Золотой песок - Полина Дашкова

Все путалось у нее в голове, тонуло в злых проспиртованных слезах. Но как ни была она пьяна сейчас, а все-таки сообразила, что вряд ли добродушный ласковый толстячок послан Русовым для какой-нибудь проверки. Зачем ее проверять? Количество и качество информации, которой она владеет, Русову и так известно. Возможно, он до сих пор не решил, стоит ли ее убирать.

Опять, опять он решает, причем не деловые вопросы, а жить ей, Зое Астаховой, или умереть.

Но с нее довольно. Сыта по горло. Антона она Русову не простит никогда. Видно, все-таки есть на свете справедливость. В самый отчаянный момент, когда оставалось только пить и плакать, появился, как по заказу, наивный, добрый толстячок-юрист, интеллигентный, старомодно-обходительный, при этом неглупый, и что самое удивительное – честный. Так, во всяком случае, показалось Зое Анатольевне, а ведь она тоже считала себя тонким психологом.

Виктюку она поверила, главным образом потому, что очень захотела поверить.

– Скажите мне как юрист, – произнесла она, нервно затягиваясь, – скажите, возможно ли доказать факт заказного убийства, но таким образом, чтобы исполнитель остался в тени, а заказчик получил по заслугам?

– Мне сложно сразу ответить. Я должен знать все обстоятельства дела, – произнес Виктюк тихо и серьезно.

– Заказчик – очень большой человек, к тому же коварный, жестокий. Его ничто не остановит. Редкостная дрянь. Редкостная…

– Вы имеете в виду Григория Петровича Русова? – спросил он так мягко, так просто, словно это само собой разумелось.

И тут Зоя Анатольевна окончательно расслабилась. Хмель еще кипел в голове. Все незаслуженные обиды, накопившиеся за несколько лет плодотворного делового сотрудничества, вырвались наружу, она стала говорить, и не могла остановиться. Виктюк слушал, кивал и думал о том, какая все-таки странная штука – интуиция. Именно интуиция, зыбкое, необъяснимое шестое чувство, заставила его посетить эту даму. А ведь час назад она была для него всего лишь тетушкой исчезнувшего Антона, фигурой почти анонимной и совершенно незначительной. Он пришел к ней на всякий случай, для формальной проверки, для очистки совести, а нарвался на опасного свидетеля, который владел серьезнейшей информацией.

Она знала столько, что у Виктюка даже ладони вспотели. Знала, и выбалтывала спьяну первому встречному. Хорошо, что именно он, Феликс Михайлович, оказался этим первым встречным.

– … Я говорила, предупреждала, кто угодно, только не Годунов! – кричала Астахова. – Но ведь какая упрямая сволочь! Никого, кроме себя, не слушает, все дураки, он один умный… Ну я тоже не вчера родилась, я поняла, что он каким-то образом вынудил Годунова, из-за своей идиотской прихоти подставил меня, а потом еще и Антона, да так, что в голове не укладывается… С Годуновым дело не только в деньгах. Он чем-то пригрозил, шантажировал, не знаю… Но Годунов тоже сволочь, как все интеллигенты. Он прикидывается таким слабеньким, тихим, а сам, паскуда, всех презирает, считает себя гением, и не потерпит, чтобы его использовали в качестве литобработчика, выйдет из-под контроля, докопается до Шанли. Я предупреждала, как в воду смотрела…

– А кто такой Шанли? – спросил, затаив дыхание, Феликс Михайлович.

– Шарлатан, бездарный самоуверенный болван! Он долго убеждал меня, будто владеет чистой безмедикаментозной психотехникой, гипнозом, что работает только экстрасенсорными методами. Брехня! Я сразу поняла, чем он занимается.

– Чем же?

– Он грубо зомбировал этих людей, он вытворял такое, что у меня волосы дыбом вставали… Технотронные методики, электрошок, инфразвук, СВЧ…

– Простите, Зоя Анатольевна, что такое СВЧ? – осторожно перебил Виктюк.

– Сверхвысокочастотное неионизированное излучение. Воздействует на мозг и центральную нервную систему, вызывает необратимые заскоки в поведении, иногда полную стерилизацию инстинктивной сферы. Волны активно моделируются в частотах альфа-ритма мозга, – произнесла она быстро, как по писаному, – человек становится роботом, покорной бессмысленной машиной. Идиотом, но не простым, а легко управляемым.

– А зачем им понадобились управляемые идиоты?

