Девушки из Блумсбери - Натали Дженнер

– У тебя свои правила, и все должны им следовать. – Она вытерла глаза протянутым им платком. – Но как насчет того, чего хочу я? За что я готова сражаться?

Только сейчас Эш начал понимать, что, приняв за них двоих это решение, он таким образом лишал ее права голоса. Он подумал о Грейс и Вивьен, которыми всегда втайне восхищался и которых мужчины тоже удерживали от заслуженных любви и счастья. Как часто что-то случалось с женщинами – со многими людьми, на самом деле, – что удерживало их на тропе, не собственноручно выбранной, на тропе, не ведущей к истинному процветанию.

Когда Эви встала и спешно бросилась от стола, все еще плача, Эш осознал, что и он тоже держал ее на тропе, не выбранной ею. Делал то, что так ненавидел в собственной жизни. Это было своего рода практическое рабство, невозможность жить как хочешь. Чтобы все оставалось на своих местах, люди во власти нуждались в том, чтобы люди вроде него, Эви, Грейс и Вивьен также оставались на своих обозначенных местах. Эш знал, что, возвращаясь в Индию, он выглядит опустившим руки. Но это хотя бы казалось ему собственным выбором. Не злобные взгляды официантки или шепот оскорблений от других – все, что постоянно ставило его на место. На этом месте он не желал находиться. Но, важнее всего, он не мог представить, что подвергнет ужасу этого положения Эви.

Он переживал за нее с того самого ужасного момента в магазине, когда взбежал по лестнице из подвала, только чтобы увидеть, как она с красным заплаканным лицом выходит из кабинета мистера Даттона и идет прямо на второй этаж. Никто не пошел за ней – и он гадал, не было ли это сознательным решением других женщин, – а вскоре она снова спустилась по Via Dolorosa, прижимая к боку потрепанный кожаный портфель, крепко цепляясь за единственное драгоценное сокровище, которое во всем мире нашла она одна.

Он всегда будет помнить этот миг, победу, вырванную из рук поражения уникальной и решительной девушкой.

Что бы ни случилось, он всегда будет держаться за это воспоминание, более драгоценное, чем любая книга.

Глава сорок вторая

Правило № 7

Репутация магазина не должна ставиться под сомнение в беседе, публичной или нет

Аукцион готов был начаться.

Ярдли Синклер окинул взглядом главный зал на нижнем уровне «Сотбис», битком забитый потенциальными покупателями, заинтригованными зрителями и различными представителями прессы. Людей было столько, что из других комнат внизу пришлось принести дополнительные стулья. Ярдли был необычно нервозен за Эви Стоун и себя тоже, и он выискивал знакомые лица. На секунду ему показалось, что в заднем ряду он узнал знакомое лицо сердечком, но волосы были незнакомо обесцвечены, а головы рядом загораживали другие черты.

Остальная толпа состояла большей частью из мужчин – представителей музеев, библиотек и других престижных институтов. Ярдли заметил, что в зале значительно больше женщин, чем обычно, и все они были «определенного возраста», как он любил говорить. Вероятно, богатые американки на лондонском отрывке своих зимних континентальных турне.

Поднявшись на подиум, чтобы открыть торги в качестве директора музейных услуг, Ярдли в последний раз оглядел внушительную толпу. Краешком глаза он увидел, как Эви Стоун прожигает взглядом кого-то на другом конце комнаты. Проследив за направлением ее пронзительного взгляда, Ярдли заметил молодого человека по имени Стюарт Уэсли, который несколько недель назад пришел в «Сотбис» спросить о «Мумии!». Он сидел в конце первого ряда, в трех местах от доктора Септимуса Фисби из Британского музея. Ярдли надеялся, что молодой человек знает, что делает там. Сам Ярдли никогда бы не пожелал оказаться объектом одного из решительных взглядов Эви Стоун.

Профессор Фредрик Кристенсон, новый вице-мастер Колледжа Иисуса в Кембридже, и его коллега, теперь старший научный сотрудник Роберт Кинросс, сидели между Фисби и Уэсли на бамбуковых стульях с затейливыми кружевными подушечками. Вчетвером они занимали целый ряд слева от подиума, на стороне комнаты, противоположной зеркальной стене с двустворчатыми дверями. Кристенсон сверялся с новым «Ролексом», который подарил себе за недавнее повышение до должности вице-мастера. Он в видимом раздражении поднял глаза, когда двери открылись в последний раз, за считаные секунды до ровного часа и начала аукциона. Худощавая женщина, одетая в черное, быстро проскользнула внутрь и направилась прямо в заднюю часть комнаты, где устроилась в самом дальнем углу. За ней появилась богато выглядящая женщина средних лет, которая осталась стоять в шубе у дверей, и раскрасневшийся газетчик из «Дейли мейл», который недавно бросил вызов Дафне Дюморье на намного менее блестящей сцене.

– Перед нами сегодня, – объявил Ярдли своим типично зловещим тоном, – крайне захватывающая и редкая находка: «Мумия! История из двадцать второго века». Первое издание лондонского издательского дома Генри Колберна, анонимно опубликованное в 1827 году девушкой, которая впоследствии станет Джейн Лаудон, крайне успешной специалисткой по садоводству. Три тома в кожаном переплете с форзацами под мрамор и золотой гравировкой, в необычно нетронутом состоянии. Одно из всего двух изданий, выпущенных Колберном, один из всего трех когда-либо существовавших тиражей и в настоящий момент – единственный существующий экземпляр из первого издания. Недавно выдающиеся критики и составители каталогов романа как формы с большим энтузиазмом признали в этой книге один из первых примеров научной фантастики, одного из самых удивительных и новых жанров литературы. «Мумия!» прозорлива как тематикой, так и содержимым, и «Сотбис» благодарен за возможность представить вам сегодня эту историческую находку. Ставки начинаются с двухсот фунтов.

Доктор Фисби поднял руку. У него были полные полномочия по своему усмотрению делать ставки от имени Британского музея в качестве главного хранителя с самым большим стажем и высочайшей репутацией.

– Две сотни фунтов от джентльмена в первом ряду. Я слышу двести пятьдесят? Двести пятьдесят фунтов.

Следующую ставку сделал вице-мастер Фредрик Кристенсон. Кроме престижа новой должности, профессор Кристенсон продолжал нести статус ведущего эксперта Кембриджского университета по английской литературе девятнадцатого века. Он имел право делать ставки выше резервной цены, вплоть до тысячи фунтов, суммы маловероятной и потому не особенно тревожной. Хотя Кристенсон и соперничал с доктором Фисби и Британским музеем, близость их отношений всегда обеспечит обмен академически важных материалов между двумя институциями.

– Триста фунтов, возможно? Триста фунтов? – Ярдли пытался сдержать нотку преждевременного возбуждения в голосе, но втайне был в восторге, что Эви Стоун может все-таки добиться своей резервной цены.

– Четыреста.

Все головы обернулись в сторону раздавшегося женского голоса. Ее лицо было скрыто большой шляпой с полями, из-под которых выглядывала черная оправа очков.

Доктор Фисби начал ерзать на стуле.

– Четыреста пятьдесят, – заявил