Вторжение в рай - Алекс Ратерфорд

— Твоя! — шепнул повелитель. Это было только справедливо.

Синие глаза Бабури сосредоточились на антилопе, нюхавшей воздух в можжевеловых кустах, пока он натягивал свою тетиву, готовя тугой лук к выстрелу.

Бабур проследил за тем, как стрела с белым оперением вонзилась в мягкое горло ничего не подозревавшего животного и то, не издав ни звука, повалилось на бок на землю. На какой-то миг Бабуру показалось, будто перед ним не антилопа, а Вазир-хан со стрелой в горле, соскальзывающий с коня в быструю реку. Воспоминания и чувства, бывает, застают врасплох, накатывая, когда их меньше всего ждешь — теперь он это точно знал.

— Молодец. Хороший выстрел.

— Для мальчишки с рынка…

Последовавшее вечером пиршество было самым пышным после того, которое Бабур устроил по случаю взятия Кабула. В оранжевом свете факелов он сидел на сосновом помосте посреди двора небольшой крепости, послужившей в качестве охотничьего домика. Бабури сидел рядом с ним. Скоро Бабуру предстояло приказать подать другу «улуш» — порцию победителя, лучший кусок жареной баранины, и поднять в его честь полную чашу крепкого, ароматного кабульского вина. А еще — объявить о присвоении ему за проявленное искусство полководца титула Квор-беги, Владыки лука.

Но позднее, когда он пил из своего огромного, оправленного в серебро бычьего рога и слушал пьяный рев воинов, прославлявших в своих песнях подвиги на поле боя, а еще пуще подвиги в постели, он вдруг, как раз когда, кажется, любому правителю оставалось бы лишь радоваться, вдруг ощутит смутную неудовлетворенность. Бабури ведь подавил мятеж хазареев и сложил из гниющих голов казненных такую пирамиду, что она еще долго будет нагонять страх на проезжающих мимо и служить предостережением на будущее. Кабул — его столица, предмет его гордости, был в полной безопасности. Он с удовольствием разбивал в нем новые сады и планировал украсить город великолепными зданиями. Чего же ему так не хватало? Честолюбие — вот что продолжало глодать его душу, лишая радости и веселья.

Сделав еще один большой глоток вина, Бабур снова погрузился в раздумья. Через несколько дней его мать и бабушка прибудут из Кишма. Мать, конечно, будет рада воссоединению, но он знал, что ее сердце все равно будет тяготить невысказанный вопрос: когда же он сможет выполнить обещание и вызволить свою сестру. А в острых глазах Исан-Давлат наверняка увидит то же, что не дает покоя и ему самому: что дальше? Каковы будут новые завоевания? Когда и где? Ни Тимур, ни чтимый ею Чингисхан никогда не задерживались в одном месте надолго, удовлетворяясь тем, что имели. И она, вне всякого сомнения, не преминет ему об этом напомнить.

— У тебя такой вид, будто твой любимый конь охромел как раз перед скачками.

Худое лицо Бабури раскраснелось от вина. На его шее сверкала золотая цепь, пожалованная Бабуром за ум и отвагу, проявленную в походе.

— Да вот, задумался… Десять лет назад я, во всяком случае, надеялся стать правителем. А вот на что рассчитывал всегда — и до этого, — на то, что судьба уготовила мне нечто особенное…

Взгляд Бабури, как всегда скептический, он оставил без внимания.

Разве тот может понять, что такое вырасти при дворе любимого отца, который постоянно заводил речь о величии? Том, что было и возможно в будущем?

— Суть в том, что я неугомонный — не умею удовлетворяться достигнутым. Кабул — это прекрасно, но я желаю большего. Каждый день, открывая дневник, чтобы внести очередную запись, я задаюсь вопросом: о чем будут повествовать следующие страницы. Найдется ли на них место для описания славных деяний, великих побед, или они останутся пусты? Я не должен расслабляться, а твердо придерживаться своего предназначения. Нельзя допустить, чтобы страницы оставшейся мне жизни остались бы заполненными чем-то, не заслуживающим внимания.

— Ну, и что ты собираешься делать? Напасть на Шейбани-хана?

— Непременно, как только когда мое войско станет сильнее. Не сейчас. Я был глупцом, попытавшись схватиться с ним раньше времени.

— И что же тогда?

Бабур сделал еще глоток, чувствуя, как вино ударяет в голову, развязывая язык и воображение. Внезапно идея, давно вынашиваемая где-то на задворках сознания, обрела четкие очертания.

— Индостан — вот куда бы я хотел совершить поход. Помнишь рассказ Реханы? Если я, подобно Тимуру, захвачу тамошние сокровища, никто — не то что Шейбани-хан, но даже шах Персии — не сможет встать на моем пути. — Он покачнулся на своем возвышении. Рука Бабури поддержала его за плечо, но тот отмахнулся. Перед его внутренним взором предстал маленький золотой слон с рубиновыми глазами.

— Ты должен прислушиваться к своему чутью.

Бабур воззрился на него непонимающе.

— Что…

— Я говорю, делай то, что подсказывает тебе чутье… Иди туда, куда тебя, как тебе кажется, зовет это твое драгоценное предназначение.

Хотя казалось, что голос Бабури доносится откуда-то издалека и тонет в пьяном шуме и гаме вокруг них, последние его слова проникли в сознание Бабура с такой четкостью, что протрезвили его, несмотря на выпитое вино. Да, ему следует собрать войско и выступить в поход вдоль реки Кабул в сторону Индостана. Надо окинуть взглядом широкий Инд, оценить лежащие за ним богатства, а возможно, и прибрать кое-что из них к рукам.

По повелению Бабура придворные астрологи сверились со звездами. Ночь за ночью они изучали небо, скрупулезно сверяя со своими таблицами бесконечно сложную звездную сеть, раскинувшуюся над Кабулом, и под конец, поглаживая бороды, заявили, что подходящим временем для начала кампании был бы январь, когда солнце пребывает в Водолее. Бабур не был так уж уверен в этих предсказаниях, но его люди, похоже, им верили, а раз так, то пусть знают, что звезды благословляют его начинание. Хорошо и то, что предсказатели дали ему время подготовиться к походу: он мог потратить несколько месяцев на сбор войск и продумывание стратегии.

Когда в окружавших Кабул садах собрали последние осенние фрукты, из Кишма прибыли бабушка и мать Бабура. Он довольно долго не посылал за ними, поскольку мятеж хазареев заставлял проявлять осторожность, но теперь его сердце переполнялось гордостью. Под рев труб и грохот барабанов, они со свитой вступили в цитадель. Кутлуг-Нигор заметно похудела и выглядела уставшей после долгого пути — Бабур заметил, что она опиралась на руку Фатимы, — а вот Исан-Давлат была бодра и энергична, как всегда.

Как только они остались одни, она взяла лицо внука в ладони и, глядя на него, одобрительно сказала:

— Ты стал мужчиной. Посмотри, дочка, как изменился твой сын за прошедшие месяцы, как в плечах раздался!