Вардананк - Дереник Демирчян

– Мы же не отрекались, зачем же Михрнерсэ принимать нас? – упорствовал и Нерсик, с опаской поглядывая на отца. Васак сверкнул глазами:

– Быстрее, говорю вам, одевайтесь!

Бабик мрачно покорился, его примеру последовал и Нерсик, и вскоре все трое были готовы. Васак вышел из шатра, у которого его ждали Гадишо, Гют, Рштуни и Манэч. Они уже не скрывали своей близости к Васаку и враждебность к приверженцам Вардана. Решение об отречении было им очень на руку. Отречение было притворное – стало быть, они «притворялись»… Что же было предосудительного в том, что они «притворялись» очень умело и перед всеми?.. Они имели на это право. Тем более, что и сам Вардан должен был понять и признать, что, если подать повод к подозрению, – все дело будет в опасности. И сам Вардан обязан притворяться столь же «умело»…

Стоя у входа в свой шатер, Вардан следил за отъездом Васака. Это, конечно, не было столь уж важным событием: подразумевалось само собой, что отрекшийся от веры марзпан должен был вновь удостоиться почестей и быть приближенным к Михрнерсэ белее, чем все остальные; ведь Михрнерсэ поверил в искренность отречения Со всех сторон все, все благоприятствовало Васаку и его единомышленникам. Вардан вынужден был молчать… Пусть лишь до прибытия на родину, но как далеко было еще до родины. И чего только не могли натворить Васак со своими сообщниками до прибытия на родину!..

Васак простился с нахарарами, сияя от радости; чтобы придать еще более торжественный вид своему выезду, он ехал медленно Когда он скрылся из вида, Аршам, следивший за ним с группой воинов, заметил:

– Радуется! Едет получать цену за свое отречение!

– А Спарапет приуныл!.. – заметил один из воинов.

– Совершил смертельный грех, конечно, должен приуныть! – отвернувшись, с возмущением пробормотал Аршам.

– И Спарапет от нас отступился! – простонал кто-то.

Воины разошлись.

Целый день все были глубоко подавлены. Вардан лежа а у себя в шатре, ни с кем не разговаривая. Принесли обед, но он и не дотронулся до еды. Казалось, он перенес тяжелую болезнь – за один день он так осунулся и пожелтел, точно болел месяцами. Никогда в жизни не чувствовал он такой горечи. И самым тяжелым было то, что он вынужден таиться, притворяться перед своими воинами.

К вечеру пришли маги и стали устанавливать атрушан в головной части лагеря армянской конницы. Полюбоваться зрелищем пришли также воины из персидского лагеря. Персы весело заговаривали с армянскими воинами, но те не отвечали им ни слова и глядели на них холодно. Один из магов подошел к княжеским шатрам и хотел было войти к Вардану, но Артак преградил ему путь:

– Нельзя!

Маг повернул обратно. Объясняя такой прием непривычкой к огнепоклонству, он не придал ему значения.

Вскоре послышалась молитва магов: они приучали лагерь…

– Начали! Первый урок дают – горько пошутил Вардан, обращаясь к вошедшему Артаку.

Артак с болью взглянул на Вардана, на его искаженное и измученное лицо и стал у его изголовья. Он также терзался и чувствовал себя униженным.

– Спарапет, случалось ли тебе попасть в величайшую опасность, из которой не было надежды спастись – проговорил он – Как поступал ты в такой момент?

– Тогда я был господином себе: я сражался и вызволял себя! – отвечал Вардан – Но там шел бой А это – шутовство.

– Будем на родине – освободимся от греха лжи! Лишь бы не сочли нас за изменников! Не то ослабеет страна. А в вопросах войны вера места не имеет – Мы загрязнили совесть наших воинов, душу наших братьев, – с горечью возразит Вардан. – Душу к этому приучить нельзя…

– Поедем на родину и кровью смоем грех! Пусть другие после нас живут с чистой совестью… А что скажешь о марзпане, Спарапет? – переменил разговор Артак.

– Здесь марзпан виляет; я испытаю его там, дома. И если он отрекся на самом деле – горе ему!..

Прибывший от Васака гонец привез известие о том, что Азкерт и Михрнерсэ решили пышно и торжественно отметить отречение нахараров и принятие ими учения Зрадашта.

Был установлен следующий порядок: рано утром нахарары с армянской конницей должны ждать в полной готовности; как только наступит час «зари», они должны предстать перед могпэтан-могпэтом на большом поле персидского лагеря, где совершится их первое поклонение солнцу вместе со всем персидским войском, с повелителем персов и персидскими вельможами. Затем они примут участие в большом совете в палатах Азкерта.

