«Если», 1995 № 08 - Кристофер Прист

— Билл, — обратился я к нему по-арабски, — назад в город. Отель «Палаццо ди Марко Аврелио».

Билл посмотрел на меня с раздражением.

— Знаешь, Марк Аврелий ведь тоже мертв, — сказал он и завел мотор.

Я похолодел, пытаясь сообразить, что значит это «тоже». Потом повернулся к красотке, сидящей рядом.

— Не обращай внимания на водителя, — сказал я ей по-немецки, решив, что сейчас самое время перейти на «ты». — Он безумен, как все американцы. Такова воля Аллаха.

— Ты не позвонил в отель, — сказала она, даря мне нежную улыбку.

Ей понравилась мысль приобрести новый наряд и украшения к нему просто по случаю совместного обеда. Я для нее был психованным арабом, лопающимся от богатства. Такие психованные арабы ей нравились.

— Да, не позвонил. Сделаю это, как только мы доберемся туда.

Она сморщила носик.

— Но если мы уже будем там…

— Ты не понимаешь, — прервал я ее. — Обычно клиенты улаживают подобные дела с портье. Но когда гости особые, — такие как герр Сейполт и я, — следует говорить лично с управляющим.

Ее глаза расширились.

— О!

Я оглянулся на сверкающий свежими красками парк, созданный богатством Сейполта на самой границе с наступающими дюнами. Через пару недель это место станет таким же сухим и мертвым, как сердцевина Великой Пустыни… Я повернулся к своей спутнице и непринужденно улыбнулся. Мы проболтали всю дорогу до города.

16

Добравшись до отеля, я оставил блондиночку в удобном кресле в холле. Ее звали Труди (просто Труди и все, никакой фамилии, заявила она с блаженной улыбкой). Близкая подруга Люца Сейполта; гостит в его доме больше недели. Их познакомил один общий приятель. М-да… Неразлучные друзья: Труди, самая милая и раскованная девушка в мире, и Сейполт, который, оказывается, в душе добрый и открытый парень, а все эти интриги и убийства — просто маска, чтобы дурачить окружающих.

Я отправился звонить, но не управляющему, а Оккингу. Он сказал, чтобы я покараулил Труди, пока он будет отрывать от стула свою толстую ленивую задницу.

Из всех училок я оставил только языковую: без нее мы с Труди вообще не сможем понять друг друга. Вот тогда-то мне и пришлось уяснить пункт номер сто пятьдесят четыре из перечня особо важных сведений о спецучилках, которыми одарил меня Папа. «За все приходится платить». Понимаете, на самом деле я знал это; выучил еще много-много лет назад, сидя на коленях у матушки. Просто такие истины почему-то постоянно забываются, и приходится каждый раз открывать их заново.

«Никому никогда ничего не достается даром». Во время визита на виллу Сейполта училки все время держали под контролем мои гормоны. Когда я вернулся, чтобы обыскать рабочий стол немца, я должен был пребывать в полувменяемом состоянии от страха и массы сопутствующих эмоций, зная, что изуродованные трупы, которые я обнаружил, стали таковыми совсем недавно, и ублюдок Хан вполне может еще сшиваться где-то поблизости. А когда Труди неожиданно воскликнула:

«Люц?» — любой нормальный человек получил бы инфаркт.

Так вот, когда я вытащил училки, обнаружилось, что я вовсе не избежал всего этого, а просто отложил удовольствие на некоторое время. И этот момент наступил! Мой мозг и нервы сразу как бы сжались, сплелись в тугой клубок.

Невозможно было отделить одну эмоциональную «нить» от другой: я испытывал дикий, бессмысленный, животный ужас, страстную ненависть к Хану за поистине дьявольский метод, с помощью которого он хотел остаться неуловимым, и за то, что этот подонок заставил меня созерцать плоды своей бесчеловечной жестокости.

Накатила волна страшной усталости и боли в работавших сверх всякой меры мускулах (училка «запрещала» мозгу и телу чувствовать утомление и физическую боль, и в результате я сейчас получил и то, и другое); вдобавок я вдруг осознал, что ужасно голоден и умираю от жажды, а мой мочевой пузырь вот-вот лопнет. В кровь хлынул адреналин, и сердце забилось еще быстрее. Хотя опасность давно миновала, мой организм подготовился к смертельной схватке или к бегству.

В общем, я за несколько мгновений прошел через все, что должен был прочувствовать в течение трех-четырех часов, на тело и мозг обрушился страшный удар, пославший меня в нокаут.

Дрожащими руками я поскорее вернул училки на прежнее место, и через минуту почувствовал себя нормальным человеком. Сердцебиение, дыхание вернулись к норме, а голод, жажда, дикая злость, усталость и мучительные сигналы переполненного мочевого пузыря прекратили донимать меня. Я благодарил судьбу и хирургов, но сознавал, что просто еще раз оттянул час расплаты, а когда он наступит, самое ужасное постнаркотическое похмелье покажется мне легкой мгновенной встряской, словно мимолетный поцелуй в темноте. «Дас ист террибль платить по счетам; не спа, бвана мсье Марид-сан?» Это ты верно сказала, Чири.

Когда я возвращался в холл к Труди, кто-то окликнул меня: «Мсье Одран?»

Хорошо, что училки оказались на месте: терпеть не могу, когда мое имя выкрикивают, если вокруг полно народа и тем более если я маскируюсь.

Я повернулся и окинул одного из служащих, позвавших меня, безмятежно-холодным взглядом.

— Да?

— Для вас записка, мсье. Оставлена в вашем ящике. — Парня явно смущал мой простонародный наряд — галабийя и все прочее. Он твердо выучил, что в их замечательном отеле останавливаются только «культурные европейцы».

То, что он сказал, было просто невероятно по двум причинам: во-первых, никто не знал, что я здесь остановился, и, во-вторых, я зарегистрировался под чужим именем. Что ж, надо сделать вид, что мне просто стало интересно, что они там напутали, а потом возмущенно бросить бумажку в надутую физиономию парня.

Попробую угадать… Компьютерная распечатка, верно?

Я развернул записку.

«Одран, Видел тебя у Сейполта, но решил, что время и обстановка не подходят.

Извини.

Хочу заняться тобой спокойно, не торопясь, чтобы все было тихо и вокруг никого.

Не хочу, чтобы они потом решили, что ты просто одна из случайных жертв.

Хочу быть уверенным, что, когда найдут твое тело, они поймут:

Тебе уделили особое внимание

Мои ноги подкашивались, упрямо игнорируя приказы училок. Я сложил послание и сунул его в сумку.

— Вы в порядке, мсье? — заботливо осведомился парень.

— Это все проклятая высота, — ответил, я, — каждый раз так трудно приспосабливаться…

— Высота? Но здесь ведь совсем невысоко, мсье! — изумился он.