Круг замкнулся - Джонатан Коу

— Ну, может быть…

— В том-то и дело. Все мы в итоге получили то, что хотели, каждый свое. Ты, я, Дуг, Эмили. Нет, серьезно, с некоторых пор все мы живем так, будто сказка уже закончилась, — «долго и счастливо».

4

МЮНХЕНСКИЙ ПОЕЗД

В предгорьеЧерные поля снегом пестрят.Сумерки крадутся по пустым балконам,                                            слепые дома важноХранят тайну, там дети(Мерещится мне) растут, родители любятВ гнетущем уединении.

Аугсбург. Ульм.Я их не вижу,Но названья ложатся темно-синей тенью.Унылой, как воскресный полдень.

Вдоль полотна каналТечет. Перины льдаКачаются на его серозелени, а рядом траваБежевая, как ковер в квартире с ремонтом,Которую никакНе могут продать.

Кёльн. Манхайм. Штутгарт.В любом из этих местДом можно найтиИли создать. Но стоит ли?Бледный манящий свет еще не поблекЗа далекими Альпами, и скоро солнцеЛизнет пуховые плечиГородов, которые я еще не вообразил:

Выбора нет,Когда выбор бесконечен.

* * *

Бенжамен стоял в Drogerie,[33] в уголке, с двумя пачками презервативов, по одной в каждой руке, пытаясь расшифровать немецкие инструкции. Пачки явно отличались друг от друга, но он представления не имел, в чем заключалась разница, по-видимому, существенная. В размере? Текстуре? Отдушке? Не понять.

Раньше Бенжамен никогда не пользовался презервативом. Невероятно, если подумать, но факт. С Сисили они вообще не предохранялись в тот день — несколько безрассудно, в его теперешнем понимании, — Эмили же сначала принимала таблетки, а потом… нужды не было. Значит, ему предстояло нечто неизведанное. Тем более важно сделать правильный выбор.

Он колебался. Вспомнился позорный инцидент, случившийся в 1980-х, когда их группа, «Утроба рока», успешно отыграв в центре искусств под Челтенхемом, возвращалась обратно в Бирмингем. В фургоне они впятером затеяли игру под названием «Потери». Смысл игры состоял в том, чтобы назвать какое-нибудь предположительно массовое занятие, которое ты сам — к своему стыду, надо полагать, — никогда не пробовал. За каждого участника, знакомого с этим занятием, тебе доставалось очко, и в итоге чем больше очков ты набирал, тем более ненормальным вырисовывался в глазах других игроков. Бенжамен выиграл первый раунд, набрав максимальные четыре очка, когда признался — под изумленный вой, — что никогда не пользовался презервативом. А затем он выиграл следующие десять раундов, все с максимальным счетом, сознавшись поочередно в том, что никогда не употреблял кокаин, не прикасался к марихуане, не выкурил ни одной сигареты, не занимался сексом на свежем воздухе, не разгонял машину до восьмидесяти миль в час, у него никогда не было девушки на одну ночь, он ни разу не играл в карты на деньги, не прогуливал школу, не выпивал больше трех пинт пива за вечер и никогда не забывал о дне рождения мамы. Вдобавок никому не удалось набрать четыре очка за раз: если кто-нибудь чего-то не делал, то Бенжамен и подавно. Был лишь один момент, когда показалось, что ситуация переломится: Ральф, ударник, поведал с унынием, что у него никогда не было секса с двумя девушками.

— Ага! — торжествующе воскликнул Бенжамен. — А у меня был.

Но ему тут же объяснили, что Ральф имел в виду секс с двумя девушками одновременно. За что он и получил свои три очка — всего лишь.

Бенжамен снова посмотрел на пачки и вдруг сообразил (отчего у него защемило сердце), что, наверное, все равно, какую покупать. Он провел в Мюнхене три недели, толком не поговорив ни с одной живой душой, а тем более с женщиной, которая согласилась бы лечь с ним в постель. Так и не разобрав значения незнакомых слов, он в результате положил обе пачки в корзинку для покупок. В конце концов, в квартире, которую он снимал, имеется немецкий словарь.

* * *

АНГЛИЙСКИЙ САД ЗИМОЙ

Английский сад зимою в МюнхенеГол почти. Под ногамиЖижица из льда и грязи.Река Алышне даже в июлеХолодна, словно горный ручей.Залетная птица порхает над водой пугливо.Что за птица такая? Не помню.

Трудно увидеть средь этой серости,Как деревья безлистные (названья ихЗабыл) летом расцветут,И женщины лягут на берегуГолышом — так говорят —Перекусить с бизнесменами в костюмах                                               и при галстуках,Бросая украдкой голодные взгляды.

Какими будут эти цветы?Те, что обязательно набухнут средь шиповКуста разлапистого (и безымянного                                               по моей вине)?Дрожа, думаю, где же дождь,Давно обещанный здешним грозным небом,И сокрушаюсь о своем невежестве.

