Асы шпионажа. Закулисная история израильской разведки - Стивен Стюарт

Ранним утром, в канун Рождества адмирал Лимон приехал из Парижа, остановился в «Софител-отеле» и, не медля, собрал на военный совет всех старших офицеров.

Лил дождь. Метеоролог ничего обнадеживающего сообщить не мог. Из-за сильного юго-западного ветра катера не смогут быстро продвигаться в нужном направлении. Однако было решено попытаться выйти в море вечером в 8.30, когда французы в Шербуре будут сидеть за праздничными столами.

Погрузка продовольствия на суда должна была начаться без промедления, но неожиданно возникли трудности, которые нарушили схему, казалось бы, продуманной операции. Один из моряков, который жил в том же доме, в котором разместился склад продовольствия, вздумал как раз в это время брать урок французского языка. Занятия проходили в комнате, расположенной как раз над складом. Моряк, разумеется, не знал, что отплытие предполагалось в этот день. Когда к тому же выяснилось, что учитель по профессии журналист, все и вовсе разнервничались. Погрузку начали сразу же после окончания урока. Она шла медленно и на нее ушел весь день.

Чтобы отвлечь внимание окружающих от всех приготовлений, Лимон предложил нескольким офицерам заказать на вечер столик в «дю Театр» — одном из лучших ресторанов Шербура.

В 7.30 вечера катера были готовы к отплытию, но погода не улучшалась. Дул сильный юго-западный ветер.

Акуле в этот вечер досталось — вряд ли приходилось какому-нибудь флотскому офицеру выносить подобную нервную перегрузку на протяжении нескольких часов. В 8.30 дул все тот же юго-западный ветер. В 10.30 — все оставалось без изменений.

В Тель-Авиве напряжение достигло предела, и оттуда одна за другой следовали инструкции, приказывающие Кимхи выходить в море. Он, однако, самообладания не потерял, понимая, что в такую погоду им все равно придется укрыться где-нибудь в гавани либо Франции, либо Португалии, либо Англии, либо — что еще хуже — возвратиться изрядно потрепанными назад в Шербур.

Время шло, а маленькие катера все еще неуклюже колыхались на волнах в гавани.

Около 2-х часов ночи Би-би-си транслировала прогноз погоды. С души Кимхи свалился камень. Ветер задул с севера. Это тоже было нехорошо, но все-таки теперь он будет дуть в корму двигающимся вдоль французского побережья катерам.

Точно в 2.30 по секундомерам взвыли одновременно все моторы катеров. Шум был оглушительный: на каждом судне стояло по четыре двигателя: всего двадцать. Общая мощность их составляла шестьдесят пять тысяч лошадиных сил. Через несколько секунд все катера снялись с якоря и устремились в открытое море. Три катера шли впереди, за ними двигались еще два.

Только тогда Кимхи признался в том, что давно уже в глубине души знал: разумеется, французское правительство не ведало о происходящем, но все, кто принимал участие в строительстве катеров или работал в гавани, — отдавали себе в этом полный отчет. Один из совладельцев верфи оставил рождественский ужин и пришел на берег, чтобы пожелать им счастливого пути. Рабочие, вложившие столько сил в строительство этих катеров, услышав шум моторов, выскочили на пристань и приветливо махали вслед катерам, уходящим в море. В домах, которые выходили окнами на море, люди стояли у окон и сигналили огнями: «Шолом». Никто из них не известил начальство об отплытии катеров. Жители Шербура пошли спать, уверенные в том, что катера, которые они построили для Израиля и с помощью Израиля, ушли по назначению.

В городе остались несколько израильтян, которые должны были выполнить свои последние немногочисленные обязанности, в основном связанные с формальностями. Человек по имени Хаим Шарак обошел все отели, в которых останавливались израильтяне, и аккуратно уплатил за них по счетам.

Адмирал Лимон разбудил среди ночи консьержку в своем отеле и объявил ей, что уезжает. Уплатив по счету, он сел в свой «ягуар» и направился в Париж.

Таким образом, утром в день Рождества, когда обнаружилось, что катера ушли, в Шербуре не осталось ни одного израильтянина.

