Приговоренные к приключениям - Вадим Викторович Шарапов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прекрати свои стенания, – сказал повар, – а то подумают, что мы тут занимаемся чем-то непотребным.
– И всем будет наплевать. – резюмировал валлиец. Повар подумал и вынужден был согласиться.
– В общем, да.
– Э! Кто здеся? – хриплый голос прозвучал в темноте резко, будто карканье вороны. Фараон невольно вздрогнул; рука, скользнувшая глубоко в карман, нашарила рукоятку револьвера.
– А кто спрашивает? – насмешливо спросил Варфоломей.
– Че? Тут знаешь, чей переулок? А? – шаткая фигура, смутным пятном маячившая перед компаньонами сквозь туман, подошла ближе. Потом дернулась и вскрикнула, когда громила-повар схватил ее за плечо и подтащил к себе.
– И чей же? – спросил он с обманчивым добродушием. Фигура еще пару раз дернулась в тщетной попытке освободиться. Это был крепко подпивший мужчина, одетый в драное пальто, сплющенный грязный цилиндр и ветхие рогожные штаны, заправленные в стоптанные сапоги.
– А ты меня прогони, – в голосе Варфоломея теперь слышалось только холодное равнодушие.
– Не-не-не, я ж не со зла, – торопливо забормотал мужчина, съежившись от страха, – я ж просто… вижу, стоят, а я домой иду, здесь я живу, каждая собака знает, я Тоби Хатчинсон, работаю на стройке… Вижу, господа вы приличные, ну дак я чего, стойте себе, сколько хотите…
– Шагай, Тоби, и не оборачивайся, – повар подтолкнул Хатчинсона, и тот поспешно юркнул в двери обшарпанной «меблирашки». Варфоломей тут же забыл про пьянчужку и снова застыл неподвижно, чувствуя, как ледяные капли стекают по щекам.
Стоять пришлось еще долго. Пару раз Фараон доставал карманные часы, щелкал крышкой и, чиркнув фосфорной спичкой об сухие кирпичи на стене, до которых не добрался дождь, разглядывал циферблат.
– Третий час ночи, – прошептал валлиец, в очередной раз изучив стрелки своего «мозера».
– Где ее носит? – недоуменно шепнул в ответ его приятель, и тут же подобрался, отшагнул еще дальше в темный угол. – Замри! Вот она!
Валлиец в очередной раз удивился способностям повара: похоже, тот видел в темноте, как кошка. Сам Бриан только и услышал, что приближающееся цоканье каблуков по булыжникам. Он прижался спиной к стене и постарался притвориться чем-то неодушевленным. Просто еще одна старая доска или рухлядь, наваленная в углу переулка. Не дышать. Тише… тише...
И тут, будто продолжая скверные шутки, которые с Варфоломеем и Фараоном все это время играли неведомые силы, где-то наверху, в небе, низкие тучи словно бы раздернула чья-то рука. Дождь перестал в мгновение ока: так садовник перекрывает кран поливального шланга. И, в довершение всего, в прорехе облаков ослепительно засияла луна. «Вот это подстава!» – тоскливо подумал Варфоломей, машинально натягивая кепку почти на самый нос. Мысли валлийца были исключительно непечатными.
К счастью, луна светила девушке прямо в лицо, так что Мэри Джейн Келли вряд ли могла видеть что-то впереди. Она прищурилась и невольно прикрыла глаза рукой, продолжая торопливо идти, почти бежать в сторону своего очередного временного пристанища.
«Красивая», – холодно и отстраненно подумал Варфоломей, из своего затененного угла рассматривая лицо последней жертвы Потрошителя. Черные волосы, тонкие черты, гладкая кожа – все это так разительно отличалось от грубых лиц потасканных уайтчепелских шлюх, что повар недоверчиво прищурился. Он никак не мог понять, почему такая женщина ютится в трущобах, полных разномастного сброда, который ей не годился и в подметки. Еще одна мысль пронзила его, будто разряд тока, заставив вздрогнуть. А ведь они с Брианом – последние, кто видит это лицо. Потом, когда полицейские войдут в залитую кровью комнату, они найдут до неузнаваемости обезображенный труп, в котором опознать Мэри Келли можно будет только по одежде. Найдут... если Потрошителя не остановить. Повар скрипнул зубами и отогнал несвоевременные воспоминания прочь.
Подойдя к двери дома на Миллерс-Корт, Мэри Джейн принялась искать что-то по карманам своего черного жакета. Судя по всему, поиски ни к чему не привели, потому что проститутка фыркнула и рассмеялась.
– Ну и черт с тобой! – громко сказала она. Голос у нее был хрипловатый и мелодичный, точно у блюзовой певицы. Келли бросила копаться в карманах и громко постучала в стекло ближайшего к двери окна.
– Мэри Энн! Мэри Энн! Это я, Мэри Джейн! Спишь ты там, что ли?
Ответа не было, но женщина не унималась и продолжала стучать. Наконец, в глубине окна вспыхнул тусклый огонек свечи, который неспешно приблизился, и на проститутку сквозь грязное стекло уставилась заспанная худая женщина.
– Мэри Джейн? – зевнула она. – Ты чего тарабанишь? Опять ключ потеряла? Который час?
– Еще рано, чтобы отдыхать! – расхохоталась ее соседка. – Слушай, Мэри Энн, открой мне двери, а? А потом спи, сколько влезет. А я спать не буду, не бу-уду… – протянула она. – Сейчас ко мне придет один джентльмен, страсть какой обходительный. Хотела прийти вместе с ним, но он уверил меня, что знает этот адресок и заглянет ко мне на огонек сам. А я пока спою. Ты же любишь, когда я пою, Мэри Энн?
– Ох, только не среди ночи! – еще раз душераздирающе зевнула Мэри Энн и поплелась со свечой вглубь комнаты. Через минуту лязгнул замок входной двери. Мэри Келли быстро юркнула внутрь. Немного погодя засветилось другое окно, и компаньоны услышали, как женщина поет.
Картины детства моего встают передо мной,
И дни счастливые я часто вспоминаю,
Когда бродил в полях я беззаботный и босой,
Не ведая о том, что вскоре потеряю.
Я потерял свой дом, отца и мать,
Сестру и брата моего давно уж в землю опустили,
Но буду я всегда носить с собой
Фиалку, что росла на маминой могиле…
Фараон и Варфоломей молча слушали пение. И когда повар уже окончательно решил плюнуть на всю конспирацию, выйти из сумрака и просто постучать Мэри Келли в окно – в переулке снова послышались шаги. Теперь по булыжникам топали сразу две пары ног, одна из которых точно принадлежала мужчине: уверенная походка человека, знающего себе цену. В эти шаги вплеталась дробь женских каблучков.
–
