Тайна Ретта Батлера - Мэри Рэдклифф

— Ладно, Рэтт, я уже смилостивился над тобой, можешь попить.

Рэтт нагнулся и поднял флягу. Она была пуста. Запрокинув голову, он вытряхнул из нее пару капель. Облизал пересохшие губы и жадно сглотнул слюну.

Мигель расхохотался.

— Только потом, Рэтт, если выживешь, никому не говори, что я тебе не давал пить, это будет неправдой.

— Скотина! — крикнул Рэтт.

— А теперь в путь, нечего здесь стоять! — Мигель Кастильо стволом револьвера показал направление.

Рэтт отбросил ненужную теперь флягу и двинулся, увязая по щиколотку в песке.

Мигель крикнул ему:

— Это все для твоего же блага. Без фляги идти будет легче, видишь, как я забочусь о тебе?

— Сволочь! — крикнул через плечо Рэтт.

Прозвучал еще один выстрел. Шляпа слетела с головы Рэтта Батлера. Он проводил ее взглядом. Та, кувыркнувшись, скрылась за камнем.

— Вперед! — скомандовал Мигель.

И Рэтт Батлер сразу же почувствовал, как нещадно печет ему в голову солнце.

Его темные волосы притягивали лучи, и Рэтт коснулся рукой своей головы. Волосы обожгли ему ладонь.

«Так я долго не протяну» — подумал Рэтт.

— Я прожил немало, — философствовал Мигель, — и заметил одну закономерность…

Рэтт Батлер, который уже смирился со своей участью и стал намного спокойнее, поинтересовался:

— Какую?

— Люди с белой кожей, вот такой как у тебя, Рэтт, всегда умирают в пустыне первыми. А вот испанцы держатся дольше. Я не знаю, с чем это связано, наверное, так придумал Бог, сделав вас слабее. Поэтому ты и подохнешь, — закончил свою речь Мигель.

Рэтт обернулся.

Мигель вытащил из дорожной сумки большой женский зонтик, раскрыл его и прикрылся от палящих лучей солнца.

— Иди, иди! — приказал Мигель.

— А куда мы идем? — догадался наконец спросить Рэтт Батлер.

— Мы идем? — рассмеялся мексиканец. — Ты лучше спроси куда я еду, а тебе придется идти, куда покажу я.

— Так куда направляешься ты? — спросил Рэтт.

— В глубину пустыни, — приподнявшись на стременах, Мигель указал рукой на горизонт. — Представь себе, Рэтт, сто миль безжизненной пустыни — ни тени, ни колодца, вообще ничего, кроме выжженной земли и раскаленных скал.

И учти, идти тебе придется пешком, а воды я тебе не дам, как ни проси. Здесь боятся ходить даже войска индейцы, в этой пустыне ты не встретишь никого.

Один я, Мигель Кастильо, не боюсь этого пекла, потому что я уже однажды прошелся по пустыне. Тогда у меня не было воды, — он похлопал рукой по флягам и те отозвались глухим звуком, — а сейчас она у меня есть, и я преспокойненько доберусь, куда мне надо, а по дороге посмотрю, как ты, Рэтт, будешь подыхать.

Батлер тяжело вздохнул.

— Хотя, — задумался Мигель, — если ты последуешь собственному совету и будешь дышать экономно, может быть, доберешься, хотя сто миль — это немного больше, чем семьдесят. Но и ты моложе меня, к тому же, на твоей шее Нет петли. Так что дыши экономнее, Рэтт, и может быть доберешься.

Батлер сделал еще несколько шагов, а Мигель крикнул:

— Если хочешь, я могу подарить тебе петлю, правда, сделаю это в середине пути. Но там ты не найдешь ни одного дерева, чтобы повеситься с горя как Иуда. Ведь ты предал меня и бросил умирать в пустыне. Так что, Рэтт, все справедливо и не нужно на меня обижаться.

Рэтт Батлер упрямо шагал по пустыне, стараясь не показывать своей усталости. Он не хотел, чтобы этот коротышка смеялся над ним и издевался.

Он хотел умереть гордо и достойно рода Батлеров.

Но Мигель явно скучал. Ему не терпелось поделиться своими мыслями и своей радостью, а то, что Рэтт Батлер не мог разделить его радости, Мигеля ничуть не смущало.

— Сто миль — это не такое уж большое расстояние, — принялся рассуждать мексиканец. — С каждым шагом оно сокращается и у тебя остается все больше и больше шансов выжить. Правда, и вода из тебя испаряется, Рэтт, с такой же скоростью. Нет, — задумался Мигель, — наверное, быстрее.

Рэтт запахнул полы плаща, уже с трудом передвигая заплетающиеся ноги по пыльной дороге.

Да и дорогой это можно было назвать лишь с трудом. Она петляла между камнями, то и дело терялась в пыли, взбиралась на вершины холмов.

А за Рэттом неотступно следовал Мигель.

Он уже даже не говорил, куда надо идти, он тоже устал.

Изредка Рэтт слышал, как хлопает пробка фляги, как журчит и стекает вода в широко раскрытый рот Мигеля Кастильо.

— Эй, Рэтт, посмотри, — кричал тогда мексиканец, — может быть, хоть вид воды принесет тебе облегчение. Ну что же ты не хочешь смотреть?

— Отвяжись, я иду по своим делам, — хрипло отвечал ему Рэтт Батлер, облизывая пересохшие губы.

— Ты еще скажи, Рэтт, что вышел прогуляться перед ужином или что идешь на свидание, — Мигель хохотал. — А вообще-то, Рэтт, ты и в самом деле, идешь на свидание со своей возлюбленной. И знаешь, Рэтт, как ее зовут? — мексиканец вновь заливался хохотом. — Ее зовут костлявая смерть. Слышишь, Батлер, твоя любовница — костлявая смерть и она ждет тебя за вершиной вон того холма. Это не так уж далеко, мили четыре, не больше, так что поспеши, Батлер.

Рэтт плюнул бы в лицо Мигелю, но не было слюны, и он вновь и вновь пытался себя обмануть, делая глотательные движения, но уже саднило от сухости в горле.

Батлеру казалось, что он весь высох, превратился в мумию.

Он уже даже не задумывался над тем, идет или нет. Тело стало существовать отдельно от него, и временами Рэтт Батлер удивлялся тому, что еще двигается. Ведь время от времени он впадал в забытье, рассудок мутнел, перед глазами проплывали цветные круги и змеились светящиеся полосы.

До холма оставалось не так уж много и почему-то Рэтт Батлер поверил в слова Мигеля Кастильо. Ему казалось, что там, за гребнем, его поджидает смерть — и теперь она казалась ему желанной. Ему хотелось, чтобы кончились мучения, чтобы перестало палить солнце.

Он ступал, увязая в пыли на полусогнутых ногах. У него даже не было сил, чтобы поднять руку и смахнуть с ресниц пыль.

Мир перед ним расплывался, но не от слез, пересыхали даже глаза. И когда Рэтт моргал, веки больно резали глазные яблоки.

Когда Батлер падал, то Мигель, абсолютно равнодушный к происходящему, останавливал коня и терпеливо ждал, когда Рэтт поднимется.

— Ну, теперь вперед! — указывая стволом револьвера направление, неизменно повторял Мигель пришедшему в себя Батлеру. — Уже осталось совсем немного. Еще потерпи, Рэтт, извини, что заставляю тебя страдать, но ты не прошел еще и сорока миль, а мне довелось пройти семьдесят.

Солнце уже обожгло лицо и руки Рэтту, он чувствовал, как потрескалась его кожа, но ничего не мог поделать, ведь закрыть голову было нечем.