх и о том, как плохо сидеть в тюрьме. В конце каждого письма он призывал Катю хорошо учиться, слушаться папу и маму. Конвертов у писем не было, оставалось только догадываться, как верный Терех доставлял их Катьке. Пятна на письмах, очевидно, были высохшими слезами адресатки. Интересно, а она-то поддерживала этот почтовый роман? И столько лет Терех об этом ни гу-гу. Отдельно лежала пачка писем самого Тереха уже из армии. Подчерк на этих конвертах был уже иным, более жестким и без всяких завитушек. Читать эти письма Валерий не решился, он сразу отложил их в сторону. И еще раз он вспомнил непроницаемый взгляд друга, когда Терех застал его врасплох, спросив: "Ну, как Катька живет? Ее с работы не сократили?".

Потом Валерий достал Катькин пакет с фотографиями и долго вглядывался в ее детские фото. Наивный прямой взгляд, неуверенная улыбка. Нет, к сожалению, старые снимки не могли донести до него Катькин детский смех, ее бесстрашие и неизменное дружеское расположение. Как потешно она бежала за ними маленькая! Все пыхтела, старалась догнать, часто падала, и коленки у нее были вечно в ссадинах. Он-то всегда держался с ней подчеркнуто сухо и высокомерно. Как он боялся, что кто-нибудь станет дразнить его за этот его вечный хвост — Катьку! На нее он и кричал больше всех. И сейчас он с острым сожалением вспоминал, как пугалась она его крика, и только через много лет на него накатил стыд, что каждый раз, когда Катька стояла поодаль с жалкой просительной улыбкой, не он, а именно Терех всегда с напускным равнодушием говорил: "Да брось ты, Валет! Пускай с нами идет!"

МАШЕНЬКА

— Здравствуйте, Екатерина Васильевна! Хорошо, что зашли. Присаживайтесь. Нет-нет, садитесь. Во-первых, зашли вы не на минуточку, все-таки из-за родной дочери в школу не каждый день вызывают… Вот и я вас три месяца не тревожила, честно говоря, жалела. Я все понимаю, все! Но у меня тоже силы-то на исходе! И последнее. Это все читать сидя нужно, желательно, со стаканом воды. Я сейчас чайник поставлю, а вы располагайтесь…

"Я очень люблю свою маму. Она у меня замечательная. Только дядя Терехов, который в деревне живет, сказал мне по секрету, что моя мама — дура набитая. И поэтому мне иногда так ее жалко бывает. Она уверена, что папа у нас уехал делать какую-то работу. А мой папа — известный авторитет Карташ. Вот когда на рынке кричат: "Карташи идут! Карташи!", это про моего папу кричат. А моя мама ему тоже платит, чтобы он меня к себе жить не забрал. А где мне у него жить, и куда он меня заберет, если сам живет у съемной шалавы или в ресторане «Пингвин»? Он, конечно, раскрутится, но тогда у него все будет новое, как у каждого нового русского. Новый дом, новая машина, новая жена и новые дети. И я даже не знаю, как это объяснить моей маме, которая совсем запуталась в жизни. Это у нее от института с головой получилось. Так тетя Галя в деревне мне рассказывала. А я думаю, что это еще ее и папа мой довел, и начальники по работе. Поэтому я, когда окончу школу, в институт не пойду. Хрен им от меня отколется! Я на них ишачить не пойду! Или возьмут еще, да и сократят после этого института, как Наталию Георгиевну и Ксению Леонидовну перед самой пенсией. Ходи потом с семечками по углам, лапу соси. На фиг мне такой график.

Вот тогда я к папе пойду на работу устраиваться. Но как мамина подружка тетя Лена Воробьева в стриптиз-баре я танцевать не хочу. Тетя Лена говорит, что наш народ еще не созрел до этого. Поэтому она вчера заходила с синяком на скуле. У нас ведь как в Польше, тот пан у кого х… больше. Я хочу быть вышибалой в ресторане, как Вадик Петров из 3 «б». Он сказал, что за вечер столько можно насшибать, что моей маме хватит и на сапоги, и на новую куртку.