Полночь мира (=Пепел Сколена) - Павел Буркин

  Тогда зачем она надрывается, из последних сил карабкаясь к небесам? Не лучше ли остаться прямо здесь, закрыть почти ослепшие от света глаза и умереть? Все близкие мертвы. Мертв и их убийца Тьерри, месть свершена. Хоть один долг она в жизни выполнила. Больше, видимо, не суждено.

  В голове пронеслись отшумевшие события недолгой жизни. Вот они с мамой - тогда еще живой, прекрасной, потому что любит и любима. Она держит дочь на коленях, костяным гребнем расчесывает спутанные волосы. Негромко напевает колыбельную. "Будут волосы огненною волной..." Воспоминание обожгло, как тот железный прут, которым ей выжигали клеймо. В сознании Эвинны оно имело продолжение - кетадринская песня, в которой воспевался древний герой. Временами Эвинна пыталась петь ее по-сколенски, чтобы хоть от самой себя слышать родную речь. Сколенские слова на диво легко легли на мотив. Но если еще немного изменить слова, чтобы они звучали как бы от ее имени...

  ...Не случилось, как, мама, ты пела мне:  Не случилось ни лета, ни юной зари,  А была только кровь, и людей близких смерть,  Гарь пожаров, что ест глаза, в горле горчит.

  Были боль, мрак и голод, и пламя, и лед.  Кровь, что залила дом - и страну,  Стрела вражья, что в небе о смерти поет,  И дорога туда, в бесконечную тьму.

  Я не стала такой, о ком пела ты мне -  Просто жить, как мы жили, уж было нельзя.  И за правду тогда подняла я свой меч,  И во имя родины кровь пролила.

  И пошла я захватчикам наперекор,  Потому что нельзя было все им простить.  И за тех, кто не мог за себя дать отпор,  Я должна была катов побольше убить.

  Чтоб когда-нибудь, через полтысячи лет  В тьме земной забрезжил рассвет,  И далекий потомок увидел, что мне  Пела ты в эту ночь в тишине.

  Эвинна все-таки сбилась с ритма, замерла посреди огромного сугроба, наконец-то скрывшего ее глаза от безжалостного солнца. Может, и Боги дали ей уцелеть, когда погибли все близкие, выжить на Севере, а потом бежать из неволи, не просто так? Пройти весь путь, не попавшись ни погоне, ни разбойникам и работорговцам... Это же почти невозможно! Значит, что-то осталось в ее жизни несделанного. Не для себя самой, самой-то что еще нужно? Для Сколена!

  Эвинна пробила головой сугроб. Дальше склон не поднимался, с площадки, с которой ветер сдул почти весь снег, дорога начинала спускаться. Сначала едва заметно, потом все круче и круче. Эвинне открылись невиданные заснеженные дали, такие широкие, что захватывало дух. Далеко внизу виднелись леса и поля, черные прожилки незамерзающих речушек. Внизу проплывали и облака: было так необычно видеть их на фоне земли... Там была свобода. Там был Сколен...

  Впервые в жизни Эвинна осознала, как далеко раскинулась родная страна, как широки ее поля, как обширны ее леса и полноводны ее реки. Это ее страна. Ее и других сколенцев, все эти годы она властно звала заброшенную на чужбину девчонку, и зов, наконец, был услышан. Эвинна преодолела несчетные испытания и опасности, чтобы вот так лежать на ледяном снегу и глядеть на свою землю. Скорее, скорее вниз! Ее заждался Сколен!

  Но ее земля была в плену. В рабстве. В позоре и унижении. Как еще полгода назад она сама. Ее землю топчут и насилуют безжалостные чужаки - как еще недавно топтали и насиловали ее саму. Растерзанная, оскверненная земля взывает к мести и каре насильников. И если мужчины погибли в Кровавых топях, не сумев отстоять честь родины - этот долг всей непомерной тяжестью падает на выживших. На нее.

  Теперь Эвинна знала, для чего проделала путь. Скорее вниз, к заждавшимся ее горам и долинам! Отдохнуть где-нибудь, набраться сил - и делать то, для чего Справедливый Стиглон привел ее назад. Она не знала, как сможет победить несчетные полчища Амори. Да и не задумывалась над этим. Главное - добраться, в родную страну. Осталось немного. Эх, были бы крылья, вышло бы быстрее!

  Но крыльев не было, оставалось ползти - спускаться оказалось чуть проще. Ползти, хватая обветренными до кровавых трещин губами снег. Перебирать обледеневшими до каменной неподвижности руками, отталкиваться ногами в разодранных, насквозь промокших и промерзших сапогах. Запредельные усилия заставили беспомощно трепыхаться сердце. Пришлось закрыть глаза, чтобы не видеть, как медленно приближается лес. Сознание скукожилось до единственной мысли: ползти вперед, вниз. Ползти!!! Ползти! Ползти... "Чтоб когда-нибудь, через полтысячи лет в тьме земной забрезжил рассвет". "Чтоб когда-нибудь, через полтысячи лет..." "Чтоб когда-нибудь..."

  Эвинна не знала, сколько она пропахала по обледенелым скалам. Дышать становилось все легче - только поэтому она и могла продолжать путь, только так и находила верное направление. Окончание спуска она угадала по тому, что ползти стало снова чуть труднее. Склон закончился, началась равнина. Путь преградило что-то твердое, шершавое, широкое. Огибать преграду не было сил, свалить - тем более. Эвинна открыла исходящие слезами и гноем глаза, не уверенная в том, что видит явь, а не бред. Перед глазами была черная, изборожденная трещинами кора, испещренная мутными потеками смолы. Запах хвои подсказал, что перед ней вековая ель. Повернуть голову стоило неимоверных, запредельных усилий - будто в одном движении спрессовался весь путь из Тэзары... Но увидеть вершину и даже нижние ветви не удалось, только несколько засохших, непонятно как держащихся лап.

  В горах таких елей не было, там деревья низкие, жмущиеся к земле, чтобы не вырвали ураганные ветра. Значит, она на равнине, заросшей лесом, той самой, которую видела с перевала. Доползла... Горы остались позади! Она в Сколене!

  Девушку затопила радость, такая неистовая, что в голову даже не пробралась простая мысль: что, если она перепутала, спустилась на другую сторону перевала, и снова в землях верхних кенсов? Нет, она в Сколене... Она справилась...

  Эвинна раздвинула окровавленные губы в счастливой улыбке - это было последнее, на что хватило сил. Сознание неудержимо уплывало, последние усилия выпили силы до дна. Навалилась беспросветная мгла, в которой ее вроде бы кто-то тащил... Какая разница? Она в Сколене, здесь с ней ничего не случится.

  Мужчина был немолод. Разменять шестой десяток по нынешним невеселым временам - не шутка, и уж точно большое везение. Но ноги в тяжелых солдатских сапогах ступали уверенно и размашисто, сжимавшая посох крупная рука меньше всего напоминала столичного сибарита, да и меч в видавших виды ножнах явно не для красоты. Такой только и может странствовать по северным землям в одиночку. Связываться просто так опасно, а в котомке не найдется ничего ценнее раскрошенных галет и солонины. Проще оставить бродягу в покое, пусть себе куда хочет, туда и идет.