Пора покинуть этот невезучий город,Придавленный облаками, которые я мог быОписать детально, да терминов не знаю.А красота тех девушек, от солнца пьяных,В моем воображении — реальность.Зимой в саду АнглийскомМороз по коже от двух грубых истин:

Меня не будет здесь, когда красавицыНа берег выйдут среди бела дня,И лирика пейзажного не выйдет из меня.

* * *

Бенжамен не писал стихов со школы. Он понимал, что разучился это делать; впрочем, как и многое другое. Но после двадцати лет обвального «Бунта» — горы изученных документов, сотни часов изматывающих поединков с компьютерной связью и сетевыми залежами — он не желал пользоваться предметами, более технически оснащенными, чем ручка и блокнот, и литературной формой более сложной, чем сонет. Каждый день, заставив себя встать с кровати часов в десять-одиннадцать, он отправлялся в бар или кофейню в университетском районе, устраивался за столиком и принимался писать. Чаще всего ему не удавалось создать ни строчки. По утрам он обычно страдал похмельем. По вечерам отправлялся в кинотеатр, где показывали фильмы на английском языке, потом возвращался к себе, выпивал бутылку вина почти до дна и опять пытался писать. Если стихи никак не шли, он писал что-нибудь еще — по большей части отрывочные воспоминания в прозе о своем детстве и юности, — но эти излияния он не хранил. И наутро даже не удосуживался их перечитать. Скудость его личного опыта начинала раздражать. Оказалось, что ему не о чем писать. И когда осознание этого факта становилось особенно болезненным — как правило, поздно ночью, — он уже не ограничивался одной бутылкой вина. Крепкие напитки, вот к чему он пристрастился. В частности, к виски, производимому на шотландском острове Айла, хотя в Мюнхене эти сорта найти было нелегко и стоили они безумных денег. Одним памятным вечером (точнее, вечером, о котором Бенжамен впоследствии ничего не мог вспомнить) он выпил три четверти бутылки «Талискера» и его стошнило аккурат в собственные ботинки; обнаружил он это лишь на следующее утро, когда попытался эти ботинки надеть. Бенжамен понял, что пора прекращать. Но не прекратил.

Его немецкий совершенствованию не поддавался. Новые знакомства отказывались материализоваться. Деньги кончались. Он начал скучать по «Морли Джексон Грей», по офисным шуточкам и уютной рутине рабочего дня. У Бенжамена был с собой мобильник, который давно разрядился, но ничего не стоило вновь его зарядить. Он мог бы позвонить в офис Адриану, Тиму или Джульет; мог бы позвонить родителям, сестре или племяннице; набрать номер Филипа, или Дуга, или Мунира. Но телефон оставался безжизненным. Бенжамен твердо решил стать новым человеком, прежде чем кто-либо из этих людей его снова увидит. Он вернется к ним, но только победителем.

* * *

СЕКСИЛЕНД

Мой взгляд прикован к ее груди —Не так стыдно, как смотретьВ ее глаза.

Они синие, цвета кобальта (да, ее глаза),И подернуты грустью, гневом, скукой —Пусть, ведь это делает ееЧеловеком. Хотя кому это нужно?Ни мне, ни другим мужчинам (все молоды, кстати),Что наблюдают за ней из тени,Дрянное красное вино глотая ценоюВ тридцать евро. (За бокал.)

В согласии похвальном с законами ЕСОна демократична, скрупулезна и честна.Грудь оголив, она, сойдя со сцены,Предложит насладиться этой роскошьюПо очереди каждому из нас.

По счету я седьмой.Еще шестнадцать тактовБодрой музычки, и падает она — бах! —Мне на колени. В общем, туда куда-то.Ерзает лобком, но почти не касаясь моего,И не сказать чтоб машинально, хотя уверен,Мысли ее где-то далеко.(Сомнамбула — вот слово найдено.)А мне в лицо — сосок. И бард во мнеВоспеть его за честь почел.

Но о предмете этом много ль скажешь.Он загораживает мне обзор, во-первых.Он кругл и розов.Второй ему под стать, насколько я могу судить,И (голову даю) его сосалиЖадно, час-полтора назад,Закрыв глаза, вцепившись влажными губами.И как же ей не терпится, наверное, младенца своегоВновь чмокнуть в круглый лобик.

* * *

Посещение стриптиз-клуба заставило его осознать: он почти дошел до ручки. Теперь он с трудом вставал по утрам и, по его прикидкам, набрал килограммов семь веса. Он перестал бриться, убедившись таким образом, что с бородой он выглядит еще хуже, чем без нее. У него развилась зависимость от сетевой порнографии, и он начал ублажать себя, прибегая к затейливым аутоэротическим техникам, для которых требовались пластмассовые плечики, мороженое «Бен и Джерри», кожаный брючный ремень и шпатель. Он заметил, что студентки, посещавшие кафе на Шеллингштрассе, по одиночке или с подружками, уже знают его и никогда не садятся за соседний столик, если другие столы не заняты. И хорошо, если за неделю ему удавалось сочинить больше шести стихотворных строчек.