Вардана точно ударили обухом по голове. Но он сдержался и с горечью вымолвил:

– Ну что ж, если мы согласились быть шутами, мы должны и вести себя, как шуты…

Пышно разодетая группа всадников явилась вместе с магами и придворными вельможаги в лагерь армянской конницы, чтобы сопровождать нахараров на поле, где должен был состояться обряд поклонения солнцу. Обширное поле ходило ходуном – так его запрудили воины, кони и слоны. Пыль стояла столбом. Наконец, солнце чуть позолотило облака.

Армянская конница во главе с Варданом и Васаком расположилась между двумя крылами персидского войска.

Сотни барабанщиков и трубачей, трубя в трубы и ударяя в барабаны, вышли из-за шатров и гурьбой направились к полю. За ними следовал Азкерт со своей огромной свитой, в которую входили Михрнерсэ с придворными, могпэтан-могпэт и полководец Мушкан Нюсалавурт. Войска прогремели приветствие, похожее на гул урагана в лесу. Когда шествие приблизилось, все войско склонило свое оружие и знамена в честь Азкерта, ехавшего мерным шагом на могучем коне. На царе была осыпанная бриллиантами корона и вытканный золотом, украшенный драгоценными камнями плащ. На Михрнесрэ также был нарядный красный плащ с роскошно вышитой золотою каймой. За Азкертом ехали придворные в праздничных одеяниях и островерхих шапках. Азкерт остановился на площади перед армянскими нахарарами. По одну его сторону стоял Михрнерсэ, по другую – могпэтан-могпэт, окруженный именитыми магами. Армянским нахарарам, стоявшим между рядами персидских войск, предложили выйти и подойти к свите Азкерта. Новообращенным воздавались почести.

Азкерт и его свита спешились Хрипло, с сатанинской силой, прозвучала витая труба..

Восток все более светлел. На вершине юры что-то сверкнуло, и, наконец, показалось огненное солнце. Все войско вместе с Азкертом и тысячами людей пало ниц.

Могпэтан-могпэт выбежал вперед и, простирая руки к солнцу, воззвал:

– «Я сущий, я есмь Мазда!» Преклонимся же перед Агурамаздой – праведным повелителем истины. Поклонимся Амшасбанде – хранителю и дарителю благ!.. Поклонение водам, деревьям, животворному духу природы! Поклонение Агурамазце, кем сотворен дух этот! Поклонение Зрадашту, Кава Виштаспу, Фрашошдре и Джамаспе и всем древним жрецам огня!..

Все замерло, оцепенело. За целый час молитвы не дрогнул, казалось, ни один листок. Вардан чувствовал себя в каком-то кошмаре. Лежа ничком, он дрожал всем телом. Артак и Нершапух держались, на всякий случай, рядом с ним, с обеих сторон, Могпэтан-могпэт закончил молитву, подал знак, по которому все встали, и запел высоким гнусавым голосом какую-то мелодию, к которой присоединили свои голоса тысячи магов. Мелодия росла, ширилась, и вот она понеслась по всему лагерю. Это был гимн солнцу. В такт мелодии войско потрясало копьями, мечами, щитами и знаменами, воздевая их к небу.

Мелодия тянулась, повторялась, умолкала… Толпа перевела дух. Азкерт вложил меч в ножны; повернувшись, он оглядел армянских нахараров с их конницей, в знак удовлетворения кивнул головой и, сев на коня, повернул к полю.

Придворные последовали за ним, держась полукругом. Азкерт оглянулся и что-то приказал. Ближайший к нему вельможа, подъехав к Васаку, с почтительным поклоном сказал ему:

– Царь царей приказал вам сегодня вечером пожаловать в его палаты Теперь же состоится торжественный смотр войскам в вашу честь. Не расходитесь.

– Признательны повелителю, – ответил Васак, сияя от радости.

Придворный погнал коня назад к царской свите. Васак обратился к нахарарам:

– Это великая честь, государи мои!

Он с трудом сдерживал свое ликование. Уловив это, Вардан неприязненно взглянул на него. Васак заметил свой промах, но не придал этому значения. Он был весь поглощен перспективой ожидающих его великих успехов; ему казалось, что начинается осуществление его мечтаний и сегодня заложен первый камень…

Он бросил на нахараров взгляд повелителя и повернул коняв сторону Михрнерсэ. За ним последовала его свита.

– Уже окружает себя царской пышностью! – заметил азарапет.

Расслышавший его слова Гадишо отозвался:

– Но ведь он царского происхождения!

– Ты подтверждаешь сказанное мною, князь Хорхоруни!

В этот момент от свиты Азкерта отделился Мушкан Нюсалавурт, пустил коня на середину площади и, подняв мясистую руку, выкрикнул могучим голосом:

– Торжественным шагом, впер-е-ед!