Операция «Ноев ковчег» стала международной сенсацией, пожалуй, не меньшей, чем операция «Энтеббе» спустя семь лет после этого.

На пути к Тель-Авиву проходящие мимо суда видели катера. Но никому, однако, не пришлось увидеть, как они заправлялись у танкеров «Мэритайм фрут», поджидавших их в условленных местах в Средиземном море.

31 декабря в 6.40 вечера первые катера показались у входа в гавань в Хайфе. Все трудности были позади.

Если вообще понятие «совершенство» можно применять к подпольным операциям, то операция «Ноев ковчег» как раз такой и была. Задачи операции были полностью выполнены, и никто при этом не пострадал.[17]

Пока флотилия катеров шла вдоль берегов Европы и пересекала Средиземное море, израильтяне стремились уклониться от широкого публичного обсуждения своих действий. Во всяком случае, они стремились к этому до тех пор, пока путешествие не было закончено.

Тем не менее объявления для международной прессы были готовы. Да, катера предполагается использовать для поисков залежей нефти в море. Этим объяснениям, разумеется, никто не поверил, но израильтян это не слишком беспокоило.

Мировое общественное мнение получило весьма поверхностное представление о достижениях Израиля. Незамеченным прошло главное: катера-ракетоносцы (в печати они назывались канонерками) отныне стали основной ударной силой израильского морского флота в войне с арабами.

Французские чиновники, генерал Бернард Казеле и генерал Луи Бонте стали козлами отпущения, поскольку именно они находились в центре событий. Оба генерала были навсегда отстранены от работы.

Расследование обстоятельств этого дела проводил Жак Лабарак — один из влиятельных гражданских чиновников Франции. С текстом его доклада были ознакомлены лишь три человека в стране: Помпиду, премьер-министр Шабан-Дельмас и министр Обороны Дебре. Ни Казеле, ни Бонте этого права не получили. Генерал Казеле был в отпуске и впервые услышал о трюке Израиля по радио. Любопытно, что вначале ему пришла в голову забавная мысль, что все это было подстроено французским правительством, чтобы иметь возможность все же передать катера Израилю.

Часть шестая

ПАЛЕСТИНСКИЙ ТЕРРОР

Глава двадцать первая

Политические последствия Шестидневной войны были для Израиля вопросом первостепенной важности, но для населения разгул палестинского террора казался куда более серьезной угрозой его существованию.

С середины 50-х годов, перед войной за Суэц, вопрос о положении палестинцев в лагерях для беженцев, расположенных вокруг Израиля, оставался болезненным и нерешенным.

Правительства арабских стран не пытались предоставить палестинцам убежище. Они предпочли оставить их в лагерях, чтобы непрестанно напоминать миру о том, какой по отношению к ним несправедливостью было создание Израиля.

Сами палестинцы жили в этих лагерях в состоянии сонного бездействия. Но разговоры о мести, вооруженном сопротивлении, о предстоящей борьбе за освобождение родины не умолкали, особенно среди молодых.

Агенты Мосада и Военной разведки за всем этим внимательно следили. Картотеки были заполнены отчетами агентов о «революционерах», которые, сидя в кафе, обсуждали и планировали свои выступления, но за пределами кафе никаких битв пока не затевали.

И тем не менее вести за ними наблюдение приходилось постоянно.

В середине 50-х годов в университетах Каира и Александрии была создана организация «Фатах». Возглавил ее человек, внешне весьма неприглядный. Имя его теперь известно всем — Ясир Арафат. Лагеря беженцев стали предметом его пристального внимания. Арафат призывал к возвращению на родину, причем, если понадобится, то не останавливаться для достижения этой цели ни перед чем. Обитатели лагерей откликались на эти призывы все в возрастающей степени.

Одной из причин, почему Арафату удалось увлечь за собой палестинцев, было то, что своим внешним обликом и поведением он демонстрировал им, что сродни нищим обитателям лагерей для беженцев, что он не похож на тех, кто, покинув эти лагеря, преуспел в жизни и теперь благоденствует в Бейруте.