Корни травы - Майк Телвелл

Когда Айван снова поднял глаза, плоты подошли ближе. Они были массивные и нагруженные, но не грузом, а людьми. Рафаэль благоговейно совершает с семьей воскресную прогулку по реке, которую некогда держал в своем подчинении? Тогда там наверняка окажется Мирриам, которая может его заметить. Не лучше ли ему уйти? Узнает ли его Мирриам? Эта мысль повергла Айвана в шок, сковала нерешительностью. Он внимательно посмотрит на ее старшего ребенка… Тот день, проведенный на реке, когда умерла мисс Аманда… Возможно, этим и объясняется ее внезапное замужество? Ладони его покрылись потом.

Вскоре Айван разглядел, что, не считая тех, кто управлял плотами, все люди на них были белыми. В ярких шикарных одеждах, с фотокамерами через плечо, они громко разговаривали, и ветер донес до него обрывки их разговоров. Дребезжащий звук расколол тишину и диссонансом ворвался в его настроение. Белые люди сидели на возвышениях, а черные, упершись в багры, выгибали свои потные спины. Если бы Джонни Байсмюллер с гиканьем свалился с одного из нависших над рекой деревьев и схватился в воде с крокодилом, вряд ли это удивило бы его больше.

Река несла плот к нему, он подплывал к мосту. Айван молча изучал людей, ни словом не ответив на веселое приветствие, которым наградила его толстая пара, разлегшаяся на небольшом возвышении. Он был уверен, что человек, который управляет плотом, и есть Рафаэль. Эти гигантские мускулистые плечи непревзойденной черноты явно принадлежали ему. Когда плот подплыл к мосту, полная женщина наклонилась и что-то сказала Рафаэлю. Айван заметил, что, пока она говорила, ее рука небрежно погладила Рафаэля по ноге. Но ничуть не интимно, а с той рассеянностью и бесцеремонностью, с какой гладят любимого скакуна. Рафаэль наклонился к ней, стараясь понять смысл ее слов. Она засмеялась, и только после этого лицо Рафаэля расплылось в глупой улыбке. Он покорно закивал, его зубы ослепительно блеснули на солнце. Затем, по-прежнему улыбаясь, отошел в дальний конец плота, напряг мускулы и принял позу. Мощные мускулы налились как блестящие черные гроздья, но сама поза была вымученной и подобострастной, а лицо превратилось в маску заискивающего и глуповатого дружелюбия.

—Изумительно! — сказала женщина, засмеялась и щелкнула фотоаппаратом. Течение унесло их под мост.

Так, значит, дело не в реке. Вот, оказывается, что случилось с одиноким и нелюдимым гигантом, которого они звали Король Реки. Каких же кровей этот улыбчивый шут, занявший королевское место?

Айя!Выиграл или проиграл,Но ты получишь свое.

Неудивительно, что Айван пропустил поворот и оказался на каменистой тропинке, крутой и нехоженой, поднимающейся к самой вершине горы. Мотоцикл, объезжая корни, прыгал и брыкался, словно мул. Все казалось ему незнакомым, даже очертания деревьев, когда-то такие родные и близкие, выглядели непривычно. Раньше он знал здесь каждое деревце, каждую тропку. Теперь ему приходилось напоминать себе: бабушкин дом в четырех милях отсюда, то ли через одну, то ли через две водонапорные колонки. Ориентируйся на большое сливовое дерево. Он едва не проехал колонку. А сливовое дерево неожиданно оказалось там, где он обычно стрелял цесарок. Нет, дерево другое — то было большое-большое. Постой, оно и есть, только стало теперь маленьким — а что с тропинкой? Вся поросла кустами. Но… может быть, это не то место? Где-то рядом должна показаться жестяная крыша. Кусты, что ли, так разрослись, что скрыли ее?

Айван оставил мотоцикл и стал выискивать какой-нибудь ориентир, чтобы не заблудиться, но вскоре им овладела паника, и он вслепую бросился в заросли, где, как подсказывала ему память, находились бабушкины владения. Виноградные лозы били его по ногам и хлестали по лицу, колючки царапали кожу и цеплялись за одежду. Айван продвигался медленно и с трудом. Сквозь завесу густой листвы он старался отыскать хлебное дерево, отбрасывающее тень на могилы его предков. Тщетно. Где кухня? Где свиное стойло? Кофейные посадки? Загон для коз? Господа Иисусе, где я нахожусь?

В отчаянном волнении, весь исцарапанный, Айван повернул назад, к дороге. Задыхаясь, липкий от пота, он был словно в лихорадке. Царапины болели. Он утер пот со лба и взобрался на сливовое дерево. Берега маленькой бухты вес поросли кустами. Но это было то самое место, он узнал вид на долину и противоположный холм! Там виднелись проглядывающие сквозь листву крыши, поднимающийся от кухонных костров дым… Люди по-прежнему там живут. Где-то там растет дерево безумного Изика. Это было то самое место…

Айван увидел хлебное дерево, но каменной ограды не заметил. Небольшое плато, на котором когда-то располагался дом, кухня, скотный двор и фруктовые деревья, буйно поросло растительностью. Никаких следов человеческого присутствия! Порядок, организация, кустарное производство — все это бесследно исчезло, и ему понадобилось бы мачете, чтобы прорубить себе путь к могилам своих предков. Ни малейшего следа присутствия многочисленных поколений, чей разум, усердие, трудолюбие и умение создали когда-то поселение. Ничего. Полное разорение.

