Сталин и Гитлер - Ричард Овери

Имеющиеся сведения о диктатуре в Германии, как правило, свидетельствуют об обратном: партия после 1933 года вернулась на начальные позиции, а ее радикальные политические устремления были в значительной мере подорваны. Гитлер отказался санкционировать широкомасштабную реформу государственного устройства, и прежняя структура министерств и институтов власти сохранилась неизменной. Однако в действительности в этой картине не много истины. Партия не предоставляла своим руководителям площадки для дискуссий, где они могли бы обсуждать и принимать политические решения; и Гитлер сам не соглашался на радикальные реформы структуры рейха, которые привели бы к усилению руководящей роли партии111. Однако упадок нормативного государства все же стал после 1933 года реальностью, создав выгодную для партии ситуацию. Это был не заранее спланированный процесс, а результат постепенной эрозии государственных функций, общественной морали и юридических норм. Бюрократия была вынуждена отречься от обета беспристрастности, когда в 1933 году Лига германских служащих была преобразована в новую Лигу рейха, которая должна была отказаться от ясной корпоративной идентичности и учить своих членов беспрекословному принятию национал-социалистических ценностей112. Судей, юристов и солдат заставили дать клятву верности фюреру. Аппарат безопасности, подконтрольный партийному руководству и СС, начиная с 1933 и далее в своей деятельности низвергал постулат о верховенстве права. Местные партийные деятели, хотя, подобно своим советским визави, и испытывали недостаток средств и персонала, не были перегружены партийной работой и были далеко не постоянно заняты формальными процедурами проверок и оценивания, и над ними не висел домоклов меч угрозы исключения из партии или понижения в должности за то, что они недостаточно хорошо помнили «Mein Kampf». Многие из них воспринимали как свою обязанность членов национал-социалистического движения не оставлять в покое или выступать против любого учреждения или лица, не угодного партии; в этом им помогла огромная армия аффилированных организаций, в первую очередь члены Гитлерюгенда и СА, которые имели возможность при необходимости принуждать или оказывать прямое давление.

Конфронтация между партией и государством там, где она имела место, была следствием существования до 1933 года огромного государственного аппарата, полностью независимого от национал-социализма. У партии не было необходимости строить государство, скорее наоборот, перед ней стояла задача сломать его. Советский проект носил конструктивный характер, задача национал-социализма в Германии была преобразующей. Важные области общественной деятельности не вписывались в традиционное государство: Трудовой фронт, СА, СС, Гитлерюгенд, с 1936 года четырехлетний план подготовки к войне, национал-социалистическое женское движение. Ключевые области государственной деятельности были просто проигнорированы партией. Законодательную систему, системы безопасности и полиции некоторое время защищал от вторжения партии национал-социалист, министр внутренних дел Вильгельм Фрик, сам бывший чиновник, однако в июне 1936 года право управлять этой сферой в духе национал-социализма завоевал Генрих Гиммлер. СС была наиболее амбициозной и хищной структурой партии. Во время войны СС консолидировала свои позиции, став по существу самостоятельной политической силой, после чего распространила свою власть и на другие сферы государственной деятельности. Центральным элементом в борьбе против традиций нормативного государства и в стремлении преобразовать сохранившийся министерский аппарат в более гибкий инструмент движения был аппарат безопасности. В 1944 году Гиммлер был министром внутренних дел, эсэсовский судья Отто Тирак – министром юстиции, а высокопоставленный чиновники СС управляли важными отраслями экономики. Гигантская работа по планированию послевоенного германского порядка была передана в руки СС и партийных руководителей113.

Гитлер опасался возникновения чрезмерно бюрократизированной партийной структуры, но он, как и Сталин, который ничего не предпринимал для того, чтобы остановить нарастающую стагнацию Советского государства, ничего не делал для того, чтобы предотвратить трансформацию или демонтаж прежнего государства. Сталину государство было необходимо, чтобы контролировать партию; Гитлер нуждался в партии, чтобы контролировать государство. Эти различия в политических приоритетах нашли отражение в том, как оба диктатора относились к проблеме конституции. Сталинская конституция 1936 года была по существу описанием государственной власти и институтов государства, в которой руководящая роль партии была упомянута только дважды – и то косвенно114. Попытки создать концепцию формальной реформы государства в Германии натолкнулись на враждебность со стороны лидера, который в отличие от Сталина опасался, что зафиксированные письменно законы могут ограничивать функции диктатуры115. Советский проект был реализован в косном бюрократическом Советском государстве, административная структура которого страдала от избытка чиновников высшего ранга и, напротив, недостатка низовых работников, – государстве, просуществовавшем еще сорок лет; новое Германское государство исчезло с карты мира в 1945 году, все еще пребывая в стадии самоопределения, хотя и времени, в течение которого оно существовало, оказалось вполне достаточно, чтобы продемонстрировать, что структура государства здесь на каждом ее уровне была куда ближе к идее «партии-государства», чем это было в Советском Союзе116.

Однопартийное государство было новым явлением для Европы в период между двумя войнами. Ни в одном европейском государстве до 1914 года не доминировала и не была руководящей силой одна-единственная политическая партия. Вопреки уверенным заявлениям о роли партии, оба движения – большевизм и национал-социализм – представляли собой экспериментальные движения, а не заранее спроектированные до мелочей системы. Во главе их стояли преимущественно обычные немцы и русские, обладавшие весьма ограниченными навыками административного управления либо вовсе не имевшие этих навыков, и у которых во многих, если не во всех случаях не было никакого опыта политической организационной работы.

Этим и объясняются те неимоверные усилия, которые направляли на укрепление самодисциплины и образование обе партии в своем стремлении превратиться в более эффективные и сплоченные движения. Этим объясняется и то, что в глазах населения партийные функционеры временами совершенно справедливо казались коррупционерами, продажными и малокомпетентными; некоторым членам партий в обеих системах суждено было оказаться в концлагерях. Обе партии были самоучками; они выжили, пройдя через школу жизни и потому, что любая другая альтернатива была насильственно устранена, и потому, что широкие слои населения разделяли их амбиции.