Антистерва - Анна Берсенева

И никто не знал, что обыкновенный этот студент, ладный и уравновешенный — ну, может быть, только глаза горят поярче, чем у других, — ничем не отличается от того мальчишки, у которого сердце замирало, когда он лазал по чердаку старого дома, мечтая найти мушкетерскую шпагу или дуэльный пистолет.

Ах, какая это была девушка!..

У Ивана дыхание занялось, когда он ее увидел. Июльский полдень — вот что она была такое. В нее хотелось броситься, как в речку, она была — прохлада и зной одновременно. И волосы у нее были такие, что их хотелось попробовать на вкус, как светлый, почти белый липовый летний мед.

Даже не верилось, что такая девушка сидит в обычной деканатской комнате и старательно красит губы перламутровой помадой. Ивану так захотелось стереть эту помаду с ее губ, притом немедленно, что даже в носу защипало. Тем более что он давно не знакомился с такими девушками: то армия, то учеба, требовавшая всех сил и всего времени, а на первом курсе особенно…

На первом курсе он и зашел за чем-то в деканат, и увидел Лиду.

Кажется, ее должность называлась «лаборантка», хотя она не имела никакого отношения к колбам и ретортам, а просто подсчитывала часы преподавателям и составляла расписание занятий. Это была ответственная работа, такую не каждой поручили бы. Лида сказала об этом Ивану в первый же вечер, когда он пригласил ее в кино, то есть в вечер того дня, когда он впервые ее увидел.

— Просто так, с улицы, меня бы не взяли, — вскинув на него свои необыкновенной красоты глаза, объяснила она. — Хотя я, конечно, справляюсь хорошо. А дело в том, что папа здесь преподавал, его все помнят, и декан тоже. Он в ЦУПе не последний человек был. Только он уже умер.

И потом, подробнее рассказывая, что делал ее папа в Центре управления полетами, Лида снова то и дело поглядывала на своего спутника так, что у него учащалось дыхание.

«Это все неважно, — говорил взгляд ее летне-медовых глаз. — Кто где работал, декан, ЦУП… Я на тебя смотрю вот так — это важно!»

И Иван был с этим совершенно согласен.

Лида жила с мамой в Звездном городке, ей было восемнадцать лет.

— Школу я хорошо закончила, но дальше учиться не захотела, — рассказывала она. — Ну нету у меня тяги к учебе, что поделаешь! Зато я старательная, мне любую работу можно поручить. Неужели же, подумала, я на себя без высшего образования не заработаю? И не стала поступать. Ничего же в этом плохого, правда?

Иван тоже не находил в этом ничего плохого. Вернее, он просто не думал, хорошо или плохо, что Лида решила обойтись без высшего образования. Он думал только о том, что до сеанса в кинотеатре «Форум», куда они шли по Садовой-Черногрязской, осталось всего полчаса, а значит, вот-вот погаснет свет и…

Целоваться в темноте Лида не захотела.

— Ну что ты!.. — шепотом воскликнула она, когда Иван положил руку ей на плечи и попытался повернуть ее к себе, чтобы коснуться губами ее губ. — Все же смотрят!

— Все на экран смотрят, — тоже шепотом возразил он.

— Все равно, — покачала головой Лида. — Мы с тобой еще слишком мало знакомы.

Это прозвучало немножко смешно и очень разгорячающе. Иван многое готов был отдать за то, чтобы эта пленительная девушка согласилась познакомиться с ним поближе!

После кино пошли в кафе «Север» на улице Горького — Лида сказала, что больше всего на свете любит мороженое, которое подают именно там.

— Еще в ГУМе вкусное, — уточнила она. — Но в кафе ведь приятнее сидеть, чем в магазине стоять, правда?

Все, что она говорила, было какими-то… основательными банальностями, вот чем. Иван сразу это заметил, но не придал этому ни малейшего значения. Он вообще не придавал значения тому, что говорят девушки — гораздо важнее было, что они делают. Вернее, делают ли они то, чего он от них хочет.

Лида была первая девушка, которая не захотела ответить на его желание так, как он ожидал.

В кафе сидели долго — она пробовала разноцветные шарики мороженого один за другим, решая, которое вкуснее, малиновое или фисташковое, а заодно рассказывала Ивану о том, за кого вышли замуж ее школьные подружки, и как она прошлым летом работала вожатой в пионерлагере, и как хотела на заработанные деньги купить в рассрочку беличью шубку, но тут рассрочку почему-то отменили, а на всю шубку сразу денег не хватило и пришлось купить полушубочек, но ничего, он тоже очень хорошенький, хотя в ветреную погоду в нем, конечно, холодновато…

Он был доволен, что она так самозабвенно рассказывает обо всей этой ерунде, потому что стрелки на уличных часах тем временем отсчитывали минуты и понятно было, что на электричку она, скорее всего, уже не успеет.

— Что же ты молчишь! — наконец спохватилась Лида. — Я себе болтаю да болтаю, мороженого наелась на полгода вперед! А домой теперь как же?

— А ты у меня переночуй, — тут же предложил Иван. — Я в двух шагах отсюда живу.

— С родителями? — уточнила она.

— Нет. Один.

— Тогда не пойду, — решительно заявила Лида. — Ты что! Думаешь, я совсем дурочка, не понимаю, чем такие ночевки кончаются?

— Чем уж таким страшным они кончаются? — пожал плечами Иван. — Ну, если боишься — квартира большая, я тебя за стеночкой уложу.

— Ладно, — вдруг засмеялась она. — Если за стеночкой, то пойдем!

В укладывание «за стеночкой» Иван, конечно, не верил. Лида смеялась так завлекающе, глаза ее переливались в полумраке раннего вечера так таинственно, что ее слова наверняка можно было считать обыкновенным кокетством. Каково же было его удивление, когда, оглядев кровать в маминой спальне, она деловито сказала:

— А белье где, в комоде? Ну иди, ложись, я расстилаться буду. Иди, иди!

А потом, засмеявшись своим головокружительным смехом, вытолкала его из комнаты и — кто только придумал эти замки на внутренних дверях, которые были во всех старых квартирах! — повернула ключ.

Минут пять Иван не мог опомниться — чувствовал себя полным идиотом. А потом ему стало так смешно, что он даже воду открыл на кухне, чтобы заглушить свой хохот. Лида так ловко завлекла его в эту азартнейшую из игр «даст — не даст», что отступиться было теперь просто невозможно.

Все произошло только через месяц. Может, он добился бы своего и раньше, но на ухаживания просто не было времени. Да, по правде говоря, и страсти на это оставалось маловато. Учеба настолько увлекла его, что все остальное стало неважным. Он впервые понимал радость знания — не краткого эмоционального впечатления от новой информации, а вот именно глубокого, разветвленного и протяженного знания. Сергей Павлович Королев когда-то пригласил на свой факультет самых сильных педагогов, обучение было поставлено на высший уровень, и эта традиция оставалась крепкой даже после смерти Королева. Так же, как и традиция жгучего интереса, который испытывали к учебе все студенты; вялых, инертных здесь просто не было.