– Вот это самое интересное, – зло усмехнулась Астахова, – я рисковала всем – карьерой, именем, медицинским дипломом, свободой, а возможно, даже жизнью. Но мне морочили голову. Мне так и не потрудились объяснить зачем. Я знаю только, что их увозили куда-то. Они исчезали… Ну ладно, вроде бы все обошлось, сумели замять это дело, вовремя остановились. Шанли удрал к себе в Корею, Русов занялся политикой, меня сунул в издательство. Так нет же! Понадобилась ему, говнюку, красивая автобиография. Мало ему! Не наелся! Ну ладно, взял какого-нибудь журналистишку, который бы ему задницу лизал, писал что скажут. Годунова ему подавай! Вот и допрыгался. Ничего, я найду что сказать этому капитану, я выведу на чистую воду, мало не покажется!

– Какому капитану? – не только ладони, но весь Виктюк взмок, хотя на кухне было прохладно.

Она продолжала кричать, сверкая глазами. Это была вполне банальная бабья истерика. Возможно, завтра, проспавшись, Зоя Анатольевна и пожалела бы о шальном приступе откровений, но сейчас не могла остановиться. Накипело.

Виктюк вышел от нее в начале третьего ночи. Усевшись в свой «Фольксваген», он достал радиотелефон набрал номер и, не поздоровавшись, медленно, четко продиктовал адрес Астаховой и добавил всего четыре слова:

– Срочно. Суицид. Пятнадцать тысяч.

– Если кто-то позвонит, скажи, что я в ванной или сплю. Придумай что-нибудь, – попросила Ника, – а лучше вообще не бери трубку.

– Ты куда? – Зинуля зевала во весь рот, терла сонные глаза и удивленно глядела на Нику.

На ней были кроссовки, узкие черные джинсы, серая, довольно потертая, замшевая куртка. На голове черная замшевая кепка с длинным козырьком. – Потом объясню.

– Подожди, ты даже не рассказала, как встретилась со своим сокурсником, что он тебе поведал интересного.

– Потом, Зинуля. Очень спешу. Вернусь часа через два.

Она прошмыгнула мимо вахтерши, надвинув козырек кепки на глаза.

– Девушка! Вы к кому приходили? – встрепенулась вахтерша.

«Вот и славно, – подумала Ника, – я совсем на себя не похожа. Лет сто не одевалась таким образом. Правда, старушка подслеповата, но все-таки…»

– В сороковую квартиру, – ляпнула Ника первый попавшийся номер и выбежала на улицу. Она знала, что «Мерседес» охраны дежурит у ворот подземного гаража. Она хотела было проголосовать, остановилась в нерешительности на углу, подняла руку. Машин было мало. Мимо очень медленно проехал старенький темно-лиловый «жигуль», даже притормозил, но Ника помотала головой, мол, нет, не надо, и решительно направилась к метро.

Мальчики могли уже спохватиться, у них профессиональное чутье. Вдруг каким-то образом заметят ее в машине, догонят? Но им ни за что не придет в голову, что госпожа губернаторша может отправиться куда-либо на метро.

И все-таки ее не покидало чувство, что чьи-то ледяные глаза сверлят ей затылок. Она внимательно изучала толпу из-под своего козырька, сначала на эскалаторе, потом в вагоне. Ей то и дело чудился тощий лысый дядька, тот, который летел в самолете, в соседнем ряду, и глазел на нее не отрываясь. Возможно, ей просто врезалось в память это лицо, и теперь мерещится везде. Вот и старуха, которая указала сухим перстом на раздавленную кошку, смутно напомнила Нике того лысого онкологического больного.

«Поздравляю, у тебя начинаются галлюцинации, слуховые и зрительные. То тебе привиделось, будто джип сбил Зинулю, и ты мчишься сломя голову, то послышалось, будто случайная старуха шепчет: „Твой муж убийца“, и при этом глядит на тебя сквозь зеркальные очки впалыми злыми глазами дядьки из самолета, а теперь этот дядька собственной персоной преследует тебя в метро, – усмехнулась про себя Ника, – совсем ты свихнулась, матушка. Возьми себя в руки и прекрати эту постоянную внутреннюю тихую истерику».

Держась за поручень в переполненном вагоне, глядя в глаза своему расплывчатому отражению в черном стекле, она попыталась в который раз спокойно разложить все по полочкам, отделить факты от домыслов.

Безусловным фактом можно считать Гришине вранье. Он ведь встречался с Никитой в середине февраля этого года, то есть всего три месяца назад. Но почему-то счел нужным соврать, будто года три его не видел.

Ника узнала об этом совершенно случайно. Один из Гришиных шоферов, болтун-балагур Коля, вез ее с работы на казенную дачу и трепался всю дорогу. Она отдежурила сутки в Институте Склифосовского, засыпала в машине, и Колин треп пролетал мимо ушей.

– А вот вчера вечером я писателя вез. Забыл, как фамилия. Детективы пишет. Молодой такой, высокий волосы светлые. Ну как его? Вот ведь, вылетело из головы, елки! Я вроде читал его книжку, «Горлов тупик» называется, и по телевизору видел.