Иисус Христос Боже Всевышний… Не могу в это поверить… Не верю… Айван обреченно покачал головой… Ничегошеньки, ни единой вещи не осталось. Ничего нет, я даже спуститься туда не могу… Господи Иисусе, мои люди там… Люди мои. Господи Иисусе, люди мои!

Айван тупо уселся под деревом. Запах разбросанных по земле гниющих фруктов ударил ему в ноздри, рядом жужжали слетевшиеся на сладкое мухи. Ему нелегко было снова обрести согласие с самим собой и переварить то чувство горя и разорение, с которым он столкнулся. Я должен тут остаться! Остаться и привести все в порядок, подумал он. Самым сильным оскорблением, которым люди удостаивали друг друга, была презрительная фраза: «Чо, ты ведь взялся ниоткуда». Впервые в жизни Айван понял наконец, что она значит. Он осознал, как важно чувство места для самого главного в понимании себя. Его объял тот же самый порыв, который он пережил, когда умерла бабушка: ухватиться руками за голову и выть, выть во все горло. Ему хотелось схватить мачете, прорубить дорогу к могилам, очистить землю от кустарника. Но… какой в этом смысл?… Какой, к черту, смысл? Он чувствовал себя опустошенным, помраченным от страха, жалким, бесполезным и невероятно одиноким. Никогда в жизни, поклялся он себе, он больше сюда не вернется.

Машинально, как лунатик, он добрался до мотоцикла и завел его. Раз уж я тут оказался, подумал он, надо добраться до дома Маас Натти… Сделаю все за один раз.

Айван проехал над низко нависшей скалой, по которой в ту давнюю темную ночь скакал на лошади за спиной старика. Он миновал группу людей, одетых для церковной службы, которые, как он понял, шли на реку принимать крещение. Они смотрели на него с любопытством и приветствовали с вежливостью. Айван знал, что, если бы он сейчас остановился и сказал им, кто он такой, они бы бросились к нему, принялись громко обсуждать его возвращение и предлагать ему угощение. Они были составной частью его видения этих мест, но сейчас, вернувшись сюда, он ответил на их приветствия очень сухо, опасаясь их прищуренных глаз, узнавания и восклицаний: «Постой-ка, а не тот ли ты Мартин?» Поэтому Айван повернул голову в другую сторону и поехал дальше.

Он узнал ворота Маас Натти и притормозил. Из-за ограды доносились голоса, поэтому он проехал чуть дальше и вернулся пешком, надеясь незаметно заглянуть во двор. Ему хотелось, по возможности, избежать нового потрясения. Поначалу он никого во дворе не увидел, не считая двух привязанных к дереву козлов. Дом стоял во всем великолепии своих красок. Барбекю было треснуто, из трещин пробивалась трава. Кусты и фруктовые деревья стояли на своем месте, хотя и не такие ухоженные, как раньше, и трава была высокой. Значит, здесь живут люди. Гамак, как он заметил, висел между двумя деревьями гуава, и в нем лежал кто-то с длинными вылинявшими на солнце волосами. Женщина? Белая женщина в доме Маас Натти? Бамбо! Чертовщина какая-то, ум мой точно помутился. Безумие! Белые люди никогда здесь раньше не жили! Они останавливались в гостиницах или в больших городских домах. До чего я дожил?

Айван с силой тряхнул головой, надеясь стереть эту картину, но женщина в гамаке продолжала раскачиваться, и ее волосы время от времени волочились по земле. Потом она заговорила, и Айван испытал повторный шок, потому что голос несомненно принадлежал мужчине. Дверь открылась, и во двор вышли два других привидения. «Бамбо, — пробормотал Айван, снимая очки, — Бамбо! Ты хочешь сказать, что есть американские растаманы?» Это они и были — белые дредлоки. Волосы вышедшего мужчины взъерошенной копной торчали во все стороны и падали на плечи. На нем были только джинсы, обрезанные по колено, большущая борода, такая же лохматая, как волосы на голове. Женщина рядом с ним была блондинкой, с очень коричневым цветом кожи, и на ней ничего не было. Вообще ничего! Айван увидел пушистое облачко волос в основании ее выступающего живота. Эта пара, судя по их широким странно-застывшим улыбкам, была счастлива. Женщина держала в руке жестяное ведро, мужчина — трубку, которую он протянул лежащему в гамаке. Женщина подошла к козлам и в самой бесстыдной манере присела перед ними на корточки. Козлы отбежали, насколько позволяла веревка. Женщина схватила веревку и подтянула одного из них поближе. Затем, поставив ведро на землю, протянула руку в шерстистое подбрюшье в поисках вымени.